Михаил Гиголашвили - Тайнопись

• Название: Тайнопись
• Автор: Михаил Гиголашвили
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91419-016-0

В книгу вошли написанные в разное время произведения Михаила Гиголашвили, автора романа-бестселлера «Толмач» (СПб.; М.: Лимбус Пресс, 2003). Язык его рассказов и повестей чрезвычайно выразителен и гибок. Их отличают зоркость глаза, живость действия, острота фабул, умение изображать жизнь не только сегодняшнего дня («Вротердам», «Голая проза») или разных времен и народов («Лука», «Царь воровской»), но и фантасмагорию «тонкого» мира духов, магов, колдунов («Бесиада»), Интонации, искусно расставленные акценты, богатая лексика, оригинальная речь позволяют судить о культурном уровне, характерах и образе жизни очень разных, своеобразных персонажей. Юмор, местами великолепный («Морфемика», «Заговорщики»), первоначально кажется циническим, но такое впечатление поверхностно: писатель, за плечами которого большой жизненный опыт, любит и жалеет своих героев. Кажется, что ему органически присущи сострадание и человечность — главные составляющие его полновесной прозы.

---

— Золото — пот солнца! У кого оно есть — тому всегда тепло и хорошо!

Вот глупцы! Кто же не знает, что золото — ни что иное, как помёт царя Бегелы, который только и делает, что испражняется на своем дырявом троне. Но царь стар и болен, иногда он тужится, что есть мочи, но золота нет, и тогда надо ждать крови, войн и большой жатвы со жратвой.

Бесу стало не по себе от металла. Всё железное опасно: оно крепко как камень, никого не слушает и норовит поранить живое. Обрушив груду блюд, бес увильнул от взволнованных двойников, выскочил из рядов и столкнулся с веселыми духами, летавшими на шмеле и воробье. Сейчас они деловитой трусцой спешили куда-то под прилавками. Когтистый дух по кличке Коготь не забывал на ходу царапать торговок, а другой, кусачий Зуб, хватал их за груди, когда торговки нагибались посмотреть, что за кошки повадились шнырять под прилавками.

Он пристал к духам и отправился с ними травить аскетов, лежащих возле базарных ворот. Коготь и Зуб ворошили и щекотали костлявые тела. Аскеты ныли, вяло отмахиваясь. Бес, впервые видя такие проваленные животы, острые ребра и впалые щеки, подумал было, что тут можно будет поживиться — такими слабыми выглядели эти странные люди, вот-вот умрут! Однако Коготь, наигравшись с доходягами, как будто понял, о чем думает чужачок:

— Еле-еле душа в теле, а крепкие, ничего их не берет! Жирные мрут, а вот такие тощие по сто лет живут!

Они бросили аскетов, вернулись в ряды. Дурачась, стали воровать у брадобрея кипяток и обливать им цветы в горшках на продажу. Цветы с писками и вздохами обмякали, вяли, умирали, а бес обсасывал их нектарно — сладкие последние всхлипы.

Возле мусорной кучи два лопоухих демона играли в свою игру, бранились и ставили на кон, кто что мог: один вырывал у себя зуб или глаз, другой отрывал куски уха или выдирал клочья шерсти с холки. Вместо фигур по клеткам на ослиной шкуре ползали опоенные зельем тараканы. Убитых бойцов тут же сгрызала лежащая в мусоре безногая ведьма с четырьмя грудями.

С криком:

— Это дрянь тоже была наша, да к ним ушла! — Зуб надавал тумаков продажной чертовке, а Коготь сковырнул шкуру и передавил тараканов.

Демоны не посмели ничего сказать, только один от возмущения выплюнул свой язык, другой в ярости отхватил полгубы, а ведьма, завыв, зарылась в мусорную гниль.

Гурьбой они поперлись дальше. Опрокидывали посуду, весы и тюки, цеплялись ко всякой мелкой базарной гниде. Сбросили каменного Ганешу с хоботом вместо носа и пару раз треснули по нему палкой, когда он начал угрожающе бурчать им вслед. Загнали под прилавок одинокого двойника. Поцарапали в кровь настырную обезьяну, которая невесть зачем кралась за ними и даже вздумала ругать их на своем глупом языке. Наконец, стащили у старухи-торговки полудохлую от жары утку и принялись деловито ощипывать её. Утка крякала, стонала, но духи, не обращая внимания на мольбы и ощипав птицу до последнего пера, принялись играть ею как мячом.

— Зачем? — удивился бес (он ждал, что они просто свернут утке шею).

— Живьем битое вкуснее! — объяснили они непонятливому дураку.

Утка, умирая, крякала под ударами их лап и, наконец, испустила последнее дыхание, которое, и правда, показалось бесу гораздо вкуснее обычных. Насытившись, он смотрел, как Коготь и Зуб делят утку: один любит кости и ребра, а другой — мясо и потроха.

Когда солнце вышло в зенит, можно было поиграть короткими и упругими полуденными людскими тенями. Они стали хватать, щекотать и тормошить тени, отчего люди оступались, если шли, и падали, если стояли, словно дернутые за ниточку или подсеченные в коленях.

Торговки, видя падающих, всполошенно загомонили, а они наступали, кусали и рылись в тенях, пока местные духи не начали издали протяжно проклинать дураков, мешавших их спокойной дремоте. Зачем будоражить людей? С ними и так одна морока!

Потом веселые духи решили проведать свою подружку, наказанную мужем. Звали её Баджи, она давно была связана с нечистью: тайком курила гашиш и от вечной похоти путалась не только с людьми, но и с оборотнями, научившими её выворачивать наружу анус и высасывать сперму из сосков мужчин.

Они выскочили за ограду базара, перепрыгнули пару улиц, гуськом пролезли под неказистый плетень и прошмыгнули по огороду к выгребной яме, к голове, торчащей из лужи нечистот. Это была Баджи, закопанная по горло в землю. Лицо её было в кале и моче, глаза закрыты.

— Что, плохо тебе? — злорадно спросил Коготь, хватая клычками её за ухо.

— Ты нас должна слушаться, нас! Если будешь всегда наша — мы тебя выкопаем. Или мужа заставим, — вступил Зуб, покусывая голову за затылок. — Как заставили закопать — так заставим и выкопать. А нет — заставим бросить тебя тут крысам на ужин.

— Кто тебя тут найдет? — Коготь схватил помойное ведро, накрыл им голову Баджи и победно постучал по дну. — Ясно? Будешь наша — спасем, нет — подохнешь.

Ведро глухо екнуло:

— Ваша была, ваша буду. Только спасите.

— То-то. Ты и так наша. Она давно наша, — объяснил Коготь бесу. — Её муж, как все мужья, и сам не крыл её, и другим не давал. Вот она и стала паскудницей, как и все они…

— Она давно наша, — заухмылялся Зуб, снимая ведро и облизывая голову острым и длинным, с пальмовый лист, языком. — И другие будут наши… Бери её, хочешь?.. Поменяемся?.. Ты нам — три ведра жаб, а мы тебе — Баджи, а?.. — вдруг милостиво предложил он, любовно вылизывая губы Баджи.

А бесу вдруг увиделась на виске родинка. Да это опять та женщина!.. Она опять тут!.. Она преследует его! Хочет увести его с собой под землю, в смерть!..

Тем временем духи начали неторопливо справлять нужду на голову, с наслаждением пуская газы и кряхтя. Голова стонала и чихала. А бес вдруг в страхе бросился бежать через огород.

Духи замахали лапами:

— Стой, куда? — и припустили следом.

Они не дали ему уйти. С ворчаньем повалили в грязь и принялись мутузить что было сил. Коготь царапал острыми фалангами, а Зуб норовил поддеть клыками. Но они были слабосильны против него. Бес сумел сбросить врагов и, прижав уши и ощетинившись, сам напал на них: Когтя придавил задней лапой к земле, отчего тот по-щенячьи заверещал, а Зуба поднял в воздух и щелчком отгрыз ему кончик хвоста.

Кинув раненых духов, он поспешно убрался прочь — сейчас набегут местные кровососы, с ними тягаться — себе вредить. С трудом нашел конуру и долго ворчал и ворочался, укладывая увечное крыло, которое после стычки ныло и дергалось сильнее обычного. Боль так бесила его, что он загнал в щель любопытного скорпиона и передавил всех мышат, сдуру начавших свои молчаливые игры. И в отчаянии царапал стенки конуры до тех пор, пока не затих в дурном сне. А во сне увидел шамана, грозящего ему кнутом. Сам шаман ростом с дерево, кнут изогнут, как гадюка в агонии. А выше него, в небе, бьется оранжевый огненный бубен в руках какого-то светлого великана, который выше гор и увенчан облаками…

Глава 12

Бес очнулся от шорохов и скулежа. Выглянул из конуры. Тумбал крутился неподалеку, словно чего-то ждал. При виде беса он уважительно завилял хвостом и начал в поклонах приседать на передние лапы, прижимать в покорстве уши.

— Что тебе? — буркнул бес, готовясь к какой-нибудь подлости и чувствуя, как противно ноет крыло и саднят избитые бока. Его даже как будто трясло в лихоманке. Только этого наглого пса не хватает!

— Ты-про-учил-вра-гов, Зуба-Когтя. Ты — мой-хо-зя-ин! При-каз! Заказ! — угодливо протявкал Тумбал на своем рубленом собачьем наречии.

— Поди сюда, — велел бес и уставился в его глаза. Так и есть — внутри пса сидит какой-то пленный дух: выглядывает из зрачков, испуганно морщится, словно спросонья. — Придушу, если пакость. Я сильнее тебя, силища-ща! — на всякий случай предупредил он. — Что ты можешь?

— Я-во-жак! Всё-мо-гу! При-ка-жу — испугают-искусают-передушат — загрызут, — начал хорохориться Тумбал. — Свистнуть-бешеного-кобелину, он-враз-зараз-раз…

— А хорошее ты можешь? — перебил бес, вспоминая о своих битых боках.

— Какое-такое-хорошее? — удивленно бреханул Тумбал, — Что-прикажут- то-хо-ро-шее. Нам, со-ба-кам, всё равно-одно… Служить-дружить — тужить!

— Где найти Светлого? — ощупывая обвисшее крыло, спросил бес, вспоминая сон. Может, Светлый ему поможет? Шаман во сне был с кнутом, а Светлый — с бубном, под который было так хорошо танцевать…

Тумбал отпрянул:

— Зачем-причем-он-но? — но сообщил, что Светлый живет у рыбаков и недавно спас одну знакомую суку: та воровала кур, торговец увидел, ударил её ножом, а Светлый сделал так, что сука ожила, и кричал еще на торговца, что нельзя никого ни за что убивать.

Бес слушал его в каком-то завороженном оцепенении, потом вылез из конуры и основательно встряхнулся:

— Веди!.. — а для острастки больно потрепал пса за холку, но чернобелая бестия только заскулила от радости.