Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)

• Название: Век перевода. Выпуск первый (2005)
• Автор: Евгений Витковский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2005
• ISBN: 5-902312-38-8

Сменилось столетие, сменилось тысячелетие: появилось новое средство, соединяющее людей — Интернет. Люди могут заниматься любимым жанром литературы, не отходя от экрана. Благодаря этому впервые в России издается антология поэтического перевода, созданная таким способом. Ничего подобного книгоиздание прежних столетий не знало. Эта книга открывает новую страницу искусства.

---

МОРСКОЙ ДУХ

Глазная роговица
Свет отразит, отбросит мрак;
Ее не ранит птица
Пером, звеневшим на ветрах.
Не оком карамболи
Изогнут роговой покров:
Зрачок, привыкший к соли,
Следит за танцами китов.

Мой глаз открыт навеки,
И, раз ему заказан сон,
Того не скроют веки,
Во что не хочет верить он.
В моей гортани сухо,
Когда молю спасти от мук,
Стучит в чужое ухо
Ударов сердца мерный звук.

Сдержав в груди рыданья,
Я, как заботливая мать,
Берусь из состраданья
Баркас разбитый пеленать,
Царевич пьет со стоном
Желто-зеленый хлад волос:
Ничто увядшим лоном
Не зачалось, не родилось.

Между седых утесов
Грохочет волнами прибой,
И крики альбатросов
Петлей на лоб ложатся мой,
Прибой как вечность гложет,
Исчезнуть в пене, пену смыть:
Тот умереть не может,
Кому в веках бесплодным быть.

ОКОНЧАНИЕ ЧУВСТВ

Я умру, но имя чуть продлится,
Облетит воздушные пути.
Я хочу в последний миг явиться
Где-нибудь селений позади.

Так легко пройдут воспоминанья,
Как вода уходит сквозь песок,
Как теряют силу заклинанья
И далекий поезда свисток.

Я умру, заглохнут сердца стуки,
Сгинет всё, что держит и ведет,
Вот безвольно падавшие руки
Чуждый кто-то вдоль меня кладет.

И смыкается не страшней,
Чем за день до восхода моей звезды,
Светлый свод из тенистых камней,
Серый саван, скрывающий следы.

Я умру, — это отдых целебный,
Лечь, лицом в себя поворотясь,
И закрыться, как фонарь волшебный,
Что упрятан на ночь от дитя,

Но по-прежнему видеть ответ,
Сквозь уже дрожащий визир,
Я была: мерцающий свет
Пробуждения в другой мир.

ГЮНТЕР АЙХ (1907–1972)

***

В дождях помрачилось,
листвою желтея.
Всё то, что случилось,
надумал себе я.

Короткие ночи,
стихи до рассвета,
горячие ласки
с потоками лета.

Волшебные сказки
голодным забыты, —
о ком мы грустили,
пока были сыты?

Друзья и подруги
под толщей земной —
когда же вы, ливни,
вернетесь за мной?

ОТ СЧАСТЬЯ

От счастья
остается парочка попугаев,
телефонная будка.
Тема будет продолжена тем,
кто имеет на это право
и подходящую монетку.
Меня оставляет память,
я забываю собственное имя.
Седина в оперении попугаев
описанию не поддается.

КРИСТИНА ЛАВАНТ (1915–1973)

***

Звезды сдвинулись фатально
за восточный дом Луны,
обнажились валуны,
лес заржавлен, но кристально
чист подол долин.
Уходящий клин
черных птиц по голубому
дерзко чертит окоему
иероглиф свой.
И над головой
ветры, ропща, тянут бредни;
много злее, чем намедни,
ключ в траве звенит.
Между тем душа — всё тише,
и покорность воле свыше
в тернии клонит.

***

Под звездою сиротливой
этот твой приют заброшен,
дым печной по ветру скошен,
и разорвано оливой
жерло родника.
Тоньше тростника,
год за годом, голодая,
я не ем от каравая,
что из пламени достала,
разделить с тобой мечтала,
лишь с тобой одним!
Стал мой хлеб сравним
с валуном заплесневелым,
залежалым, угорелым,
среди бела дня
сотрясает он избушку:
— Ну же, режь, ломай горбушку!
Пригуби меня!

***

Высокий покровитель
свихнувшихся с ума,
перед тобой нема,
но губы, избавитель,
обидой налиты.
А не затем ли ты
мне растревожил грудь,
чтоб ловко ускользнуть
с ужимкой бесподобной?
Видал, как костью лобной,
затылком и виском,
как будто молотком,
под ангельское пенье
в стене долбят проход?
Ты слышал, доброхот,
про образов кипенье
под крышкой черепной?
Зачем же ты, родной,
среди чужих кочуя,
глумишься надо мной?
Предательской луной
глядишь, как здесь лежу я,
в комок напряжена,
разъята, сожжена.

ИНГЕБОРГ БАХМАН (1926–1973)

СТРАНА ТУМАНОВ

Зимою моя любимая —
среди зверей лесных.
Знает лисица одна,
что утром я должен домой,
и смеется.
Из продрогшего облака мне
за шиворот падает снег.
Зимою моя любимая —
дерево среди деревьев и одиноких
сзывает ворон-неудачниц

в роскошную крону свою. Она знает
что ветер, как только забрезжит
ее, покрытое блесками изморози
вечернее платье сорвет
и меня прогонит домой.

Зимою моя любимая —
среди рыб и нема.
Вся во власти вод, которые заставляют
полоски ее плавников изнутри трепетать.
стою я на берегу и гляжу,
пока ледовые не прогонят меня торосы,
как ныряет она и виляет.

И снова, охотничьим криком птицы
застигнут, той самой, что крылья свои
надо мной распластала, падаю я
в открытом поле: она ощипывает
цыпленка и бросает мне белую
берцовую кость. Я хватаю подачку,
я иду прочь — горький пораженец.

Ненадежна моя любимая,
я знаю, она летает иногда
на высоких каблучках в город,
она целуется в баре через соломинку
взасос со стаканом,
и ей приходят слова обо всем.
Однако я не понимаю этого языка.

Я видел туманную страну.
Я видел туманное сердце.

ОТСРОЧЕННОЕ ВРЕМЯ

Наступают тяжелые дни.
Время для обжалования
истекает на горизонте.

Скоро тебе обувь свою шнуровать
и борзых из гона назад окликать.
Потому что рыбьи потроха
высушены на ветру.
Тускло догорает лучина.
Твой взгляд прокладывает путь в тумане:
время для обжалования
истекает на горизонте.

Там тонет в песке любимая,
он поднимается до ее волос,
он попадает ей в слова,
он приказывает ей молчать,
он находит ее смертной
и желает расстаться
после каждых объятий.

Не оглядывайся по сторонам.
Шнуруй свою обувь.
Окликай из гона борзых.
Выбрасывай рыб в море.
Туши лучину.

Это наступают тяжелые дни.

ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Действительность в глаза не бросит соли,
для сна и смерти, пасхи и поста
ты в ней укоренен, подвержен боли,
действительность — могильная плита.

Действительность застиранной природы —
линялый лист ложится в перегной
за годом год, и так все эти годы,
они ничто без смены временной.

Действительности заскорузлый гребень
расчесывает землю на пробор,
плоды труда сгребает, жатвой бренной
питает и питается тобой.

Действительность останется сокрыта,
уже на кон поставлена судьба,
ты обыграл себя, та карта бита,
что выпала и выдала тебя.

Плеснет луна отравленного пива.
Так выпей же. Ночь горечи полна.
Вскипает пух в подкрылке голубином,
не будет ветвь в ковчег принесена.

Был брошен в мир, забит в колодках тесных,
действительность застенка познавал.
Проснись, и ты увидишь — неизвестный
проход в стене уже замуровал.

Владислав Резвый{33}