Михаил Осоргин - Книжная лавка писателей

• Название: Книжная лавка писателей
• Автор: Михаил Осоргин
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1989

---

Были ли мы только купцами, барышниками? Нет, в этом нас не заподазривали. При иногда громадном обороте, мы все же редко могли жить только на лавочный доход, и каждый подрабатывал, чем мог: лекциями, преподавательской деятельностью, немножко литературой — переводами, участием в худеньких частноиздательских сборниках. Вместе с тем, оставаясь среди книг, мы делали незаметное, но большое дело: охраняли и распределяли книгу и помогали людям, ликвидируя книжные запасы, спасать себя от голода.

К нам с доверием несли книгу, зная, что мы не только сумеем оценить ее справедливо и правильно, но и не обидим продавца. В те дни всякий торгующий, учитывая ежедневное дорожание товаров, старался наживать от ста до трехсот процентов. Мы же ввели в обычай, покупая книгу, расценивать ее для продажи тут же, при покупателе, уплачивая ему немедленно 70 % продажной цены, т. е. ограничивая себя обычным и для мирного времени книгопродавческим процентом. Мы могли делать это лишь благодаря быстроте оборота и основному нашему правилу — никогда не иметь в кассе денежных запасов, а к концу дня обращать их в товар. Расценивали мы не только книги, но и продавцов: спекулянта отваживали, а интеллигенту, вынужденному менять свои книги на хлеб, давали возможный для него максимум. Часть купленных книг обычно обращалась в мертвый капитал, и поэтому наш процент в действительности был гораздо меньше. И очень часто мы покупали, серьезно расценивая, книги, совершенно нам ненужные, с единственной целью — помочь продающему. По уходе его из Лавки книга летела в сорный ящик. На наше счастье монопольное положение и популярность Лавки позволяли нам эту роскошь скрытой благотворительности, для нас же это было оправданием нашей "коммерческой" деятельности. В лучшие дни Лавки мы имели также возможность отчислять суммы для помощи нуждающимся писателям, делая это попросту, домашним образом, без участия "комиссий" и без дальних обсуждений. Помогали, конечно, и кассе Союза писателей.

И мы старались спасать книгу. В полу замерзшем бывшем отеле, в том же доме, мы сняли три больших номера, где устроили свой склад. Здесь, в шкапах, ящиках, на столах и на полках, производился подбор многотомных изданий, скупленных разрозненными томиками; целую комнату занимали одни русские и иностранные классики. Скупая по томикам, мы продавали только в подобранном виде, борясь, таким образом, со страшной книжной разрухой. В других комнатах подбирались томы ценных старинных изданий, собрания гравюр, создавался отдел библиографии. В эти комнаты допускались только наши самые серьезные клиенты, любители книги, советы которых были часто очень полезны. Здесь же сортировались приобретенные библиотеки, на первый просмотр которых также приглашались ценители и специалисты. В валенках и полушубках, отогревая руки дыханием, мы проводили здесь и в Лавке целые дни, иногда назначая для работы "сбор всех частей" по вечерам и в праздники.

Для самих себя мы назначили "книжный паек". Это значило, что каждый пайщик (а наравне с пайщиками и наши сотрудники на жаловании — кассирша, бухгалтер и посыльный) имели право бесплатно набирать себе книг на определенную сумму. У всех нас были свои библиотеки, дубликаты которых и менее нужное мы пускали в продажу, а пробелы заполняли хорошим подбором. К счастью — специальности наши были различны. Философ первым производил осмотр и разборку библиотеки философской, историк интересовался преимущественно своим, любитель искусства не упускал своей доли. За четыре года работы мы очистили и увеличили свои частные библиотеки, пополнив их такими сокровищами, каких без этой случайной близости к книге нам никогда бы не иметь. Среди нас было пять италофилов, и это не помешало мне собрать за короткое время почти все книги об Италии, вышедшие на русском языке, и много иностранных, — в общем свыше 600 томов лишь об Италии бытовой (прошлой и современной). Один из нас составил себе великолепную библиотеку классиков, в лучших изданиях и прекрасного внешнего вида. Любопытно, что мы пристрастили к книге одного из наших посыльных, человека без всякого образования, который тоже собрал библиотеку классиков и очень ею гордился. Раньше у него не было ничего, кроме случайных трепаных брошюрок.

Я не говорю уже о том, что мы углубили свое знание книги. Нам приходилось порою натаскивать себя в областях, ранее совершенно чуждых — в технической, медицинской, частью в антикварной. К концу деятельности никакая область знания нас уже не смущала, и мы редко ошибались, подбирая и оценивая книги по акушерству, по естествознанию, по машиностроительству. По предлагаемому списку любой библиотеки наш карандаш бегал быстро и без задержки, — лишь бы значились издательство, год издания и количество томов.

Когда-нибудь, надеюсь, мне или кому другому придется вернуться к воспоминаниям о типах наших поставщиков и наших покупателей. И тогда мы расскажем о старых профессорах, носивших сначала ненужное, затем ценное из своих библиотек, затем оставшийся дешевый хлам, затем… чужую книжку, взятую на комиссию. О дамах, тащивших нам французские романы, о детях, расстававшихся с литературой своего детства, о коллекционерах, книжка за книжкой отдававших все, что составляло смысл их жизни, о букинистах, приходивших подышать знакомым воздухом, о нуворишах, скупавших у нас "валютную" книгу, влагавших в нее терявшие цену деньги, о рабочих, закупавших для клуба, о знатоках, перебиравших любовно листочки найденной редкости, об упрямом интеллигенте, пытавшемся жить духовной пищей, когда все интересы сводились к фунту муки и десятку советских селедок. Были у нас клиенты, заходившие ежедневно, — хоть и не купить, а побродить около полок, полюбоваться, побыть среди книг. Иные из них знали наши полки не хуже, чем мы сами, и радовались каждой интересной новинке. И было очень много таких, которые приходили просто поговорить, — о философии, о литературе, об искусстве. В послеобеденный час Лавка наша напоминала клуб, куда приходили ученые, литераторы, художники, — повидаться, поговорить, отвести душу от прозы нашего тогдашнего быта. И случайный покупатель, зайдя с улицы по вывеске, удивленно слушал, как приказчик спорит с покупателем о высоких философских материях, о западной литературе, о тонких вопросах искусства, — продолжая делать свое дело: паковать книги, писать счета, стирать с полок пыль, растапливать печурку. Мы не говорили только о политике — не из страха, а просто потому, что главной целью нашей был именно уход от политики, желанье остаться в сфере интересов культуры.

Мои краткие воспоминания разрослись бы в целый том, если бы я рассказал подробно, какие книжные сокровища были выброшены на случайный рынок в первые годы революции, и какая судьба их постигла. Печальнее всего была судьба книг конфискованных. Не было для них подходящих помещений, а для разборки их не было знающих людей. Но еще хуже выходило, когда касалась их рука умствующего профана. Начиналась сортировка. К хламу, прежде всего, относили книгу иностранную, как "никому не нужную", затем вообще "старую книгу". Хлам этот продавался попудно, или просто выбрасывался. Так, например, по цене старой газетной бумаги один любитель купил и преподнес мне переплетенные коллекции юмористических журналов, французских и итальянских, эпохи французской революции. По той же цене досталось мне несколько книг итальянских XVII века с гравюрами. Я знаю одного человека, близко соприкасавшегося по роду службы с Центропечатью, который составил себе, из назначенного к продаже на вес хлама, ценнейшую библиотеку уников, — хотя, правда, я не уверен, что он сам не давал просвещенных советов при разборке книг, разумеется, из корыстных соображений. Следует отметить и то, что значительная часть книг, коллекционерских, а не библиотечных, посылалась для распределения по рабочим библиотечкам. На переплеты редких изданий, попавших в списки по ошибочно понятому названию, налеплялись клейстером и вишневым клеем ярлыки, номера, конверты — разрозненные тома цельных изданий разбегались по разным библиотекам, где они никому не были нужны, трепались и исчеркивались недовольными читателями, порою шли на цигарки. Справедливость требует признать, что много больших русских государственных книгохранилищ пополнилось именно благодаря конфискации частных библиотек, и таким образом, книга, служившая немногим любителям, стала общим достоянием. Но достигнуто это было ценой гибели и рассеяния изумительных русских частных книжных богатств.

Каковы были эти богатства, трудно себе представить. За время нашего книгопродавчества нам неоднократно предлагали купить или взять на комиссию книжные собрания, поражавшие тщательностью подбора я сохранностью экземпляров. Мы пытались свести продавца с публичными библиотеками и музеями, почти всегда без успеха, так как ассигновки на приобретение у последних были ничтожны, и только такие политические учреждения, как Центропечать, могли расходовать свободно. Я помню, как мне предложили однажды купить пять подвод французских томиков XVIII века, с экслибрисами, с ценными гравюрами; за пять подвод просили — на деньги мирного времени — не более пяти рублей, но наем самих подвод, из подмосковного имения до Москвы, стоил в двадцать раз больше, и пришлось отказаться. В списке значились редчайшие издания, которые сейчас в Париже идут на аукционах по нескольку тысяч франков за томик. Мы не купили, ревизирующие власти не позарились на иностранщину, книги были оставлены в брошенном помещичьем доме, и мне рассказывали, как деревенские ребята употребляли кожаные томики в качестве битка для игры в бабки.