Фелипе Фернандес-Арместо - Цивилизации

• Название: Цивилизации
• Автор: Фелипе Фернандес-Арместо
• Издательство: АСТ
• Жанр: Культурология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-056644-0; 978-5-403-00426-8

Фелипе Фернандес-Арместо — известный современный историк, преподаватель Университета Миннесоты, лауреат нескольких профессиональных премий и автор международных бестселлеров, среди которых особое место занимает фундаментальный труд «Цивилизации».

Что такое цивилизация?

Чем отличается «цивилизационный» подход к истории от «формационного»?

И почему общества, не пытавшиеся изменить окружающий мир, а, напротив, подстраивавшиеся под его требования исключены официальной наукой из списка высокоразвитых цивилизаций?

Кочевники африканских пустынь и островитяне Полинезии.

Эскимосы и иннуиты Заполярья, индейцы Северной Америки и австралийские аборигены.

Веками их считали в лучшем случае «благородными дикарями», а в худшем — полулюдьми, варварами, находящимися на самой низкой ступени развития.

Но так ли это в реальности?

Фелипе Фернандес-Арместо предлагает в своей потрясающей, вызвавшей множество споров и дискуссий книге совершенно новый и неожиданный взгляд на историю «низкоразвитых» обществ, стоящих, по его мнению, много выше обществ высокоразвитых.

---

Однако Ибн-Баттуту невольно поражало церемониальное великолепие двора Мали. Он решил, что манса вызывает у своих подданных большее преклонение, чем любой другой повелитель. Черные государства обычно не приводят арабов в восторг; тем более показательны удивление и восхищение Ибн-Баттуты и его последователя Ибн-Амр-Хаджиба. Все окружающее мансу поражает величием: его полная достоинства походка, сотни его слуг, их позолоченные посохи, унижение — лечь на живот и «посыпать пылью» голову, — которому подвергаются просители, прежде чем получат аудиенцию; многочисленные необычные табу: того, кто в присутствии повелителя будет в сандалиях или чихнет, а манса услышит, следует убить[263].

Основу армии мансы составляла кавалерия. До нас дошли терракотовые изображения всадников Мали. Аристократы с тяжелыми веками, кривящие губы, с которых слетают приказы, с высокомерно поднятыми головами, увенчанными шлемами с перьями, неподвижно сидят на конях в сложной упряжи. У некоторых кирасы или щиты за спиной, кожаными полосами они обматывают талию. У коней поводья в виде гирлянд, а бока украшены сложными рисунками. Всадники управляют лошадьми, натягивая короткий повод. Мощь этой кавалерии позволила к середине XIV века утвердить власть мансы от Гамбии и низовьев Сенегала на западе до долины Нигера в районе Гао на востоке и от верхнего Нигера на юге до Сахары на севере. За кавалерией следовали торговцы, устанавливая свои правила. Торговый город, который назывался Вангара или Диула, основал колонии за пределами непосредственной власти правителя, например поселок в Бего, на северо-западной границе страны Акан, где купцы скупали золото у вождей лесных племен. Манде в XIV веке были торговым народом, властным народом умелых воинов и искусных ремесленников. Но, подобно многим перспективным империям далеких земель в конце Средних веков, Мали пало жертвой собственной изоляции[264].

Разъедаемая восстаниями и вторжениями извне, империя ослабла из-за соперничества в самом своем сердце. С 1360 года началась борьба за власть между потомками мансы Мусы и его брата мансы Сулеймана. К конце века отделились племена сонгхей, жившие ниже по Нигеру; Мали потеряла и Гао. Это был тяжелый удар: Гао обеспечивало удобный проход от лесов к пустыне, а значит, торговая монополия Мали могла пострадать. В 1430-х годах туареги из пустыни захватили Валату и Тимбукту. Два десятилетия спустя, когда португальская экспедиция, продвигаясь по реке Гамбии, установила первый засвидетельствованный прямой контакт между форпостами Мали и европейскими исследователями, власть мансы распространялась только на территорию исконного обитания народа манде.

Каприз судьбы, лишивший европейцев возможности увидеть великую черную империю в период расцвета, кажется одним из самых трагичных и ироничных эпизодов истории. Известное только по рассказам, Мали было великолепно и величественно. На картах с острова Майорка начиная с 1320 года и особенно в Каталанском атласе примерно 1375–1385 годов манса изображается как римский император, только с черным лицом. Бородатый, в короне, он сидит на троне, держа в руках символы своей власти — державу и скипетр; он представляется не дикарем, а мудрым и образованным человеком, независимым владыкой, равным любому христианскому королю. На фоне таких представлений знакомство с Мали в период упадка вызвало горькое разочарование. Близкое знакомство породило презрение, и потомков мансы стали изображать уродами, как изображали чернокожих на португальской сцене в XV–XVI веках: это грубые стереотипы расовой неприязни, со свисающими обезьяньими гениталиями[265].

Сменившее империю Мали государство сонгхеев никогда не достигало такой власти над торговлей, как Мали в период расцвета. И поэтому не выглядело таким мощным и долговечным. Его основатель Сони Али был «королем-волшебником», и имамы обличали его язычество и уклончивую политику в отношении ислама. «У него был советники» (жалуется аль-Магли, апостол фулани), специально отобранные, и когда он хотел поступить по-своему, он призывал их и спрашивал: «Разве это не соответствует закону?», и они отвечали: «Да, конечно, ты можешь это сделать», — и всегда оправдывали его эгоистические желания[266].

Наследник Сони Али Мухаммед Турей привел сонгхеев в основное русло ислама. Это был выходец из простонародья, полководец, узурпировав трон, он с роскошью совершил паломничество в Мекку, которое щедростью раздаваемой милостыни и блеском золота повторило знаменитое паломничество мансы Мали Муссы примерно за сто семьдесят лет до этого. Его вступление на престол и правление можно отнести к важнейшим событиям в истории: именно его покровительство и победы его армии способствовали распространению мусульманства в Сахеле. Благодаря Мухаммеду переход ислама через Сахару утвердился и его будущее как господствующей на западе Африки религии было надежно обеспечено[267].

Союз трона и мусульманской интеллигенции помог сделать страну сонгхеев любимицей Бога; развивалась торговля, ведь у купцов появилось ощущение безопасности; у успешных религиозных организаций накапливались средства, что привело к появлению скромной разновидности капитализма[268]. Строились новые каналы, плотины, открывались новые источники воды, выкапывались резервуары, расширялись обрабатываемые земли, особенно под рис; хотя этот злак был известен в районе давно, его начали выращивать в больших количествах.

Однако вслед за верой идут армии, и золото Сонгхея стало большим искушением для потенциальных захватчиков, решающихся пересечь пустыню. В 1580-х годах султан Марокко Ахмад аль-Мансур решился на такую попытку. Пустыню можно пройти, говорил он своим советникам. Что преодолевает торговый караван, может преодолеть и хорошо организованная армия. В 1588 году султан потребовал от Сонгхея новую огромную цену за доставку через Сахару соли. Это была сознательная провокация. В ответ Сонгхей дерзко прислал подарок: саблю и меч. Девять тысяч верблюдов сопровождали марокканскую армию, в составе которой были и пятьсот стрелков-морисков (христиан, перешедших в ислам) под командованием испанского капитана, и артиллерия на верблюдах. Считается, что в течение стотридцатипятидневного перехода длиной в полторы тысячи миль погибла половина этой армии. Но уцелевшие благодаря огнестрельному оружию легко преодолели сопротивление вооруженной копьями кавалерии Сонгхея[269].

Марокко превратило Сахель в свою колонию, заселенную двадцатью тысячами поселенцев, но не смогло удержать завоеванное. После смерти аль-Мансура поселенцы, многие из которых породнились с местными жителями, создали небольшие государства креолов и метисов и контролировали золотой поток, не подчиняясь Марокко. Двести лет в Сахеле не было единого центра власти и никакое восстановление империи не казалось возможным. Сонгхей представлял собой остаток прежней государственной мощи; материальная культура района пришла в упадок. Когда в 1854 году Хайнрих Барт добрался до бывшей столицы Сонгхея Кого, «некогда одного из самых великолепных городов земли негров», он увидел небольшой поселок с малорослыми жалкими обитателями»[270].

Империи возникали с запада на восток. Мали смело Гану, Сонгхей сменил Мали, и центр каждой последующей империи располагался все восточнее. Последняя империя Сахеля тоже возникла на востоке, между Сонгхеем и Борну, в районе, где ранее находилось много небольших государств хауса, которые можно назвать городами-государствами. В этой местности ислам приняли не везде. Вряд ли он мог произвести впечатление на крестьян хауса, живших в скромных деревнях по берегам рек; ислам был принят при дворе правителей, куда приглашали мусульманских учителей и образованных слуг, но где кампания массовой исламизации населения не пользовалась одобрением. Короли не хотели отказываться от части своей власти над подданными, передав ее имамам и святым людям, или отдавать право интерпретировать законы толкователям шариата. Позиции ислама были сильнее у скотоводов, у народа фулани, который на протяжении нескольких поколений переселялся сюда с севера. Некоторые фулани оставались кочевниками, другие перешли к оседлому образу жизни, но не отказались от традиции владеть большими стадами. Поскольку фулани были мусульманами — они утверждали, что перешли в ислам в конце XV века, — из них формировалось преимущественно чиновничество, а также общины ученых, селившихся в пригородах.

Предсказуемое напряжение — между мусульманами и язычниками, скотоводами и оседлыми аграриями, королями и духовенством — в любой момент могло привести к войне и перераспределению власти. Когда вспышка насилия произошла и в начале XIX века возникла империя фулани, в центре событий оказался один человек. Узуман дан Фодио мог улыбкой успокоить толпу и криком собрать армию[271]. Его вдохновлял пример яростных реформаторов-ваххабитов Южной Аравии, и он подражал им в действиях и построении отношений. Как и они, он страстно обличал недостаток веры и преследовал людей нечистой жизни; но почитал святых и мистиков, которых ваххабиты уничтожали. Он назвал себя «волной из волн Джибрила», учителя, склонного к мистике, научившегося в Мекке восхищаться ревностностью ваххабитов. К своему сожалению, Узуман так и не смог лично совершить паломничество в Мекку, но учение Джибрила познакомило его с современными тенденциями ислама. Харизматический дар побуждал его думать о себе как об «Обновителе веры», предсказанном пророками, и предтече Мехди, чье пришествие ознаменует космическую борьбу с Антихристом и конец света[272].