Джонатан Рабан - Как птички-свиристели

• Название: Как птички-свиристели
• Автор: Джонатан Рабан
• Издательство: АСТ, Транзиткнига
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-033947-X, 5-9713-1418-1, 5-9578-3069-0

Два иммигранта в погоне за Американской мечтой…

Английский интеллектуал, который хотел покоя, а попал в кошмар сплетен и предрассудков, доводящих до безумия…

Китайский паренек «из низов», который мечтал о работе, прошел через ад — и понял, что в аду лучше быть демоном, чем жертвой…

Это — Америка.

Университетские тусовки — и маньяки, охотящиеся за детьми…

Обаятельные мафиози — и сумасшедшие антиглобалисты…

Сатанеющие от работы яппи — и изнывающие от скуки домохозяйки.

И это не страшно. Это смешно!

---

В то же время, забирая Финна из детского сада или наполняя продуктами тележку в супермаркете «У Кена», Том чувствовал — он стал заметнее. Судя по взглядам всех этих мам, было ясно: они знают. Хотя что именно знают или думают, что знают, — на сей счет Том предпочитал не задумываться. Увидев мать Эми вдалеке, между продуктовыми рядами, он втянул голову в плечи и сделал вид, будто разбирает мелкие буковки на упаковках лапши с куриным вкусом.

Том укрылся в доме вместе с книгами. В первый одинокий вечер ему пришло в голову: можно ведь кому-нибудь позвонить и вместе сходить поужинать или выпить. Однако, пролистав записную книжку с адресами, он обнаружил: звонить в принципе некому. У них с Бет имелось два списка — его коллеги ее — для маленьких домашних вечеринок. Люди, регулярно приглашавшиеся на суаре Бет и Тома, считались, удобства ради, их «друзьями»; на самом деле они оставались не более чем просто сослуживцами, или же родителями чад одного возраста с Финном, или соседями, общность которых вряд ли распространяется дальше одинаковых почтовых индексов.

Наиболее близко Том сошелся здесь с одним англичанином, Яном Тэтчеллом. Любитель выпить, лет шестидесяти, тощий, в неизменной хлопчатобумажной рубашке, Ян был марксист и последователь Е.П. Томпсона и Эрика Хобсбаума[77]; с начала семидесятых сотрудничал на кафедре истории в Вашингтонском университете, однако безмятежное отсутствие честолюбивых устремлений и провал попытки закончить великую книгу о чартизме не пустили его дальше звания адъюнкт-профессора[78]. Тома забавляли перепалки Яна с женой Сарой, продолжавшиеся обычно далеко за полночь у них на кухне, выдержанной в фермерском стиле и заставленной трехлитровыми бутылями самодельной выпивки. Бет, впрочем, заклеймила Тэтчеллов «неразлучными старыми перечницами», хотя далеко не сразу.

Дойдя до фамилий на букву «Т», Том уже почти начал набирать номер Яна, но потом передумал. Их встречи с Яном проходили в оживленных спорах о Шелли, Томасе Гуде[79], Харди, Гиссинге, «Филантропах в рваных штанах»[80], Дике Френсисе, Тони Блэре, однако разговор о семейных делах не заходил ни разу. Ближе всего приятели подошли к обсуждению интимной сферы, когда Ян признался, что у него было подозрение на рак предстательной железы и паника.

Как обрывок птичьей трели в театре четче обозначает тишину, так и присутствие Яна на горизонте подчеркивало одиночество Тома. Если не с Яном общаться, то, выходит, больше и не с кем. Том подумал: такое положение дел надо бы изменить.

Он пробовал учиться спокойствию у сына, который, казалось, легко и невозмутимо принимал новый порядок жизни, осыпая отца жуткими каламбурами и рифмованными шутками.

— Мишка-панда в бар зашел… Ой!

— О нет, — стонал Том.

— Почему цыплятки перешли площадку?

— Не знаю я, и знать не…

— Чтобы попасть на другую сторону!

Однако Финн теперь называл Бет «моя мама», будто все время представлял ее Тому, словно какую-нибудь незнакомку. Сначала Том истолковал это как тонкую дипломатию, потом предположил: ребенок, видимо, просто заявляет о своем праве на то, что ему законно принадлежит: моя мама, мой папа, пытаясь вновь соединить распадающуюся семью. В остальном же, во всяком случае внешне, Финн, курсировавший между Беллтауном и Квин-Энн, был весел и полон энергии. Мальчик с мишкой в рюкзачке походил на маленького пассажира общественного транспорта, обладателя сезонного билета.

Без Финна Том ощущал себя затерянным в дикой, пустынной местности. Вечер за вечером приходилось с трудом прокладывать тропинку от одного часа к следующему. Раньше они с Бет смотрели передачи вроде шоу «Риск!», и Том, дурачась, выкрикивал: «Что такое Чили?» или «Чем занимается маникюрша?» — подражая манере ведущего, встречавшего каждый ответ игрока очередным вопросом. Клоунада, теперь представляющаяся идиотской, надуманной. Том без улыбки, даже сердито посмотрел на экран — показывали очередной эпизод «Сайнфельда»[81], и когда пошел первый блок рекламы, переключил канал. Пи-би-эс был не лучше, чем «NYPD-Блю», там гнали «Величайшие хиты Элтона Джона» и повторяли «Угождают ли вам?»[82] двадцатипятилетней давности. Том подумал: уж лучше пусть правительство финансирует, хотя бы незначительно, парики Элтона Джона или побитых молью коллег Джона Инмана[83], а не вкладывает деньги в ядерные боеголовки.

Хотя Том время от времени покупал книги через «Библиофайнд» или «Амазон» и торговался на сайте «НайдиДом», он никогда не проводил много времени в Интернете. Теперь же каждую ночь мышка проезжала по коврику целые километры. Том распечатывал кроссворды из «Гардиан» и «Таймс», потом уходил на кухню и пытался додуматься, что бы это могло быть — «Ужасная ошибка в прошлом (9)». В десять утра поднимался со стаканом вина в кабинет, через Интернет подключался к Би-би-си и слушал новости уже следующего дня в эфире программы «Сегодня» с Джоном Хамфрисом и Сью Макгрегор. В одиннадцать спускался вниз, в Соединенные Штаты — к местным новостям по Седьмому каналу. Никогда раньше не был Том до такой степени в курсе всевозможных ежедневных мелочей: начиная от красного амазонского попугая из округа Дарем, спасшего семью из шести человек от смерти в огне, закричав «На помощь!» (причем сама птица сгорела), и заканчивая Кеном Гриффи-младшим, знаменитым центральным принимающим бейсбольной команды «Сиэтл Маринерс», который категорически отказывался быть проданным в «Нью-Йорк Мете» и готовился заключить контракт только с «Цинциннати Редс».

Около полуночи Том снова поднимался на второй этаж, чтобы по возможности выспаться, растянувшись по диагонали на громадной кровати и постоянно приходя в сознание от осязаемого, холодом пронизывающего отсутствия Бет. Специально для периодов неурочного бодрствования он сложил на прикроватной тумбочке стопку развлекательной литературы: «Увеселения веселого Веселейтерса», избранные рассказы Саки[84], «Отложенное дело и другие рассказы»[85], «Этот неподражаемый Дживс!»[86]. Вздрагивая и резко выпадая из сна, Том хватал первую попавшуюся книгу — в три, в четыре утра очень важно не допустить ни единой минуты опасного самокопания.

Том вернулся домой, проведя последнее за семестр занятие, и, видимо, тогда его внутренний контроль несколько ослаб, поскольку в тот день он сделал самое досадное открытие.

Стояла необычайно ясная для декабря погода. Холодный сухой ветер дул со стороны Аляски, и из окна аудитории Том любовался видом горы Рейнир, отстоящей всего на пятьдесят миль, ее склонами в ослепительных снегах с густо-малиновыми тенями. Дома, на Десятой авеню, солнечные лучи нещадно высвечивали облупившуюся зеленую краску, покрывавшую крыльцо, и дырявые — в тех местах, где прогнила древесина — доски. Том напомнил себе: как-нибудь после рождественских каникул надо будет возобновить охоту на строителя-подрядчика, хотя она, по всей вероятности, вновь окажется бесплодной.

Тома внезапно поразили царившие вокруг темнота, грязь и беспорядок: старая, купленная на распродаже домашних вещей мебель, обивку которой сильно изодрала Ходж — кошка, попавшая под машину в четвертый день рождения Финна; сломанный велосипед Бет, разбросанные газеты и журналы. На ковре валялись сухие листья и труха от бумажных упаковок для книг, на истерзанном диване — клетчатая пижама Финна. В южное окно, выглядевшее так, словно его намазали жиром, тщетно пыталось заглянуть низкое зимнее солнце. Жилище в точности напоминало — вот оно, открытие, сделанное Томом — дом № 127 по Лейдисмит-роуд.

127, Лейдисмит-роуд, Илфорд, Эссекс, Англия, Великобритания, Европа, Земля, Вселенная, Космос.

Том в ужасе осознавал, как родительский дом находит новое воплощение в стенах его собственного. Два дома всегда казались ему абсолютными противоположностями: систола и диастола, восток и запад, инь и ян, но теперь стало понятно: тот и другой — это, в сущности, одно и то же.

Приехав в Англию ни с чем, семейство Саньи активно запасалось всем подряд. Задолго до переезда на Лейдисмит-роуд они набили квартирку, находящуюся в собственности муниципалитета, фольгой, веревочками, старыми газетами, картоном. Каждая пустая баночка из-под джема промывалась, высушивалась и убиралась на полку в ожидании того дня, когда банки от джема станут на вес золота. В 1959 году, после того как отец Тома, бывший учитель математики из Будапешта, получил работу в бухгалтерии «Раунтриз», кондитерской фабрики, и Гарольд Макмиллан[87] со своим лозунгом «Так хорошо вам еще никогда не было» победил на выборах, Дженвей (теперь их фамилия звучала так) приобрели собственный дом под двадцатипятилетний залог.

И впервые прозвучали скорбные слова «Нащ Дольг». В возрасте семи лет услышал Том имя гневного и сурового бога, явившегося, дабы с неусыпной бдительностью царить над семьей Дженвеев. Нащ Дольг отвечал на все важные вопросы: почему мы не можем купить машину? Почему не можем поехать на берег моря? Почему я должен ходить в школу в старых брюках? Преданное служение богу по имени Нащ Дольг не отдало Дженвеям во владение узкий, с каменной штукатуркой и фонарями на фасаде пыльный и грязный замок, соединенный с соседним строением общей стеной, а лишь обеспечило условное проживание в нем, на Лейдисмит-роуд. Во всех жилищах, подобных этому, царила бедность; зимой камины, топившиеся углем, никак не могли нагреть гостиные, скрытые за одинаковыми аккуратными занавесочками. Но зато в сильные туманы, какие иногда еще опускались на предместья Лондона, не нашлось бы места лучше Лейдисмит-роуд: тогда уютно освещенные домики превращались в настоящие убежища от мглы, пропитанной фабричным дымом.