Андрей Кураев - Как делают антисемитом

• Название: Как делают антисемитом
• Автор: Андрей Кураев
• Жанр: Публицистика

В чрезвычайно жесткой полемике, которая последовала за первым изданием этой книги, как только не переиначивалось ее название — «Как я стал антисемитом», «Как стать антисемитом», «Почему и я антисемит»… Автор все же настаивает на своем варианте названия этого сборника статей. Если мы видим проявления русофобии среди жителей бывших союзных республик — то имеет смысл задуматься и над тем, есть ли эта русофобия только беда для «русских мигрантов» или же хотя бы отчасти еще и их вина? Точно такой же вопрос возникает и в связи с антисемитскими настроениями, которыми окружена немалая часть истории еврейского народа. Нет ли в полемических приемах, усвоенных некоторыми еврейскими проповедниками и журналистами чего-то, что способствует рождению антисемитизма? Автор этой книги считает, что антисемитизм — это болезнь. Но для лечения болезни надо знать ее происхождение. Ведь иногда болезненное состояние организма есть всего лишь нормальная реакция на отравленную пищу.

---

Мы привыкли к выражению «Израиль — богоизбранный народ». Но у этого выражения есть один оттенок и небиблейский и просто неприятный. Сразу возникает ассоциация с магазином: Бог присматривается к представленным пред Его ликом народам и из множества лиц выбирает еврейское — чем-то именно евреи Ему понравились больше. За некие предшествующие заслуги евреям даруется теперь привилегия считаться народом Богоизбранным…

Но при внимательном чтении Библии история получается совсем иная: Израиль не богоизбранный народ, а богосозданный. «Этот народ Я образовал для Себя» (Ис. 43, 21). У Израиля не было истории, которая бы предшествовала его вступлению в завет с Богом. У Авраама, родоначальника еврейского народа, не было детей. Бог пожелал вступить в завет с потомством бездетного старика — и для этого дал ему это потомство. Более того — чтобы Израиль навсегда понял, что нет у него естественного «права на жизнь», что всё его существование есть Божий дар, что он держится в бытии на волоске милости Божией, а не на граните «естественного права», Аврааму повелевается принести в жертву своего единственного сына — Исаака. Принести в жертву означает — отказаться от владения, отречься от прав собственности. Пожертвованное уже не мое. Исаак, приносимый в жертву — это разрыв естественного преемства от отца к сыну. Исаак оказывается уже не столько сыном Авраама, сколько сыном Божиим, Его «первенцем».

Это народ, созданный для слышания, для отклика на Слово Божие. Народ, который своим возникновением обязан Завету. Однако то, что он расслышит, он должен будет рассказать остальным. Израиль создан для того, чтобы то, чем он живет, постепенно смогло вобрать в себя весь мир, очистив его от язычества.

Несколько отойдя от богословской темы, отмечу, что богосозданность Израиля парадоксальным образом есть одна из причин, породивших тот кризис, анализу которого и посвящена данная книга.

Дело в том, что, когда Господь создавал Израиль, Он сотворил его таким, чтобы тот смог выжить среди более старших и более мощных (как культурно, так и политически более мощных народов и империй). Израилю был дан поразительный талант сопротивляемости, талант революционерства. Чтобы Израиль смог выжить в Империях — в египетской и вавилонской, греческой и римской — ему была дана пробивная сила, которой обладает травинка, взламывающая асфальт.

Этот дар остался у Израиля и тогда, когда дары пророческие и духовные были у него отняты.

Но теперь этот талант начал работать уже против христианских империй и культур. И уж если в христианском мире свершается революция, направленная на разрушение канонов и традиций, национальных форм бытия и сознания, слишком часто евреи не могут остаться в стороне, но принимают в ней активнейшее участие — если и не прямо ее создавая, то по крайней мере провоцируя постоянным брюзжанием по поводу «этой страны» и «этих догм», или же организуя ей информационно-рекламную, а порой и финансовую, поддержку[121] (естественно, что как у и всех жителей и граждан страны, у евреев есть право выражать свое недовольство и учатсвовать в общегражданских процессах. Но вот мотивы их участия в революциях только ли социальные, только ли те, что и у их немецких или русских соратнииков, или же к ним прибавляются и свои, национально-религиозные поводы к раздражению, ненависти и ниспровержению?).

У каждого народа вырабатывается свой национальный идеал. Этом может быть идеал благородного рыцаря, мудрого шута, трудолюбивого пахаря, удачливого купца… Идеал Израиля — это Пророк. Пророк обличает пороки и язычников и своего народа. Он бунтует ради поруганной или запыленно-подзабытой Правды. Секулярный вариант Пророка — «оппозиционный журналист». Этот еврейский идеал удачнее всего выражен в призыве Галича: «Сможешь выйти на площадь в тот назначенный час?!».

Плохо это или хорошо? Выбор оценки зависит от того, с кем отождествляет себя тот, кто считает возможным ставить такие нравственные оценки «национальным духам». В конце концов, что русскому здорово, то немцу смерть. Но верно и обратное: не всегда то, что хорошо для «диаспоры», хорошо для «коренного населения». В модных (и очень качественно снятых) фильмах ВВС про Animal Planet постоянно говорится, что не надо скорбеть о смерти оленёнка: ведь теперь у задравшей его львицы есть молоко для своих котят… Ну, а мне все же жалко олененка. И пока львица просто играет со своими котятами — это дивно. Но когда она задирает мою страну, веру моего народа — позвольте уж моим симпатиям быть с «нашими».

Православно-русский идеал был совершенно иным. Это был идеал тихого праведника. Добрый человек Древней Руси — это молитвенник, человек, неслышно и нерекламно созидающий добро в себе и раздающий его окружающим. Не пожар, а свечка: огонек, тянущийся к небу и светящий окружающим.

Но в России к началу ХХ века произошла смена национального идеала. Сначала она захватила интеллигенцию, а затем даже церковные люди забыли о своем идеале и стали смотреть на церковную же жизнь еврейскими глазами, оценивая служение церковных пастырей по меркам совершенно нецерковным. «Всякую борьбу, всякий подвиг со стороны Церкви эмиграция мыслила лишь как политический заговор, призыв к восстанию, к свержению внешнего владычества советов. Делу духовного очищения народа, пробуждения в нем лучших человеческих свойств — делу, для которого так много потрудились при татарах и св. Алексий, и преподобный Сергий — беженское сознание не придавало почти никакого значения… Когда угроза казни нависла над головой Святейшего, некоторые круги эмиграции, не причастные ни умом ни сердцем к великому делу Церкви и личному подвигу Первосвятителя, страшно сказать — тайно желали, чтобы казнь совершилась, ибо они надеялись, что после такого удара волна народного негодования сметет советские твердыни»[122].

Сегодня в «православно-патриотической» печати раздаются упреки Патриарху за то, что он не воюет со светской властью. Церковных иерархов, пастырей и проповедников оценивают по тому, насколько громко, гневно, решительно и радикально они осуждают то, что считается принятым осуждать в современном православном истеблишменте. Человека лишают права на молчание. «А почему это ваш Патриарх промолчал тогда-то?»; «Как посмел Солженицын промолчать тогда?»; «А почему Вы не пишете на эту тему?». Так что спрос на статьи митр. Иоанна есть симптом болезни, поразившей нашу Церковь — признак ее иудаизации.[123] Ищут протеста, ищут обличителя, «вождя». Ищут не старца и не келейной тишины, а бунта и митинговщины. В обществе, даже церковном — спрос на бунтаря, а не на тихого строителя… Я сам болен этой болезнью — и потому понужден о ней говорить…

И так силен в евреях революционный пафос, пророческий пафос, твердящий «мы в ответе за все», что даже в крещеных евреях, в евреях, принявших священство и даже монашество, он продолжает вспыхивать. Весьма часто приходится замечать, что этнический еврей, ставший православным священником, становится человеком «партии» и крайности. Он не может ограничить себя просто кругом своих приходских или монашеских обязанностей. Ему нужно «спасать Православие». И он или уходит в эксперименты, модернизм и экуменизм, требуя «обновления». Или же проводит «консервативную революцию», вполне по фарисейски требуя непреклонного исполнения всех предписаний Типикона и древних канонов и возмущаясь тем, что современная церковная жизнь не совсем им соответствует. И, конечно, во втором случае он и сам не замечает, что стал модернистом. Ибо это модернизм — студенту семинарии или академии писать донос на профессора, якобы уклонившегося в ересь. Ибо это модернизм — когда начинающий преподаватель-монах обходит классы и спальни семинаристов, настраивая их против старших профессоров. Ибо это модернизм — обращаться к Патриарху не с «прошениями», а с «заявлениями», в которых «смиренные иноки» «присоединяются к требованиям».

Для еврея почти невозможно не считать себя мерилом истины и православия. Все, что отличается хоть на йоту — это непременно угроза демократии, или угроза человечеству, или угроза православию. Рано или поздно еврей, поначалу робко-смиренный, все же ощутит себя цензором[124]. Прадед Ленина, Давид Бланк, приняв православие, в 1846 г. направил императору Николаю I послание, в котором призывал создать российским евреям такие условия, при которых все они отказались бы от своей национальной религии. Тогдашний министр внутренних дел Л. А. Перовский счел необходимым сообщить Николаю I о предложениях этого ленинского прадеда, который, по словам министра, «ревнуя к христианству, излагает некоторые меры, могущие, по его мнению, служить побуждением к обращению евреев»[125]. Да и «Великий Инквизитор» всех времен и народов — Торквемада — был крещеным евреем[126] как и его преемник Диего Деса[127].

Но вновь скажу: у этого неизбывного революционно-максималистского энтузиазма евреев есть религиозные корни.