Гари Штейнгарт - Супергрустная история настоящей любви

• Название: Супергрустная история настоящей любви
• Автор: Гари Штейнгарт
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59456-6

Новый роман Гари Штейнгарта, автора нашумевших «Приключений русского дебютанта» и «Абсурдистана». Ленни Абрамов, герой «Супергрустной истории настоящей любви», родился не в том месте и не в то время. Его трогательная привычка вести дневник, которому он доверяет самые сокровенные мысли, и не менее трогательная влюбленность в кореянку Юнис Пак были бы уместны несколько веков назад. Впрочем, таким людям, как Ленни, нелегко в любые времена.

В «Супергрустной истории» читатель найдет сатиру и романтику, глубокий психологизм и апокалиптические мотивы. По мнению Publishers Weekly, на сегодняшний день это лучший роман Штейнгарта.

---

Обнимая их по очереди и хлопая по плечам, я заметил, что мы исподтишка обнюхиваем друг друга, ища признаки распада, и что они оба намазались каким-то едким дезодорантом — видимо, пытаются замаскировать меняющийся запах тел. Нам всем уже под сорок — возраст, когда блекнут бравада молодости и перспектива славных подвигов, когда-то нас объединившие, а тела сбрасывают лишнее, обвисают и съеживаются. Мы по-прежнему дружили и любили друг друга не хуже любой другой мужской компании, но, по-видимому, даже ковыляние к смерти для нас может обернуться соперничеством: одни доковыляют быстрее других.

— Пора Сократить Ущерб, — сказал Вишну. Я так и не понял, что это за Сокращение Ущерба такое, хотя молодняк в Салоне Вечности только о нем и говорил. — Чего желает Вечный Негри-тосский Жид? «Темный Леф» или «Светлый Леф»?

— Мне блондиночку, — сказал я и кинул на стол двадцатку с серебряной защитной полосой и голографической надписью «Гарантия Чжунго Жэньминь Иньхан / Народного банка Китая». Будем надеяться, выпивка тут не за юани и я получу крупную сдачу. Деньги тотчас полетели мне в лицо, и я был награжден доброй улыбкой Вишну.

— Негри-тос, перестань, — сказал он.

Ной глубоко и со знанием дела вдохнул — оратор приступает к работе.

— Ну ладно, putas[37] и huevóns, я по-прежнему с вами. Ровно восемь ноль-ноль. В Америке наступил час Рубенштейна. В Народной республике Стэтен-Айленда двухпартийный вечер, блядь, и Ленни Абрамов только что заказал бельгийское пиво за семь долларов в юанях.

Ной направил на меня камеру эппэрэта — я буду предметом обсуждения в его вечернем выпуске новостей.

— Негри-тос должен рассказать нам все, — возвестил он. — Негри-тос вернулся и обязан ам-бра-зу-ровать наших зрителей. Начни с женщин, которых поимел в Италии. — Он включил фальцет: — «Вых-еби мех-ня, Леох-нардо! Вых-еби мех-ня скох-рее, большой джид!» Потом просвети насчет пасты. Вербализуй мне, Ленни. Запули в меня Изображением — одинокий Абрамов хлюпает макаронами в местной траттории. Затем переходи к возвращению блудного негри-тоса. Каково быть нежным и наивным Ленни Абрамовым, только что вернувшимся в однопартийную Америку Рубенштейна?

Прежде Ной не был таким злым и колким, но теперь в его драйве ощущался перекос, будто он уже не сознавал, как его личный упадок откликается на распад нашей культуры и государства. До того как развалилась издательская индустрия, он опубликовал роман — один из последних, что еще можно было взаправду купить в Медиашопе. Потом создал «Шоу Ноя Уайнберга!», у него целых шесть спонсоров, и он крутится ужом, пытаясь ненавязчиво упоминать их в своих телегах, — средних размеров эскортная служба в Куинсе, несколько франшиз «ТайКус» в старом Бруклине, бывший двухпартийный политик, ныне консультант по безопасности в «Вапачун-ЧС», хорошо вооруженной охране моего нанимателя, а остальных я не помню. У шоу около пятнадцати тысяч хитов в день — то есть Ной где-то в самом низу среднего эшелона Медийщиков. Его подруга Эми Гринберг — довольно известная Медиасамка, часов по семь в день сливает свои проблемы с весом. А друг мой Вишну — ссудобомбист, работает на «КолгейтПалмоливНям! БрендыВиакомКредит», тусуется на перекрестках и рассылает на эппэрэты прохожих их собственные Изображения, на которых они набирают новые кредиты.

На стол хлопнулись три пшеничных пива с высоким содержанием триглицеридов — спасибо ссудобомбисту. Я приступил к своему отчету, постарался развлечь парней историей моего забавного и грязного межкультурно-го романа с Фабрицией, пальцами нарисовал контуры ее лобкового куста. Я лирично пел о привкусе свежего чеснока в рагу Старого Света и насаждал любовь к римской арке. Но вообще-то им было все равно. Они уже обитали в своем мире, что мигал, бибикал и сосал из них все соки, все внимание до последней капли. Бывший писатель Ной, пожалуй, мог бы вообразить Рим отстраненно, вспомнить Сенеку и Вергилия, «Мраморного фавна» и «Дейзи Миллер»[38]. Однако и ему было неинтересно — он нетерпеливо поглядывал на эппэрэт, жужжавший информацией минимум семи уровней; числа, буквы и Изображения заполняли экран, текли, вихрились и перемешивались, как воды Тибра в древности.

— Мы теряем хиты, — прошептал он мне. — Ша-кей про Рим-кей, о’кей? — И совсем тихо: — Юмор и политика. Понял?

Я свернул описание пустот Пантеона, пропитанных рассветным солнцем, а Ной наставил на меня клин редеющих волос надо лбом и спросил:

— Ну ладно, вот тебе расклад, негри-тос. Надо выебать либо мать Терезу, либо Маргарет Тэтчер…

Мы с Вишну посмеялись — ровно столько, сколько требовалось, — и улыбнулись нашему вождю. Я поднял руки — мол, сдаюсь. Мужчины теперь только так и разговаривают. Так мы сообщаем друг другу, что по-прежнему друзья, что нашей жизни пока еще не конец.

— Мэгги Тэтчер — если в миссионерской, — сказал я. — Если раком — само собой, мать Терезу.

— Как-кой ты медийный, — сказал Ной, и мы друг другу отсалютовали.

Затем речь зашла о «Нитях», культовом бибисишном кино о ядерной катастрофе[39], о музыке раннего Боба Дилана, о методах борьбы с генитальными кондиломами посредством умной пены, о недавних конфузах Рубенштейна в Венесуэле («не бывает большего оксюморона, чем твердая еврейская рука, верно я говорю, pendejos[40]?» — сказал Ной), о практически рухнувших «ОбъединенныхОтходахСиВиЭсСитигрупКредит», о неудачной попытке Федеральной резервной системы их спасти, о наших неустойчивых портфелях, о «ва-ву», которое говорят двери поезда номер 6, против пессимистичного «ши-иш» поездов надземки, о жизни и нелепой гибели комика-извращенца Малютки Германа[41], а затем мы обратились к неистощимой теме — как и большинство американцев, мы скоро наверняка потеряем работу, и нас выкинут на улицу умирать.

— Я бы сейчас, пожалуй, сожрал десяток эти исанских куриных салатов из «ТайКуса», — отметил Ной с поклоном одному из спонсоров.

Музыкальная ретросистема завела старую песенку «Пожара в пассаже»[42], а я поуютнее устроился со своим стаканом пенного пива и принялся наблюдать парней на метауровне. Ной постарел хуже всех. Лишний вес как будто стек с его мозговитого лба в подбородок, где теперь неприлично трясся, отчего Ной излучал гнев и недовольство. Из нас троих он когда-то был самым красивым и успешным, познакомил нас с половиной наших подруг (которых, впрочем, было не так уж много), обучил этому резкому расистскому лексикону, посылал нам с Вишну по десять сообщений в час — советовал, что делать и что думать. Но с каждым годом ему все труднее дергать нас за поводки. В юности казалось, что почти сорок лет — точка отсчета взрослости, но теперь началась пора экспериментов, и мы трое терпим поражения в одиночестве.

Вишну примерял на себя жизнь умного и модного недотепы — боди «СОС Ху», винтажные кроссовки «Мытая обезьяна» юаней за пятьсот, чрезмерная готовность слишком громко смеяться над чужими шутками, эдак по-новому гоготать, научился в мое отсутствие — ха-ху, ха-ху, смех, порожденный жизнью, в которой тает прибыль; впрочем, эта жизнь, говорят, чудесным образом приведет его к женитьбе на любящей и терпеливой Грейс.

Что до меня, я здесь третий лишний. Мои ребята не сразу привыкнут к тому, что я вернулся. Они косились на меня, будто я забыл английский или отрекся от нашего общего образа жизни. Я и без того несколько чудик, поскольку живу черт знает где на Манхэттене. А теперь еще профукал целый год и немалую долю сбережений в Европе. Мне, другу, уважаемому члену технологической элиты, «негри-тосу», наконец, нужно вновь завоевывать первое место среди парней, стать новым Ноем. Заново пустить корни на родной земле.

У меня было три преимущества: врожденная русская готовность напиваться и фамильярничать, врожденная еврейская готовность стратегически смеяться над собой и — самое главное — новый эппэрэт.

— Бля, cabrón[43], — сказал Ной, разглядывая мой камешек. — Это чего, 7.5 с «ОцениМеня Плюс»? Я это дерьмо сливаю крутым планом.

Он снял мой эппэрэт своим эппэрэтом, а я между тем проглотил еще кружку триглицеридов. Появились какие-то стэтен-айлендские девчонки в модных ретро-шмотках из неопознанного периода моей юности, очень медийные в своих овечьих уггах и банданах со стразами, кое-кто мешал олдскульные тряпки с джинсами «Лукожа», которые прозрачно обнимали худые ноги и пухлые розовые зады, открывая нам всем множество бритых тайн. Девчонки — в том числе симпатичная брюнетка с прекрасными дремотными глазами — тоже поглядывали на нас, листали что-то в своих эппэрэтах.

— Нам светит секс, — сказал Вишну, тыча пальцем.

— Блин, остынь, негри-тос, — сказал я, ворочая языком уже не без труда. — Тебя дома и так лапочка ждет. — Я посмотрел прямо в линзу Ноева эппэрэта: — Как оно, Грейс? Давненько не виделись, малышенька. Смотришь нас?