Маркус Борг - Бунтарь Иисус : Жизнь и миссия в контексте двух эпох

• Название: Бунтарь Иисус : Жизнь и миссия в контексте двух эпох
• Автор: Маркус Борг
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Религия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-35418-4

Впервые на русском языке самая известная книга мэтра современного религиоведения Маркуса Борга! Один из лидеров скандального Семинара по Иисусу написал книгу о бунтаре и мистике Иисусе. Борг показывает, как понимать поступки и слова Иисуса из Назарета на фоне социально-политического устройства мира, в котором он жил: тяжелое положение крестьян, произвол религиозного истеблишмента, римская оккупация, и пишет о перспективах современного христианства — знаках надежды для верующих, преодолевших тупики фундаментализма и натиск массовой культуры. Издание адресовано каждому, кто готов отказаться от привычных представлений и стереотипов и посмотреть на жизнь и миссию Иисуса новым взглядом.

---

Иисус как пророк

Люди считали Иисуса пророком, и он сам себя так называл. Когда он спрашивает учеников: «За кого Меня почитают люди?» — те отвечают: «За Иоанна Крестителя, а другие — за Илию, другие же говорят: это один из пророков» (Мк 8:27–28; см. также 6:15). Более того, Иисус сам называет себя пророком. Столкнувшись с враждой и отвержением в Назарете, где он вырос, Иисус говорит: «Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем» (Мк 6:4; см. также Лк 4:24). Совершая свое последнее путешествие в Иерусалим, Иисус говорит: «Не может быть, чтобы пророк погиб вне Иерусалима» (Лк 13:33). Он подобен ветхозаветным пророкам, так считают окружающие и так думает он сам. Как и это было и с теми пророками, призвание Иисуса и его стремления основаны на опыте познания Бога.

Иисус как иудейский мистик

В книге, написанной мной двадцать лет назад, я кратко называл Иисуса «человеком Духа», когда хотел сказать, что Иисус знал священное по своему опыту. Я подумывал, не стоит ли использовать здесь слово «мистик», но отказался от такой идеи, потому что сегодня это звучит двусмысленно. Для многих людей слова «мистик», «мистический» и «мистика» по меньшей мере туманны, а часто несут негативные коннотации, поскольку указывают на расплывчатость мышления или на что-то, к чему не стоит относиться серьезно. И даже когда люди понимают, что этот термин указывает на опыт священного, им кажется, что речь идет о каких-то вещах «не от мира сего», которые никак не связаны с обычной жизнью. Некоторые из самых выдающихся богословов XX века относились к мистикам и мистике крайне отрицательно.[77] Я подумал, что мне не удастся перебороть такое негативное отношение. Но в последующие годы я все чаще называл Иисуса не «человеком Духа», но иудейским мистиком, хотя смысл обоих выражений для меня примерно одинаков.

Здесь многое зависит от определения терминов «мистик» и «мистика». Существуют узкие и широкие определения этих слов. Когда я называю Иисуса иудейским мистиком, то использую широкое традиционное определение: мистика обозначает «опытное познание Бога». Чтобы подчеркнуть традиционный характер такого определения, я часто цитирую латинское выражение: cognitio Dei experimentalise.[78] Мистик знает Бога. Раскрывая смысл этого определения, Уильям Джемс писал, что мистический опыт представляет собой необычное состояние сознания, главной характеристикой которого являются переживания единения и просветления, нового контакта с реальностью и нового восприятия.[79]

Чтобы лучше понять значение этого опыта единения и нового контакта, стоит сравнить его с нашим обыденным сознанием, для которого характерно чувство изоляции, обособленности «Я» от реальности, что обычно называют отличием «Я» от мира. Такое сознание появляется в раннем детстве вслед за рождением самосознания — ощущение, что мое «Я» отличается от окружающего. Обыденное сознание предполагает, что Я «внутри», а мир «вовне». При этом возникает разделение на субъект и объект, и это разделение сидит в нас так глубоко, что оно встроено в саму грамматику речи: я (субъект) вижу тебя (объект). В этом мире «Я» имеет границы, «Я» существует отдельно от мира. Человек может переживать глубокую отчужденность (на которую, скажем, указывает название сборника стихов Сильвии Плат «Стеклянный колпак») или комфорт и удовлетворение. В любом случае обыденное сознание предполагает также границы.

В момент мистического переживания эти отличия исчезают и появляется ощущение контакта с «тем, что есть». Это может быть опыт встречи, такой как видение, или опыт единства и сопричастности, когда «открываются глаза» или «глаза закрываются». При этом границы «Я» на время становятся проницаемыми или исчезают. То, что можно назвать «колпаком для Эго», ощущение, что мы живем за оградой, исчезает. Ограда становится проницаемой, в ней есть щели, или она совсем испаряется. И тогда опыт обособленности сменяется опытом контакта, связи. Чувство обособленности (моего особого «Я») может сохраниться на фоне ощущения связи (опыт «сопричастности») или даже может совсем исчезнуть (опыт «единения»). Но в обоих случаях это переживание единства. Мистический опыт включает ощущение новой связи с реальностью. Это происходило с Иисусом, как и с другими выдающимися представителями иудейской традиции.

Вторая характерная черта мистического опыта, по мнению Джемса, — просветление, полное обновление восприятия. Образы просветления — слепота и зрение, свет и тьма — всегда встречаются в текстах, описывающих мистический опыт. Классическим примером этого может служить восклицание Иова: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя» (42:5) или строка из известного гимна «О благодать» (Amazing Grace): «Был слеп — и вижу свет» (в основе которой лежит Ин 9:25). Вследствие мистического опыта, пережитого на дороге в Дамаск, у Павла «как бы чешуя отпала от его глаз» (Деян 9:18). Теперь он прозрел.

Этот опыт имеет поэтическое свойство, если мы воспользуемся еще одним термином Джемса. Люди, пережившие его, воспринимают случившееся как познание (таков смысл слова поэтическое).[80] Хотя тут часто встречаются удивление, восхищение, радость и чувство блаженства, этот опыт не сводится к чистым эмоциям, в нем есть и познание: человек понимает то, чего ранее не понимал. И это не просто порция новой информации или новых знаний, но «реальное», священное, иной уровень действительности или, если воспользоваться самым распространенным на Западе словом, — Бог.

Мое определение слова «мистик» опирается именно на такое представление о мистическом опыте. Мистик — это человек, который очень ярко (и, как правило, часто) переживает встречу со священным и жизнь которого меняется вследствие таких переживаний. Нельзя назвать мистиком всякого человека, пережившего подобный опыт. Некоторые не включают пережитое в свою жизнь — либо потому, что такие переживания их посещают слишком редко, либо по какой-то еще причине. Но всем мистикам свойственны такие переживания.

Согласно широкому традиционному определению, мистику присуще «опытное познание Бога». Кроме того, мистики понимают, что можно соприкоснуться с Богом напрямую, без посредников. «Напрямую» тут не означает, что доступ к Богу несложен, но что с ним можно встретиться без посредников в виде организованной религии и традиции. Мистики находятся в прямой связи с Богом. Само по себе это не делает их врагами организованной религии и традиции, просто они понимают, что эти посредники не обладают монополией на доступ к священному. Поэтому официальные представители религиозных традиций часто относятся к мистикам с подозрением, а иногда даже устраивают на них гонения.

Хотя некоторые мистики вели замкнутый образ жизни и крайне редко контактировали с миром, в целом мистик вовсе не представляет собой существо «не от мира сего». Многие мистики благодаря своим особым переживаниям начинали активнее действовать в мире. Самые знаменитые деятели и реформаторы в истории христианства (как и других религий) были знакомы с мистическим опытом. Такой опыт священного становился основанием их жизни, именно из него рождались их убеждения, видение реальности и смелость.

Мистический опыт не только влияет на восприятие. Он также дает силу, поскольку мистик соприкасается с реальностью, с основой, которая больше его самого и больше мира. И тогда он обретает смелость, часто начинает протестовать против существующего порядка и отстаивать иной план, иные представления о том, каким должен быть мир.[81] Для подобных мистиков мир обладает ценностью как благое творение Бога, а не как нечто такое, от чего следует убежать. Для них мир наполнен славой Бога. Мы здесь живем — но это место надо изменить.

Именно в данном смысле я называю Иисуса иудейским мистиком. Все, что о нем рассказывают евангелия, идеально вписывается в такую картину. Иисус не только знал Бога на опыте, но этот опыт стал основой его призвания, его деятельности и учения. Он говорил и учил Духом, он исцелял Духом, он боролся за справедливость, потому что справедливость желанна Богу. Иисус как иудейский мистик связан с ветхозаветной традицией еще и потому, что там существовало стремление к справедливости. Бог, которого знал Иисус, не был расплывчатым, не был просто священным, но Богом Израилевым, Богом Закона и Пророков.

У Луки общественное служение Иисуса начинается с эпизода, который прекрасно показывает, что Иисус был иудейским мистиком, укорененным в пророческой традиции. Евангельские истории, с которых начинается общественная деятельность Иисуса, крайне важны — каждый евангелист пытается своим рассказом выделить то, что, по его мнению, было самым значимым в Иисусе и его служении. У Луки Иисус с первых слов говорит о своих особых отношениях с Богом: «Дух Господа на Мне, ибо Он помазал Меня…». Далее же он говорит о своем пророческом призвании и стоящих перед ним задачах: «…благовествовать нищим, возвестить пленным освобождение и слепым прозрение, отпустить угнетенных на свободу, возвестить лето милости Господней» (4:18–19). Иисус позаимствовал эти слова у Исайи (61:1–2; 58:6), а это показывает, что он продолжает дело ветхозаветных пророков.