Памела Джонсон - Кристина

• Название: Кристина
• Автор: Памела Джонсон
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1992

Памеле Хенсфорд Джонсон было 22 года, когда к ней пришел первый успех — в 1934 году вышел в свет ее роман «Эта кровать — твое средоточие» (названием книги послужила стихотворная строка Джона Донна, английского поэта XVI–XVII вв.). Позднее ее романы — «Кэтрин Картер», «Скромное создание», «Невыразимый Скиптон» и другие — заняли место в ряду произведений широко известных литераторов Англии.

О романе «Кристина» (который известен английским читателям под названием «Невозможный брак») «Дейли телеграф» писала: «Это заметы собственного сердца, написанные проникновенным и опытным наблюдателем».

Героиня романа Кристина Джексон, умная и талантливая девушка, мечтает о большой любви, о человеке, которого она встретит раз и навсегда, на всю жизнь. Но здравый смысл и природная женская интуиция оказываются сильнее романтических грез…

---

— Располагайтесь, как дома, я на секундочку оставлю вас, — крикнула нам Айрис, ища спасения в бегстве. — Папиросы в шкатулке.

— Право, Айрис сегодня просто сногсшибательна, — слащавым голосом произнес Виктор. — И вы тоже, — добавил он не столь уверенно.

— Я не собираюсь соперничать с ней. — Мой ответ был довольно резок, и я знала это. Я предложила ему папиросы. — Пойду захвачу пальто.

Я вбежала в спальню. Стоя перед зеркалом. Айрис, крепко сжав губы, пудрила лицо.

— Как ты могла поступить так со мной?

— Милочка, я сама этого не знала. Ты же знаешь, как плохо мужчины умеют рассказывать друг о друге. Я знала, что он немного хромает, во всяком случае, я не думала…

— Ты знала, какой он!

— Кристи, ты ведь не собираешься ссориться со мной? Пожалуйста, прошу тебя. Ты будешь танцевать с Виктором столько же, сколько я.

— Твой Виктор — противный наглый мальчишка! — воскликнула я. — Я лучше буду танцевать с Кейтом.

Айрис залилась слезами.

— Посмотри, что ты наделала! Теперь я буду уродиной. Ты все испортила. О, уходи, пожалуйста! Я сейчас выйду.

Вернувшись в гостиную, я застала там одного Кейта.

Я увидела, что он старше, чем я думала, — ему было, видимо, года двадцать четыре или двадцать пять. Или, возможно, восемнадцать, но испытания и обиды сделали его старше своих лет.

Он стоял спиной к камину, сцепив сзади руки, со спокойным и неподвижным лицом.

— Хорошо, должно быть, иметь свою машину, — сказала я. Мой голос казался мне совершенно естественным. Я пыталась как можно скорее справиться с болезненным и гнетущим чувством досады, столь мешавшим мне и несправедливым по отношению к нему.

Кейт вынул белоснежный, туго накрахмаленный платок и провел им по ладоням. Свет лампы под потолком, тусклый, как свет всех ламп в квартире миссис Олбрайт, падал на его голову. У него были русые, густые, гладко причесанные волосы.

— Боюсь, что вас не предупредили, — сказал он; выражение его лица оставалось прежним. — Это несправедливо ни по отношению к вам, ни по отношению ко мне.

Я лихорадочно искала подходящие слова. Должны же быть слова, которые не обидят его! Но усилия мои были напрасны. Слов не было, а ждать было невозможно. Я должна была что-то сказать сейчас же.

— Вы имеете в виду, что мне ничего не сказали о вашей хромоте? Да, мне действительно ничего не сказали об этом. Но мне кажется, что она не так уж заметна, как вы думаете.

Тогда он улыбнулся ласково, с облегчением, и в его улыбке не было ничего похожего на унижение.

— Хромота — это, пожалуй, не самое главное. Однако я танцую и неплохо, хотя предпочел бы посидеть с вами и поболтать. Но это — как вы пожелаете.

Мое раздражение против него исчезло, растворившись в жалости, почти такой же острой и болезненной; где-то в ней вдруг вспыхнули новые искорки гнева, но теперь против тех, кто посмел бы унизить его.

— Знаете, я хочу танцевать. Я хочу много танцевать.

— Виктор сказал мне, что вы пишете стихи.

— Пробую писать.

— Я читал их. Мне бы хотелось так писать. Виктор сказал, что вы необыкновенно умны.

— Я умна, а Айрис красива, — сказала я, вспомнив старую обиду. — У каждой из нас, свое амплуа.

— Мне кажется, что вы и умны, и красивы, — медленно произнес он. — И мне хотелось бы быть таким, как все, чтобы вы поверили моим словам.

А потом он сделал странную вещь: он протянул мне руку ладонью вверх и ждал, пока я вложила в нее мою. Это было похоже на фигуру нового танца, который никто из нас хорошенько не знал. Он крепко сжал мои пальцы, но тут же отпустил их и отошел.

Вошел Виктор, за ним следом впорхнула Айрис, вызывающе веселая и оживленная.

— Ну как, вы уже подружились?

— Я только что сказал Кристине, что она очень красива, — сказал Кейт.

Я поняла, что передо мной не мальчик, кажущийся старше своих лет, а взрослый мужчина, который выглядит как мальчик. Должно быть, ему было около тридцати.

Айрис, как и следовало ожидать, немедленно реагировала на его слова.

— Ну вот. Как всегда, Кристи получает все комплименты, а для меня, бедняжки, ничего не остается.

Кейт улыбнулся, но ничего не ответил.

— Но мы же все знаем, что ты лошадь и чучело, — начал поддразнивать ее Виктор. Он коснулся рукой ее голого плеча. Она капризно заметила, что боится щекотки. Она очень нервная и не любит, когда к ней прикасаются, особенно она не хочет, чтобы к ней прикасались люди, которые считают ее чучелом. И она тут же устроила Виктору сцену и заставила его просить прощения. Когда они наконец помирились, было уже без четверти восемь.

— Пожалуй, надо ехать, если вы готовы, — сказал Кейт своим ровным бесстрастным голосом. — Путь не близкий.

Мы сошли вниз к машине, навстречу сбивающему с ног ветру.

— Кристи сядет с Виктором сзади, — повелительным тоном распорядилась Айрис, — а мы с Кейтом впереди и будем рассказывать друг другу о себе.

— Это что еще такое? — запротестовал Виктор.

— Ты сделаешь так, как я сказала. Кейт презирает бедняжку Айрис и считает ее нехорошей, а я хочу, чтобы мы все сегодня подружились.

Кейт молча открыл перед ней дверцу машины, и она уселась рядом с ним. Ей удалось шепнуть мне:

— Ты видишь, это все я делаю ради тебя! — На самом же деле, почувствовав, что не понравилась Кейту, увидев его предупредительность ко мне, она не могла смириться с тем, что ею пренебрегают. Поступая так, Айрис совсем не хотела быть жестокой с тем, кого собиралась ограбить. Ей вообще не было свойственно чувство зла. Просто в этот момент она забывала об этом человеке. Она выросла, окруженная любовью, всеобщим обожанием, заботой и восторженным восхищением. Если тот, кто встречался ей на пути, не был сразу же пленен ею, это казалось ей каким-то вопиющим нарушением естественного порядка вещей, и она считала необходимым немедленно восстановить его. Я думаю, что если бы девушка, у которой Айрис отняла возлюбленного (а таких было немало), вдруг явилась к ней и прямо сказала ей об этом, Айрис с ясным, удивленным взором и с присущим ей нередко великодушием тут же признала бы справедливость претензий и отошла бы в сторону; но беда в том, что очень молодые мужчины и женщины придают слишком большое значение тому, что они называют гордостью и что на самом деле является малодушием и отсутствием веры в себя.

Конечно, мне было безразлично, собирается ли Айрис в силу своей избалованности отнять у меня Кейта или нет. Меня бесило и оскорбляло другое — поведение Виктора: вынужденный сидеть со мной на заднем сиденье, он сначала мрачно молчал, а потом то и дело пытался поцеловать Айрис в шею. Как раз в тот момент, когда он снова вздумал проделать это, Кейт внезапно затормозил, чтобы не наехать на пешехода, и Виктор со всего размаха ткнулся носом в спинку переднего сиденья и разбил нос в кровь. Когда мы приехали на танцы, настроение у нас было самое неопределенное — Кейт был сдержан и молчалив, Виктор прикладывал платок к лицу, а Айрис и я изображали ту степень неестественной и вызывающей веселости, которая охватывает молодых девушек, когда вечеринка начинается для них не совсем так, как они мечтали.

Глава VI

Зал для танцев помещался в полуподвале большого ресторана. Когда мы вошли, я увидела, что из гардеробной мы должны спуститься туда по широкой в шесть ступеней лестнице, словно специально предназначенной для того, чтобы хорошенькие и уверенные в себе девушки (а отнюдь не такие дурнушки, как я) могли показать себя во всей красе. И стоило только мне подумать, как я сойду по ней, неприглядная в своем розовом, похожем на ночную сорочку платье рядом с калекой, ростом мне едва по плечо, как чувство неукротимого головокружительного гнева снова охватило меня. Глаза наполнились слезами. Айрис что-то сказала мне, но я не слышала.

В те времена я часто видела себя (потом это с возрастом прошло) не в героических и великолепных ролях, а в самых унизительных и жалких. Это было болезненной причудой моей юности, однако я поддавалась ей лишь тогда, когда меня к этому вынуждали. В этот мартовский вечер мне показалось, что все дурные сны стали явью и все видят их; свет бесчисленных лампочек, лимонно-желтых, красных, золотых, связанных в праздничные гирлянды, внезапно скрестился на одной мне.

Я лихорадочно обдумывала, как мне сказаться больной, может даже упасть в обморок или неожиданно отказаться от всего, но так решительно и, может быть, загадочно, чтобы это встретило всеобщее понимание, окружило меня ореолом той таинственности, о которой я так глупо заботилась еще дома, отказываясь от ниточки жемчуга, сережек и серебряной броши. Однако у меня так и не хватило смелости воспользоваться ни одной из этих уловок. Задыхаясь от гнева и слез, я последовала за Айрис в гардеробную, стащила с себя пальто, бросила его гардеробщице, взяла номерок, пригладила рукой волосы и в ожидании Айрис отошла к двери, даже не взглянув на себя в зеркало. На это я просто не могла решиться.