Вильям Александров - Чужие и близкие

• Название: Чужие и близкие
• Автор: Вильям Александров
• Жанр: О войне

Роман «Чужие — близкие» рассказывает о судьбе подростка, попавшего в Узбекистан, во время войны, в трудовой военный тыл.

Здесь, в жестоком времени войны, автор избирает такой поворот событий, когда труд воспринимается как наиболее важная опорная точка развития характеров героев. В романе за малым, скупым, сдержанным постоянно ощутимы огромные масштабы времени, красота человеческого деяния, сила заключенного в нем добра.

---

— И то верно, — грустно согласился Миша.

— Нет, ребята, для вас я теперь навсегда Синьор.

— Тоже верно, — опять согласился Миша, но в голосе его была все же грусть. — Ну ладно, так даваните за нового солдата…

Мы отпили по очереди из фляги и набрали на свой самодельные, заточенные из ножовочного полотна ножи тушенку.

— Слушай, — скривился Миша, — и это такой бурда в польской армии дают?

— Это не дают — это так…

— Ну и дрянь! Ей-богу, бутыгински шеллак лучше!

Но мы все-таки отпиваем еще по глотку и выскабливаем банку дочиста.

— Ну, Синьор, чтоб тебе удача была. Чтоб тебе… Эх… А может, не пойдешь ты, а?

— Как же то можно? Тепьерь уже все, — говорит Синьор, и мне кажется, что он тоже загрустил немного.

А что, ребята, пошли к Гагаю. Ом больной лежит, простыл тогда, ночью.

— Это очень надо, — оживляется Синьор. — Это давно надо. А ты знаешь, где?

— Я знаю, — вмешивается Махмуд. — Гостиница есть, знаешь? Там один маленький комната Гагай живет. Я кишлак хожу, мимо хожу, он меня себе гости привозил.

— Приводил.

— Да. Приводил.

Махмуд улыбается, крупные белые зубы освещают его лицо. Он как-то повзрослел за эти месяцы, возмужал. Мы и не заметили, как из угловатого деревенского подростка он превратился в ловкого смышленого парня. А тут вдруг все разом подумали об одном и том же — я это по глазам увидел. И он, видно, почувствовал и смутился.

— Так ты, оказывается, к Гагаю в гости ходишь? То-то, я гляжу, Бутыгин тебя бояться стал, — шутит Миша. — Вот, гляжу — ругнуться хочет, посмотрит, и… — Миша делает выразительную гримасу, и мы все хохочем — очень уж напоминает разозленного Бутыгина.

— Ладно, веди пас к Гагаю, — говорит Миша. — Жаль только, выпили мы эту касторку.

Ну, это ничего, это мы исправлять можем, — хитро прищуривается Синьор и лезет в свой бездонный карман. У него теперь новая спецовка, недавно получил — из синей бязи, и вообще он выглядит весь как-то по-новому: побрился, причесался, поправился даже, по-моему. Но карманы у него все такие же — по заказу ему их делают, что ли!

Он вытаскивает еще одну такую же флягу и, показав ее к всеобщему удивлению, тут же опускает опять куда-то в бездонные глубины.

— Слушай, Синьор, ты же форменный Кио — знаешь, фокусник такой был до войны, в цирке выступал.

— Как ты говоришь — Кио?

— Ага. Кладет голубя в коробку, а потом из-за пазухи его вытаскивает.

— Ну, из-за пазухой у меня нет. Хотя…

— Ладно, хватит, пошли к Гагаю.

— А Бутыгин?

— Чего Бутыгин! Переживет как-нибудь. Только тихо, чтоб на глаза ему не попадать…

Мы сваливаем инструменты в ящик, отряхиваемся от коричневой пыли и поодиночке выходим через боковую проходную.

Пока мы добрались до гостиницы, уже начало темнеть, стали зажигаться окна. Свет был тусклый, видно, снова садилось напряжение.

— Слушай, Миша, вдруг опять авария, а нас нету?

— Никакой аварии, просто по дороге садится, сечение маловато. Локомобиль не подведет — слышишь, пыхтит как?

До нас долетало неторопливое, но размеренное дыхание нашего паровоза. Мы остановились и несколько мгновений прислушались. Все-таки что-то особое было теперь для нас в этом звуке. Мы его слушали, как, наверное, после войны будут слушать люди хорошую музыку.

Махмуд показал нам окно второго этажа, где с вот был довольно яркий.

— Вон там, — сказал он.

— Ну, давай веди.

Он привел нас к самой двери, но постучать не решился.

— Ладно, — сказал Миша, — я сам.

Он успел только поднять руку, в двери что-то щелкнуло, она приоткрылась, и мы увидели Гагая, который лежал у стены на старом, потрепанном диване. У изголовья горела яркая, необычной формы лампа, а рядом на ободранной деревянной спинке были смонтированы какие-то кнопки.

— Заходите, ребята, заходите, — проговорил он так, будто давно уже ждал нас и знал, что мы вот сейчас придем.

Мы вошли, он нажал кнопку, и дверь снова сама защелкнулась.

— Здорово! — восхитился Миша. — Автоматика.

— А-а, старый пускатель приспособил, — слабо махнул рукой Гагай и отложил в сторону маленькую книжечку, которую держал перед собой. — Скрутил меня, понимаешь, мой давний враг, спондилез проклятый, шевельнуться не могу.

Он лежал на спине пластом, и только голова его моталась, оглядывая нас, и руки он протянул нам, здороваясь.

— А как же вы, позвольте, с питанием и вообще… — удивленно расширил глаза Синьор.

— Это ничего, — сказал Гагай, — приспособился. Хлеб мне тетя Паша приносит, уборщица. Она и сготовит, если надо…

Мы переглянулись, а он коснулся рукой деревянного щита, укрепленного на железной стойке рядом с диваном.

— Сдвиньте это в сторону, так он мешать будет, и садитесь прямо сюда, на диван, не бойтесь. Он хоть и дряхлый, но выдержит. А вы стулья возьмите — вон там два стула.

Мы уселись возле него, и тут только я разглядел, что на щите укреплен кнопками какой-то замысловатый чертеж.

— Газогенератор, — сказал Гагай. — Черчу вот. Неудобно, правда. Лежа ведь все приходится. Но я, видите, что придумал… — Он откинул на спинке дивана какой-то крючок, и получилось нечто вроде проволочного желоба. — Доску поворачиваю сюда, вдеваю ось в этот кронштейн, и теперь вот — пожалуйста!

Доска повисла горизонтально, прямо над ним, так, что, лежа на спине, он мог чертить, приподняв руки.

— Зачем же это так себя мучить? — сказал Миша. — Выздоровите, тогда чертить будете. Зачем это так?

Ну, ты скажешь! — вскинул голову а гай. — Мне только сейчас и думать и чертить — благо тишина и время есть. А потом, когда встану, разве смогу я… Тут же текучка заест, с утра до ночи на комбинате, придешь — ноги подкашиваются. А сделать это нужно — кровь из носу — нужно.

— Что это?

— Газогенератор. Помните, я говорил вам. Хочу заставить дизель работать на хлопковой шелухе.

Мы опять переглянулись. Он второй раз повторил этот бред.

— Шелуха — это есть дерево? — осторожно осведомился Синьор.

— Совершенно верно.

— Но ведь дизель нужно давать жидкое топливо?

— Или газ, — сказал Гагай. — Понимаете, горючий газ. Смесь горючую. А из дерева можно добывать этот газ. При определенном давлении он будет воспламеняться.

— Ах, какой же я бол ван щи к, — стукнул себя по лбу Синьор, — ах как же это все просто!

Он смотрел на Гагая виноватыми и восхищенными глазами.

— Не так уж просто, — вздохнул Гагай. — Надо сделать специальный газогенератор, а он, понимаешь, не вытанцовывается.

— Танцовывает?..

— Не получается.

— А!..

— Может, мы смогли бы чем-то помочь, Юрий Борисович, — говорю я. — Мы с удовольствием, скажите только.

— Обязательно. Вот изготовят последние детали — и собирать будем. Я тогда вас обязательно позову — сам не справлюсь.

— Очень жалко, я не увижу такой дизель, очень жалко, — грустно улыбнулся Синьор.

— Почему же? Вы не верите? — вскинул брови Гагай.

— О нет, что вы. Я очень верю. Просто…

— Он польскую армию идет, — сказал Махмуд. — Завтра идет.

Гагай внимательно посмотрел Синьору в лицо, поправил очки.

— Ну что ж, — сказал он тихо. — Святое дело. Поздравляю вас.

— Спасибо, — опустил голову Синьор. — Я… Я очень полюбил здесь… Полюбил ваши люди… Я хотел бы видеть тот дизель.

— Ну, может, увидишь еще, — Миша похлопал его по плечу. — А чего это он тебе вдруг так понадобился — тот дизель? — вдруг подозрительно спросил он. — Наверно, после войны хочешь на своей фабрике такой поставить, да? Он ведь фабрикант, Юрий Борисович, собственную фабрику имеет, да-да, но смейтесь.

Но все это было так неправдоподобно — какая-то фабрика, мирное время, — что мы все смеемся, и Синьор вместе с нами.

— Да, — говорит он, — я бы, конечно, сделал такое Только есть одна маленькая остановка — от этой фабрики уже, наверно, ничего не осталось…

— Что ж ты после войны будешь делать, Синьор?

— Ах, — говорит он, — если бы в том была сейчас главная забота! Все это еще так далеко… Сейчас надо только одно — бить по фашистам.

— Тебе бить но фашистам, а нам бить по зубилу, — грустно сказал я, — мне это зубило по ночам снится, как закрою глаза, так вижу зубило, и молоток, и паз в кирпиче… А внизу Бутыгин орет: «Ах ты, растуды твою…» и так далее.

Ребята смеются. А Гагай хмурится.

— Вы поменьше слушайте его ругань, — говорит он, — это так, наносы войны… А вот к рукам присматривайтесь, мастер он, в общем, неплохой. Да и человек, мне кажется, он в сущности тоже неплохой.

Тут мы все хором начинаем что-то кричать. Я говорю что-то насчёт моря — дескать, Бутыгин, наверно, служил боцманом и оттого у него такой лексикон, Синьор возражает, что моря Бутыгин в глаза не видел, иначе он был бы другим человеком, а Миша говорит: