Владимир Покровский - Георгес или Одевятнадцативековивание

• Название: Георгес или Одевятнадцативековивание
• Автор: Владимир Покровский
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Никогда не делай культ

Из машины ренаульт.

Если ты не идиот,

Пересядь на певгеот! Вот!!!

- Что! Здесь! Дурнаго???? - почти вопил Манолис, не слушая никого. - Да вы еще "назад к природе" скажите, черти зеленые!

Я пожал плечами.

- Авек плезир. Назад!! К природе!!

В стену постучали.

Мы были безбожно пьяны и с восторгом несли всякую ахинею. Она казалась нам исполненной великого и сладкого смысла. Только изредка, словно удары далекого колокола, вдруг охватывали меня порывы тревожного и торжественного чувства - в эти секунды с безумной яркостью вставала передо мной картина нашей попойки. Цвета, контуры, ароматы, прикосновения... звуки! - каждое из ощущений пронзало. Именно что пронзало.

- Ах, как хорошо мы говорим! - вдруг пропела Тамарочка, горделиво поправив великолепную прическу, которую я почему-то не заметил сразу. Это даже как-то и странно, что я ее сразу-то не заметил. Неожиданно до меня дошло, что самое главное у Тамарочки - ее прическа, очень какая-то сложная, многоэтажная, со спиральными висюльками, сплошное произведение искусства. И разгневанная ведьмочка Вера, дженьщина-вамп, черненькая, маленькая, с огромными сверкающими глазищами, казалась по сравнению с ней существом совершенно иного рода, ее красота ни затмевала тамарочкину, ни тушевалась перед нею - абсолютно то есть разные вещи. Два совершенства, инь и янь, белое и черное, не отрицающие друг друга, не подчеркивающие друг друга, а только друг с другом соприкасающиеся.

И она больше не ненавидела, моя Вера. Гнев ее переплавился во что-то другое, такое, знаете, символическое, из Делакруа, к людям живым отношения не имеющее.

Ни с того ни с сего она вдруг с пафосом продекламировала:

- Не вырвусь, не вырвусь

Из томного плена

Володина толстого, гордого члена!

Я зааплодировал, а Манолис скривился:

- Пошло, дамы и господа. Пошло и противно. Пфуй!

Мне вдруг показалось, что он прав и я подтвердил:

- И негуманно. По отношению к окружающим.

- Я объсню почему, - по своему обыкновению Манолис игнорировал чужие реплики. - Почему приличные на первый взгляд люди перешли вдруг к унижающим их сальностям.

Блестя глазами, моя Вера потребовала объяснений:

- И почему?

- Очпросто. Потому что цель, - с пьяной скучностью объяснил Манолис. Мы собрались познакомиться как будущие партнеры. Причем глупо! Зачем нам предварительно-то знакомиться (я кивнул в знак абсолютного согласия и даже немножко Манолиса зауважал)? Что это еще за политесы такие? Ну собрались потрахаться, ну и давайте, чего уж там! Нет, мы изысканные. Мы заранее знаем, что цель откладывается до какого-то мифического дня рождения...

- Почему это мифического? Ничего не мифического, - возразил я.

Я был с Манолисом совершенно согласен, но пусть он мой деньрожденье не ругает, пожалуйста. Пусть он про что-нибудь про другое.

Он меня не услышал. Он со значением продолжал:

- Но! Но живем-то мы сейчас! И оно, это сейчас, уже сейчас гадит, уже сейчас мешает нас с грязью, хотя мы пока девственность свою блю-у-у-у-дем.

- Говори за себя! - с неожиданным раздражением сказала Тамарочка.

- А что я, не прав? Что сейчас это самое нельзя что ли?!

Тамарочка, единственная, которая из нас всех казалась пьяненькой, перестроилась моментально.

- А почему бы и вправду - не сейчас? - сказала она. - Чего тянуть-то, действительно? Ведь хочется.

При этом она смотрела на меня так, что Вера снова заненавидела. А Манолис усмехнулся скатерти грустно.

- Вот-вот, - подтвердил он. - Почему бы.

Тамарочка бросила на него странный взгляд, порывисто вскочила со стула.

- Родные мои! Милые! Я вас всех люблю, кажется, с самого дня рождения!

- Ну, так далеко ты не помнишь, - сострил Манолис.

- Нет, правда, я вся ваша!

Она тряхнула прической, заговорщицки мне подмигнула.

- Володя! Будете нашим рефери. У кого грудь лучше - у меня или у вашей?

Я от неожиданности промычал что-то вежливо-невнятное.

Она в ответ мигом содрала кофточку, под которой, как я и думал, ничего из одежды вовсе не наблюдалось. Безумно красными сосками уставились на меня две очень даже недурные грудки.

Тут же, не успела моя Вера опомниться, к Тамарочке подскочил Манолис, поправил ей кофточку, обнял за плечи и усадил.

- Ну... ну... ну... ну вот...

Тамарочка разочарованно поджала губки. Ей не дали сплясать стриптизик, постепенно переходящий в половой актик. Конечно, обидно.

- Вы извините, это у нее нервное, - торопливо заобъяснял заботливый Манолис. - Понимаете, лет пять назад с моей женой (он нежно погладил Тамарочку по плечу) приключилась одна неприятность и с тех пор...

- С вашей... ктой? - испуганно спросила Вера.

- Ктой?! - эхом повторил вопрос я.

- Это моя жена. Мы супруги, - сказал Манолис. - Только вот нервы у нее с тех пор никуда.

Тамарочка скучно смотрела в сторону. Мы с Верой обалдело переглянулись.

- А теперь я должен извиниться, но нам пора, - в совершенно идиотской великосветской манере объявил заботливый супруг. - Я тут ваш стакан уронил.

- Да ладно, брось, мы уберем, - сказал я.

- Нет, что вы, как можно. Я же...

Он нагнулся, что-то поднял с полу и недоуменно посмотрел на меня.

- Что бы это... Мы ведь вроде стаканами пользовались.

В руке у него был бокал, каких, наверное, никогда не знала моя убогая комнатенка, а, может, и вся убогая хрущевка, в которой я проживал.

Красного стекла, с длинной фигурной ножкой, очаровательных женских форм старинный бокал, теперь уж таких не делают.

Тамарочка оживилась и всплеснула руками.

- Ой, какая прелесть! - запела она. - А что ж это мы действительно из стаканов? давайте из хрусталя вино выпьем!

Вот тут-то, к еще большему всеобщему обалдению мы обнаружили посреди моего обшарпанного стола откупоренную шампанского. В серебряном ведерке. Со льдом.

Тревожно-торжественный колокол отчаянно и беспрерывно гудел в моем сердце. Или в душе. Словом, где-то внутри.

Потом мы пили и говорили часов до четырех ночи. После чего супруги церемонно откланялись со словами "Так значит, не забудьте!"

"Ждем-ждем!" - хором ответили мы.

А когда они ушли, случилось, глубокоуважаемые господа, нечто странное. Я не хочу сказать, что странности этой вечеринки - с бокалом, прической, шампанским, с этими самыми ее краснющими сосками тамарочкиными - прошли для меня незамеченными. Конечно, я от всего этого ошалел тогда. Чуть позже, совсем чуть-чуть, буквально через несколько часов, я понял, точней, заподозрил, что все это проделки Георгеса.

Не берусь сказать, почему я сразу стал грешить на эту самую книжку. Но, видно, страх перед ней и ожидание всяческих от нее такого рода каверз сидели во мне подсознательно. Я, сам не зная того (я так сейчас все это расшифровываю), ожидал именно чего-то в таком роде.

Другими словами, фантастическое, мистическое, какое хотите - но объяснение всему этому было. И только того, что произошло после ухода Тамарочки и Манолиса я до сих пор не могу себе объяснить. Ни вино, ни Георгес здесь не замешаны - верьте слову!

Вот эти вот тревожные колокола - они тут при чем.

Вера стояла задумчиво посреди комнаты руки в карманы. Ни фурии, ни Мамаева кургана - что-то поникшее, усталое и покорное.

- Знаешь, Далин-Славенецкий, я у тебя останусь сегодня. Все равно везде опоздала.

Она еще никогда у меня не оставалась. Раза два я просил ее об этом, довольно настойчиво, чуть морду не бил. Отказывалась все равно, надо домой. Муженек ее еще до меня смирился с изменами, он после армии вернулся к ней почти импотентом. С ним, рассказывала Вера, надо было по-шахтерски работать, в умат, чтобы тряпочка превратилась ну пусть не в карандашик, то хотя бы в плохо надутый воздушный шарик.

Я так понял, что у них какой-то договор был, чтобы ночь всегда проводить дома. Иллюзию семьи, что ли, хотел сохранить. В общем-то, ей тоже необходима была эта иллюзия. Иногда шутила - "Жамэ!", иногда всерьез, в защитной стойке - "Никогда не дождешься!".

А чего там, собственно, дожидаться - спали мы с ней. Давно. И с самого первоначала безо всяких угрызений.

Я спросил ее:

- Что-нибудь случилось?

- Ничего. Просто уходить не хочу. Ну их. Надоели. Останусь с тобой.

Что в ее головке тогда крутилось? Ведь никогда не расскажет!

- Так я остаюсь?

- На ночь? - уточнил я на всякий случай.

- Не боись, Далин-Славенецкий, только на ночь.

Эта их манера по фамилии звать!

Я подошел к ней вплотную, взял за плечи.

- Ага, Вер?

Она подняла голову, посмотрела на меня изо всех сил, странно так посмотрела, и комната вдруг переполнилась торжественной тревогой, звуки изменили свою суть и дальний колокол загудел не стихая, на одной ноте.

Вот этот колокол, вот это вот самое я никакими георгесами, глубокоуважаемые господа, объяснить не могу.

Она нежно-нежно:

- Далин-Славенецкий, тебе не кажется, что мы сегодня с тобой прощаемся?