Аркадий Эвентов - Счастье жить вечно

• Название: Счастье жить вечно
• Автор: Аркадий Эвентов
• Издательство: Ивановская областная типография
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1959
• ISBN: XXX-X-XXX-XXXXX-X

---

Первый день на земле, захваченной врагом…

Чтобы запутать след и в случае погони сбить фашистов с толку, разведчики не сразу и не прямиком направились к месту своей будущей базы. Когда Нина и Борис вернулись, установив название села, вся группа двинулась не к железной и шоссейной дорогам Псков-Ленинград, которые должны были стать объектом наблюдений, а в прямо противоположную сторону, вглубь леса.

Так шли километров шесть.

Переход был очень трудным. Ляпушев идти не мог, его приходилось нести. Шли сквозь густой колючий ельник, который временами превращался в почти непролазные заросли, в чащобу так тесно переплетенных ветвей и бурелома, что среди них ничего не было видно даже на расстоянии нескольких шагов. Дневной свет, погашенный лесом до сумерек, утративший свои яркие краски и свою прозрачность, здесь совсем померк. Казалось, наступает ночь или же грозовая черная туча нависла над верхушками деревьев. Невольно закрадывалась мысль о враге, который легко может воспользоваться такой благоприятной для него местностью. Что ему стоит укрыться совсем рядом, подкрасться вплотную и напасть внезапно и коварно неведомо с какой стороны? Но Ляпушев не сторонился этих зарослей, на каждом шагу таящих опасность нападения из-за угла. Он не выбирал дорог полегче и пояснее. Наоборот, командир стремился только туда, где лес был гуще, запущеннее и темнее, где каждый шаг требовал усилий. Именно такая дорога — напролом, через нехоженые места привлекала его больше всего. Да иначе не могло и быть, — думал Валентин, — сбить врага со следа можно только так! А боязнь глухого леса — дело неподходящее для партизан.

Шли и, не пытаясь найти просеки, тропки, передвигались порой по пояс в глубоком снегу. С больным командиром на руках… Ноги подкашивались от усталости.

Едва переводили дыхание на коротких, торопливых привалах, и снова — в путь, в путь!

Навстречу еще большим испытаниям.

Навстречу боевым удачам, невозместимым утратам и бессмертной славе.

* * *

Разведчики совсем выбивались из сил. Уже в этот первый день пришлось им испытать голод. Продовольствие, которое оказалось при них, нужно было жестко экономить, растягивать его на возможно более продолжительный срок. Когда и как пополнят они свои весьма скудные запасы, трудно было и предположить.

На другой день стало еще голоднее. На третий — питались одними лишь сухарями, черными и твердыми, как камень. Ели крохотными порциями, только раздражая голод. На четвертый — в пищу пошла кора деревьев. И тогда Валентин передал в Ленинград два слова: «Продукты все». Днем раньше он сообщил, что командир все еще не ходит. Но гораздо хуже другое: садятся батареи радиостанции, срочно нужны запасные, взамен тех, что пропали вместе с продовольствием, неудачно выброшенным на парашюте.

Сразу же в глухом партизанском лесу обрушились на разведчиков непредвиденные заботы и тревоги: несчастный случай с командиром, пропажа продовольствия и запасных батарей. Особенно тревожило быстро тающее питание радиостанции. Это было куда страшнее голода: если батареи окончательно иссякнут, а новые получить не удастся, разведчики будут полностью отрезаны от Большой Земли. В кольце врагов они как бы лишатся зрения, станут глухими и немыми. Их больше не услышат по ту сторону фронта, не помогут им оттуда советом, не откликнутся на зов о помощи.

Наступило жестокое испытание воли и мужества партизан. Еще более, чем закаменевшие сухари, нужно было беречь энергию радиостанции. Прежде чем включить рацию, взвешивали каждое слово, посылаемое в Ленинград, — а нельзя ли как-нибудь обойтись без него?

Первой радостью было выздоровление Ляпушева.

Командир, наконец, твердо стал на ноги, отбросил прочь ненавистные самодельные костыли и, улыбаясь, зашагал по тропинке — туда и обратно, туда и обратно. Нина, Валентин и Борис не спускали с него настороженных глаз. Но они не заметили, какого труда и напряжения потребовали от Михаила Ивановича эти его нарочито твердые шаги и широкая улыбка, скрывшая на лице отражение боли. Они не знали, что по ночам, когда крепкий сон царил в землянке, Ляпушев выползал из нее и вот так, отбрасывая костыли, боролся с недугом, «лечил» ноги. Он падал и вставал, падал и вставал, цепляясь за стволы деревьев, оставляя на ладонях кровавые полосы, и, вконец обессиленный, ползком возвращался в землянку.

Они и не подозревали, что передумал он в эти долгие темные ночи.

Забывшись в тяжелом сне, Михаил Иванович вдруг просыпался, едва сдерживая крик ужаса. Там, где должны были находиться ноги, его сильные, выносливые и быстрые ноги, он ощущал пустоту, страшную безжизненную пустоту. В памяти возникал — он уже не помнит, когда и где показанный — кинофильм: после операции солдат приходит в сознание. Отшатнувшись, он смотрит на свое одеяло, странно опущенное там, где его обычно приподнимали пальцы ног, а ближе — колени. Раненый инстинктивно тянется туда рукой с судорожно сведенными пальцами; вот рука застывает в воздухе, а потом падает: солдат вновь потерял сознание.

Ляпушев просыпался, не чувствуя ног, будто их и вовсе не было. И боялся коснуться рукой шинели над ними: вдруг там пустота… Неужели и ему уготована участь того солдата? Что, если необходимо срочное, пока еще не поздно, вмешательство врача? Откуда может появиться здесь медицинская помощь? А без нее не ждет ли его только одно, только самое страшное — ампутация ног, и не ножом хирурга, а чем придется.

Отирая ладонью холодный пот с воспаленного лба, Ляпушев напряженно, до резкой боли в глазах, пытался пробуравить взглядом темноту. Будто ответы на томившие его вопросы, разгадку будущего скрывала густая, непроницаемая темнота лесной землянки, на полу которой он бессонно лежал пластом.

* * *

«Землянка»… Нет, это слово было слишком громким названием для крова, который они на первых порах получили. Землянка пока оставалась предметом мечтаний. Они попытались было врыться в землю. Но из такой затеи ничего не вышло. Саперными лопатками, которые в брезентовых чехлах были приторочены к их поясам перед посадкой в самолет, разведчики лишь раскопали снег, пробились сквозь его глубокий и прочный слой до земли. И все. Дальше путь был закрыт. Земля оказалась подобной граниту. Она отступила бы, будь у них тяжелый лом. А где его взять? Лопатки наносили промерзшей на большую глубину земле царапины, не более. Можно было отогреть, размягчить землю кострами, снова и снова прибегая к помощи огня. Это для них не подходило: требовалось много времени. Слишком долго пришлось бы им отказывать себе в желанном благе — теплом уголке. Каком угодно, даже самом тесном и неудобном, только бы он имел стены и крышу.

Землянку заменило куда менее трудоемкое и более простое сооружение. Разведчики получили представление о нем из рассказов фронтовиков и партизан, пользовавшихся им для ночлега в пустынном, заснеженном, продуваемом ледяными ветрами лесу.

Ляпушев приказал рубить лапчатые пушистые ветви елей.

— Вот наш первый строительный материал, — сказал командир, когда гора ветвей выросла перед ним. Он все еще был болен и давал указания лежа. — Хорош! Лучше и не сыскать. Построим терем-теремок.

В самом деле, ветви очень ладно укладывались друг на друга — быстро росло подобие юрты. Вот шалаш уже готов. Но это — ажурное укрытие. Где-нибудь на рыбалке, да и то в погожую летнюю ночь в нем устроиться приятно. А попробуй согреться в такой хижине здесь, на лютом морозе!

— Что же, неплохо получается, — прервал невеселые мысли Валентина Ляпушев. — И совсем неплохо. Чего нос повесил, Саша? Зачем взгрустнула, Станкевич? Опалубка готова. Теперь для нее требуется — что? Известно — штукатурка. И этого материала у нас с вами предостаточно. Не зевай, строители, вот она под руками. — Он сгреб вокруг себя снег и бросил ком его на ветви шалаша. — Бери, сколько тебе хочется.

Толстым и плотным слоем снега партизаны со всех сторон облепили свое строение. Оставили только «дверь» и вверху — отверстие для дыма.

Снежные стены, конечно, не излучали тепла, — наоборот, от них шел холод. Все же это были стены, и когда в шалаше запламенел костер, они не давали теплу улетучиваться слишком быстро.

Теперь можно было прилечь, подставив костру сначала спину, потом грудь, потом — бока.

Спали так поочередно.

Валентин уснул мгновенно. Взяли свое никогда еще не испытанная усталость, бессонная, трудная и полная опасностей ночь, а главное — жажда тепла.

…И сразу он очутился на Черном море, у крымского, богатого солнцем, побережья.

Отец сидит на веслах, голый до пояса, бронзовый от загара. На нем — широкополая круглая соломенная шляпа; резкая тень ее полей почти скрывает лицо. Веселое, жизнерадостное, любимое лицо. Валентин разбросал руки, вытянувшись на дне шлюпки. Она для него коротка: грудь приподнята, лежит на носовой перекладине, голова свесилась над бортом. Он следит за своим зыбким отражением в светло-синей воде, которую пронизывали золотые и серебряные, затейливо искрящиеся зигзаги. От воды исходит приятная, бодрящая прохлада. Обнаженная спина юноши подставлена солнечным лучам.