Борис Григорьев - Карл XII, или Пять пуль для короля

• Название: Карл XII, или Пять пуль для короля
• Автор: Борис Григорьев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02910-0

Шведский король Карл XII (1682—1718) настолько прочно вошел в русскую историю и русское сознание, что, когда речь заходит о Северной войне или о деяниях царя Петра I, мы автоматически вспоминаем и о его историческом противнике.

Несмотря на широкую известность неординарной, грандиозной личности Карпа и на обилие легенд и мифов, в России о нем до сих пор не появилось ни одной подробной монографии. Автор книги, большую часть своей жизни посвятивший изучению политического развития Скандинавских стран, попытался восполнить этот пробел. В результате читатель получил возможность взглянуть на известные события с другой, шведской, стороны.

---

Свой крест каролинцы в России несли с достоинством и терпением. Не только рядовые солдаты, но и офицеры пытались обеспечить себя хоть каким-то занятием и работой. Некоторым удалось «пристроиться» в качестве фельдшеров, учителей или гувернеров, другие пилили и кололи дрова, шили платье, занимались ювелирным делом, плели корзины, третьи занимались сельским хозяйством, рыболовством или охотой, помогали своим священникам проводить службы, составляли проповеди и переписывали Библию. «Благородные» господа, прежде всего граф Пипер, заботились о других своих товарищах, вели переписку с офицерами и рядовыми солдатами. Фельдмаршал Реншёльд держал у себя на квартире открытый стол для офицеров и читал для них лекции по военному искусству.

В Тобольске капитан альбедюльских драгун К. Фр. фон Вреех осенью 1711 года организовал школу, в которой наряду с обычными предметами детям военнопленных преподавали иностранные языки, географию, геометрию и религию. Для школы бывший капитан приобрел скромное помещение, а когда оно сгорело от пожара, купил новое, более просторное, с четырьмя залами здание. Деньги на школу собирали среди самих шведов, некоторую часть из города Халле (Германия) прислал известный гуманист и теолог-пиетист[279] А. X. Франке, с которым Вреех вступил в переписку. Школа, которая была домом для учеников и учителей, стала культурным центром не только для всей шведской колонии, насчитывавшей временами 900 человек, но и для некоторых русских офицеров, которые устраивали своих детей учиться к шведам, и просуществовала до 1721 года, когда пленные стали репатриироваться на родину.

Наряду со школой в Тобольске шведы открыли для бедных соотечественников больницу на 130 мест и лютеранскую консисторию. Следы этой деятельности сохранились до конца XIX века. Тогда в Тобольске работал Шведский музей, в котором были выставлены инструменты ремесленников, предметы домашней утвари военнопленных, рукописные книги и документы, рассказывавшие о жизни военнопленных в Сибири и вообще в России.

Переносить тяготы плена шведам помогала их искренняя приверженность к религии. Известно, что Карл XII приветствовал распространение в королевстве пиетистского движения, но особенно глубокие корни пиетизм пустил среди пленных шведов в России. День, как и в походах, каролинцы начинали с молитвы. Если не было священника, то молитвы по книгам читали офицеры. Не хватало библий и псалтырей, и тогда их стали переписывать вручную. Большой популярностью пользовались труды пиетистов Арндта, Спенера и Франке. С последним многие шведы состояли в переписке. По инициативе Франке в Германии были организованы сборы денег, лекарств и книг в пользу шведских военнопленных в России.

Самодеятельная активность шведов на религиозной почве не способствовала сохранению лютеранской веры во всей ее чистоте и вызывала противодействие со стороны «правоверных» каролинских капелланов, например, бывшего пастора королевских драбантов воинственного Ёрана Нурдберга, будущего биографа короля Карла. Между пиетистами и капелланами началась борьба, которая протекала с переменным успехом. Надзор за 60 лютеранскими общинами военнопленных осуществляла Московская шведская консистория, возглавляемая все тем же деятельным Нурдбергом вплоть до 1715 года, когда он после обмена пленными вернулся в Швецию. Консистория назначала священников, обучала новых и устраивала им экзамены. Вместо короля Швеции выступали по очереди то граф Пипер, то фельдмаршал Реншёльд, а после освобождения последнего в 1718 году — старший генерал.

И в религии, и в быту шведы в России строго придерживались своих национальных традиций. И хотя многие потом женились на русских, но случаи перехода в православие среди них, как утверждает шведский историк Э. Карлссон, были очень редкими. Тех немногих, кто соблазнялся царевой службой и переходом в православие, подвергали беспощадному остракизму. Лейтенант Лит в своем дневнике записал: «Два шведских пастора и несколько офицеров и рядовых... отпали от правильной евангелической веры и перешли в русскую, фальшивую веру и тем самым творят теперь дело Сатаны, особенно священники, поступившие на русскую цивильную службу, и пытаются затянуть в пропасть шведских пленных...» По мнению лейтенанта, отступники носят печать Сатаны не только в своем сердце, но и на своих лицах, которые стали ужасными и отвратительными.

Однако у датского посланника Ю. Юэля на этот счет имеются другие данные, и оснований сомневаться в честности его весьма точных и беспристрастных записок, сделанных в России в 1710—1711 годах, ни у кого не возникает. Так он пишет о том, что после капитуляции Риги на царскую службу поступило большое количество (около 800) офицеров и солдат, в числе которых были генерал-майор Эрнст Альбедюль, 110 лифляндских дворян, один полковник, пять подполковников, один генерал-адъютант, 19 майоров, один комиссар, 37 капитанов, 14 поручиков, два прапорщика, десять асессоров и 77 старших и младших начальствующих гражданских лиц. После взятия русской армией Выборга на службу к царю попросились более 400 военнослужащих шведской армии. Поступил на службу к царю и генерал-майор А. В. Шлиппенбах.

Обращение российских властей с пленными в разные времена и в разных местах было различным. Если со стороны правителей шведам реально предоставлялась свобода выбора религии и занятий для своего содержания, то со стороны нижних чиновников на местах часто отмечались перегибы и нарушения. Отношение к офицерам было вполне сносным, они, если вели себя тихо и не пытались бежать, могли свободно перемещаться внутри городов, в которые были высланы. Рядовые и унтер-офицеры, занятые в основном на работах в сибирских рудниках или на строительных работах в Петербурге, страдали от несправедливости и грубости гораздо больше. К ним относились, как к русским крепостным, поэтому Реншёльд и Пипер часто обращались наверх с жалобами и при необходимости не боялись доходить до самого царя. И надо заметить, меры в результате оказывались быстрыми и действенными.

Мало нравилось шведам и поведение простого русского люда, который относился к лютеранам с большим недоверием. У русского нельзя было попросить взаймы ни миски, ни ведра, ни ножа или пилы, потому что все это, попав в руки «еретиков», могло «опоганиться». «В этом городе... нас было 100 офицеров и 50 денщиков. По праздникам русские напивались и нас бранили, из-за чего часто возникали драки, — вспоминал юнкер Г. А. Пипер. — Мы добыли себе большие палки — по-русски дубины — и приучили русских обращаться с нами повежливее».

Лучше всего к шведам относились в Сибири. Созданию вокруг них благоприятной обстановки во многом способствовал генерал-губернатор Гагарин, впоследствии отозванный из Сибири Петром I и казненный за воровство и взятки. (Кстати, по делу Гагарина проходили два шведских офицера, которых потом посадили в тюрьму.)

Некоторые шведские офицеры, взятые в плен на Днепре, были скоро под честное слово отпущены домой (полковые командиры Дюккер и Таубе), пообещав царю освободить вместо себя двух русских офицеров. С четырехмесячной миссией по освобождению русских военнопленных и обмену их на шведских пленных в Стокгольм выезжал секретарь полевой канцелярии Карла XII Йосиас Седерхьельм. Государственный совет по указанию короля на обмен не пошел, и Седерхьельм уехал обратно в Россию, откуда он вернулся лишь в 1721 году. Из-за упрямого противодействия короля общий обмен военнопленными между Швецией и Россией так и не состоялся.

Конечно, нахождение в плену для многих было невыносимым, и среди шведов случались побеги. Некоторым удавалось даже добраться до дома, но таких счастливчиков было мало. Большинство беглецов ловили и наказывали, при этом неизменно ужесточались условия содержания и остальных их товарищей. Раскрытые в городе Светске и в Казанской губернии заговоры офицеров с целью организации побега привели к тому, что шведов с 1711 года все чаше и в больших количествах стали отправлять в Сибирь.

Ухудшение условий содержания пленных часто увязывалось с возникавшими в России слухами о том, как плохо шведские власти у себя дома обращались с русскими военнопленными. Случившийся в Москве в мае 1712 года большой пожар приписали злому умыслу шведских пленных, в результате толпа разъяренных московских обывателей напала на нескольких шведских офицеров и крепко побила их, большинство пострадавших отправили в Сибирь. Вся шведская колония находилась в неописуемом страхе, пока расследование властей не показало, что шведы к пожару никакого отношения не имели.

Не избежали, по мнению Э. Карлссона, «дурного обращения» и высокопоставленные офицеры и генералы: так, осенью 1710 года Реншёльд, Пипер и Седерхъельм без всяких объяснений были переведены из Москвы в Петербург. По приезде в новую столицу они предстали перед сенатом, где им задали вопрос, готовы ли они содействовать обмену взятого после капитуляции Рига генерал-губернатора Н. Стрёмберга на находившегося в шведском плену генерала Вейде. Сенат также предложил Пиперу и Реншёльду под честное слово выехать в Швецию, чтобы содействовать освобождению из плена князя Трубецкого и грузинского царевича Александра. Шведы ответили, что они не уполномочены вести такие переговоры, а предложение об обмене Н. Стрёмберга нашли неправомерным, поскольку генерал-губернатор якобы военнопленным не был. К тому же было уже решено, что Вейде должен был быть обменен на Девенхаупта. Тогда под угрозой заключения в тюрьму от них потребовали письменного согласия на указанные предложения, и после того как фельдмаршал и граф уступили этим требованиям, в начале 1711 года их вернули обратно в Москву.