Клаудиу Агиар - Возвращение Эмануэла

• Название: Возвращение Эмануэла
• Автор: Клаудиу Агиар
• Издательство: Вагриус Плюс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-98525-031-8

Клаудиу Агиар родился 3 октября 1944 года на Северо-Востоке Бразилии (штат Сеара). В четырнадцатилетнем возрасте вместе с семьей он переехал в Форталезу. Именно в этот город возвращается и главный герой его романа, казалось бы, выпутавшись из всех передряг.

После получения Национальной премии по литературе к Агиару приходит известность, и о его, творчестве спорят самые авторитетные латиноамериканские и испанские критики и литературоведы, признавая тем самым бесспорность того, что в литературе появилось новое имя.

Роман «Возвращение Эмануэла», опубликованный в Бразилии в 1989 году, был отмечен премией Османа Линса.

---

Все это, к моему ужасу, происходило на виду у других заключенных и с их молчаливого одобрения. Ну, что же, подумал я, мне удалось схлопотать трижды даже от Блондина, моего единственного друга, который здесь спасет и защитит меня. Или его сюда еще не перевели? Возможно, он еще находится в камерах, расположенных наверху, ожидая своей очереди на допрос. Но он не был политическим заключенным. Он был обычным заключенным. В чем состояла разница? Одних пытали, а других? Я снова оперся о стену руками и стал их опускать, нащупывая свободное место. Почувствовав, что прочно сижу на сыром полу, я с облегчением посмотрел вверх и по сторонам, однако поскольку мои ноги устали и от боли были не совсем послушны, вероятно, до кого-то я дотронулся и тут же получил несколько крепких ударов в живот. Это на длительное время лишило меня сознания.

Когда я очнулся, темнота была по-прежнему непроницаемой. И тогда я решил никуда не двигаться с этого места. В конце концов я все же завоевал небольшое пространство и должен был за него бороться.

Вдруг я услышал храп и скрежет зубов. Рядом спали люди или животные? Нет, я не был животным, ответил я самому себе. И все остальные тоже были людьми.

С момента первых впечатлений от заключения и последующего пребывания в комнатах пыток, где хозяйничали мужчины в темных очках и их равнодушные шефы, читающие отчеты, прошла целая вечность. Боль от нанесенных побоев, пронизывающая тело, разрывала и мою душу. Тем не менее, что-то заставляло меня возвращаться в прошлое. Время от времени все же что-то заставляло говорить самому себе: надо сопротивляться и не терять желания жить.

Интуиция подсказывала, что камера или, по крайней мере, часть ее находилась под землей. Я настолько озаботился целю выяснить свое окружение, что сон полностью улетучился. Помню, мне страстно захотелось узнать, наступил ли уже день и можно ли, находясь там, заметить, взошло или село солнце. С этой целью я стал внимательно наблюдать за поведением заключенных.

Через некоторое время я услышал странный шум в углу камеры. И почти сразу же стало понятно, что кто-то подошел к двери и собирается ее открыть.

Послышался звон ключей. Мужчина, показавшийся в проеме, поднял руки к лицу, возможно, защищая себя от струи света, хлынувшей и внутрь (мне трудно было определить, дневной это свет или же тюремщик включил фонарик). Внешность мужчины запомнилась: его волосы были растрепанными и, возможно, так мне показалось из-за яркого света, русыми. Тюремщик быстро и громко захлопнул за ним дверь. Но незнакомец вызвал у меня такое любопытство, что я уже больше не упускал его из виду. Я чувствовал его дыхание и улавливал его движения. Он искал себе место, а мне как будто бы заранее было известно, где он должен расположиться.

Встав, я, стараясь не наступить на спящих, пошел вдоль стены, держась за нее. И тут же догадался, что вновь прибывший делает то же самое. Любопытно, что он, как и я, ориентировался по стене камеры. Я попробовал вглядеться в темноту, но не смог разобрать, в какую сторону он продвигается. Однако беспокоиться было не о чем. Независимо от того, круглой была камера или квадратной, мы все равно в конце концов должны были наткнуться друг на друга. Для этого одному из нас нужно было остановиться. Именно так я и поступил.

Легкие и осторожные шаги приблизились настолько, что с целью не дать человеку ускользнуть от меня я решил растопырить руки. Через несколько секунд я чувствовал его дыхание и невидимые, но реальные движения.

Когда я все еще болевшей рукой коснулся его тела, то чуть не закричал от радости: наконец меня спросили тихим, почти неслышным голосом, кто я, вместо того, чтобы, подчиняясь животному инстинкту, ударить. Не ответив, я дальше вытянул руку, чтобы почувствовать тепло, которое так искал в темноте, больше не в силах выносить одиночества. Тело было теплым и хорошо натренированным. Сделав шаг вперед, я споткнулся о его ноги и упал прямо в его объятия.

Мгновенно мы оба сообразили, что нужно вести себя более осторожно, чтобы не свалиться на спящих. Темнота не позволяла увидеть лица. Однако в какой-то момент я понял, что он улыбается, гладя меня по голове и дотрагиваясь пальцами до моей шеи. Наконец его рука опустилась и нашла мою ладонь. Сомнений не оставалось: мы были знакомы.

Мы крепко обнялись, и я почувствовал, что плачу, то ли от боли, то ли от радости встречи с другом, — это был Блондин. Случилось невероятное. Как будто, находясь в аду, я попал в рай.

Ночь длится не вечно, и вскоре заключенные начали разговаривать и ходить по камере, которую все они называли не иначе как «трюмом», — возможно, из-за того, что она «стояла на якоре», на берегу реки Капибариби и, по иронии судьбы, на улице Аврора.

Мы с Блондином сидели на полу и беседовали, когда по поведению заключенных заметили: наступил новый день. Окна были закрыты толстым листовым железом, но солнечные лучи проникли через щели почти на уровне потолка, выкрашенного в черный цвет, вероятно, для того, чтобы наводить на арестантов ужас. Мы устроились ближе к середине стены, поскольку эхо усиливалось по углам камеры, а наш разговор не должен был попасть в чужие уши. Полиция сама постаралась, чтобы имя Блондина стало известным, и это защищало нас от возможных издевательств, которым подвергались новички. Никто не осмелился испытать границы нашего терпения.

Свет от лучей утреннего солнца был неярким, но достаточным, чтобы четко видеть лицо Блондина. Он был худым, с отросшими волосами и небритым. Живые голубые глаза бегали, словно одним взглядом ему хотелось схватить все, что происходило вокруг. Даже в тюрьме он был, как и прежде, весел. В тот момент, когда солнце проникло в камеру, он улыбнулся, вспомнив эпизод с украденной машиной в Сержипи, и неожиданно спросил меня:

— Эмануэл, какого черта ты выдернул ключ из зажигания?

Я промолчал. Неожиданно по всему моему телу пробежал озноб. И я притворился, что внезапно почувствовал досаду из-за того, что довелось тогда пережить. Блондин же, наоборот, заулыбался еще шире, как будто день для него стал еще более приятным. Затем он признался: ему понадобилось не более трех минут, чтобы завести двигатель. Однако случилось так, что сон буквально сшиб его с ног, а когда он проснулся, от меня уже и след простыл. Тем не менее, по его словам, все получилось классно:

— Помнишь, как тебя сцапала дорожная полиция? Так вот, это и спасло меня! Видя все, что там происходит, я на малой скорости, с погашенными фарами, спокойно проехал мимо. Дальше, еще до того как шоссе сворачивало, я ненадолго остановился посмотреть, что они будут делать с тобой, Эмануэл…

Чувствуя необходимость спросить его о смерти хозяина машины, я сказал, что полицейские при мне рассматривали газету с портретом убитого, у которого угнали машину. Блондин взглянул на меня и сделал знак понизить голос, поскольку нам не нужно было подвергаться бессмысленному риску. Я уже тише задал вопрос — так, чтобы никто не мог ничего понять. Оказалось, что напечатанное в газете было сплошной выдумкой. И он в подробностях выложил, как все произошло на самом деле:

— Я только попросил этого человека, — заявил Блондин, — остановиться, чтобы отлить. А он ответил, нажимая на тормоз, что я прямо как в воду глядел, потому что ему тоже захотелось. Затормозив, он вышел первым, ключ оставил в зажигании, с брелоком и всем остальным, что там было нанизано. У меня появилась мысль напугать его и угнать машину. Я вытащил револьвер, когда он мочился на какие-то камни. Бедняга настолько сдрейфил, что, даже не знаю как, хотя вокруг все было скользко от мочи, споткнулся, упал, и, ударившись головой о камень, умер мгновенно. Что мне оставалось делать? Потом я разозлился на него. Если бы он взял и тебя, ничего этого не случилось бы!

Посмотрев Блондину в глаза, я не заметил ни малейших признаков вранья. Неужели он говорил правду? В газете, помимо всего прочего, сообщалось о точном выстреле в голову убитого. Но тогда я предпочел поверить Блондину и даже посмеялся над тем, как все совпало. Буквально один к одному. Ведь он пообещал вернуться и забрать меня. И действительно сделал это, причем сам находясь за рулем и газуя так, что только покрышки визжали. Все казалось забавным и одновременно грустным. Печальным было все, связанное с прошлым Блондина. Зато человек, находившийся рядом, излучал радость жизни. Удивительно, как он мог так соединять в себе прямо противоположное?

За время, что мы разговаривали, не помню, в связи с чем, мне несколько раз вспомнилась Жануария — то улыбающаяся на коленях у Блондина, то убегающая от него. Хотя в действительности, после преступления, совершенного на фазенде старого Кастру, ее мужа, именно Блондин сбежал как оглашенный, такой напуганный, что у меня создалось впечатление, будто он совершил что-то ужасающее. Но что конкретно? Почему он ничего не рассказывал о том, что там произошло? Какую уловку он придумает для оправдания себя?