Радий Погодин - Я догоню вас на небесах

• Название: Я догоню вас на небесах
• Автор: Радий Погодин
• Жанр: Прочая детская литература

---

Писатель Пе встал из-за стола и вышел. Старуха на соломенных ногах за ним выскочила.

Когда он принес литр самогона, с нами случился шок. От изумления. Гипсово-бледный Пе обливал нас фосфорическим презрением, он тоже был в шоке. Все выпили противошоковую дозу, даже хозяйка. Писатель Пе поел, мы ему картошки оставили - все честь по чести, и я спросил у него:

- Ты что, действительно принимал теленка?

- Сомневаюсь... Помню, наорал на хозяйку, почему теплой воды мало, где полотенце, мыло, ножницы, зажимы? А тут корова эта, Чернуха, и говорит нам: "Нельзя ли, милые, потише?" - и очень легко разрешилась. Остальное старуха сделала сама, да так проворно! И все бормотала, как молитву: "Спасибо, фершал золотой".

Я уже говорил - в молодости Писатель Пе был смелым человеком. Сейчас он беспокоен. Бегает на собрания по демократизации и выработке решений. Его девиз: "Собрания против катастроф". Дело в том, что в катастрофах обязательно погибают его родственники: один-два...

Он позвонил мне, что идет.

И вот заходит... В новом костюме светлом и новом галстуке сиреневом, ближе к синему.

- Мама мне говорила, что человеку моего возраста и моего рода занятий нужно красиво одеваться. Тогда мне было тридцать лет. Ее золотые слова попали на благодатную почву и дали всходы.

- Через тридцать два года.

- А это неважно. Дай выпить.

Рюмка у меня приготовлена - сверкает хрусталем на блюдце с золотой каемочкой. И ломтик огурца.

- На.

Он огурец схрустел, а рюмку отодвинул.

- Недавно выступал в библиотеке. Вместе с двумя афганцами. Рассказывал, как книжки пишут. Они рассказывали, как воевали. И вот на вопрос: "К чему прежде всего вам пришлось пересмотреть отношение там, в Афганистане?" - они ответили: "К комсомолу и к ветеранам войны". Кстати, ты замечал, по телевидению или по радио - все ветераны сейчас разведчики. Пехоты нету. Выступает какой-нибудь козел и говорит: "Я был разведчиком. Языков хватал. Семьдесят языков схватил". А может, сто?.. Сто!" А зачем? Куда ему столько?

- Солить. Но ты ведь тоже привираешь.

- Вру... А ты не язви. Если бы не моя глупость, я бы сейчас генералом был, может даже маршалом. Сидел бы верхом на белом жеребце...

По призыву Писателя Пе определили в пехотное училище в Уфе. Он даже поучился немного, потом пошел в медчасть и говорит:

- Док-к-ктор, я к-курс-сан-нт з-з-заик-ка. Ха-ха!

На этом его "Ха-ха!" в медчасть вошел начальник училища - генерал. Спросил с любопытством:

- Ты сумасшедший?

- З-з-заик-ка! - выкрикнул Писатель Пе.

- Списать в маршевую роту.

После первого боя Писателя Пе отнесли в госпиталь с разорванной брюшиной. А там хирургом доктор из училища. Писатель Пе обрадовался ему, как брату.

- Доктор! - кричит. - Гад буду, и вы тоже!

- Естественно. Пришел и говорю: "Т-т-тов-варищ г-генерал..." И генерал командует: "С-с-с-пис-сать!"

Умная читательница из дискуссии в "Литгазете" скажет: "Анекдот". А вот и нет - все правда, чистая, как дистиллят из слез девы Марии.

- Ты дашь мне выпить? - сказал Писатель Пе. - Жадность в тебе разрослась.

- Перед тобой рюмка.

- Этого я не пью. Я пиво полюбил. Как у тебя с давлением?

- Сто тридцать на семьдесят.

- Как у космонавта. Твоя жадность происходит именно отсюда. Все себе захапал, даже хорошее давление.

Писатель Пе не пьет. Про выпивку он говорит, чтобы уязвить меня. Я пил, пил крепко - можно сказать, по-черному. Ко мне это пришло лет в тридцать пять, накатило откуда-то из генетического мрака. Писатель Пе, конечно, уверен, что своим подкалыванием он помогает мне держаться. Но ведь, может быть, и помогает...

- У тебя глаза такие же ненормальные, как, помнишь, мы сопровождали генерала. Что-то я думаю о генералах...

- А я о брате...

Писатель Пе скорчился еще сильнее, подтянул колено к оскаленным зубам. Он никогда не говорил о Чернобыле и редко об Афганистане. Он считал, что именно Афганистан подтолкнул и перестройку и новое политическое мышление.

- Не бойся дня, - сказал он мне. - Дотянем до двухтысячного года и жахнем по стакану. И выкурим по сигарете. И споем. У нас, старик, есть два момента для гордости: Победа и Гагарин. Больше нету. Это надо понимать. Но это немало. Как думаешь, в двухтысячном году будет хорошая закуска?

- Наверно, будет, - сказал я. - Рольмопс...

Раньше командир корпуса приезжал в бригады на "виллисе" или на "додже" - с ним транспортер корпусной разведки. Теперь же, под конец войны, он почему-то пожелал ездить с эскортом. Потребовал для боевого охранения самоходку, бронетранспортер со счетверенным зенитным пулеметом, и нас - на связь, а если что - и на отбитие десанта. Нас он помнил еще с Варшавы.

Вот двигаемся мы. Хороший вечер. На западе слепящее небо. Лес черный. И прямо на нас низко от круглого солнца налетел - как будто снялась с верхушек сосен черная птица - бомбардировщик. Самоходка, уж как она смогла так пушку задрать, ухнула по самолету. Зенитчики забарабанили. А мы - нет. Мы шли последними, и мы успели разобрать, что самолет - "ТУ-2".

Он прокатил над нами. Проволок дымный хвост куда-то в темные поля. Мы некоторое время стояли, оглушенные моторами, пушкой, пулеметами и неожиданностью ситуации. Генерал что-то размыслил - послал нас в штаб армии с пакетом.

Их мы встретили километрах в десяти от линии фронта. Трое стояли на обочине, четвертый лежал на плащ-палатке с поджатыми к подбородку коленями. У всех ордена на груди - мы орденов своих не носили.

Попросили подвезти их к госпиталю или медсанбату. Двое молчали, все поправляли раненому то волосы, то неудобно упавшую руку. Третий, старший лейтенант, страшно ругался. Говорил, что за своего командира он хоть пять генералов куда-то там засунет. И все допытывал, как фамилия нашего командира корпуса. "Ишь, разъезжает. Ну прямо царь! Самоходка, зенитчики, разведчики. Не хватает передвижного борделя. Где это видано, чтобы паршивая самоходка сбила бомбардировщик?"

Он все бранился, и приставал к моему экипажу, и обещал что-то нам показать ужасное, потому что мы, как ему сейчас точно известно, стреляли тоже.

Мне он сказал:

- Чего уставился? Летчиков не видал?

Тогда Писатель Пе сказал:

- Может быть, вынем господина пилота из машины? Он своими криками раненому дыхание затрудняет. - По голосу мы поняли, что Писатель Пе побледнел, а когда он бледнел, он становился опасным.

- Пусть кричит, - сказал я. - Может, господин пилот действительно считает, что на войне он самый главный.

Старший лейтенант не привык к такому вольному с ним обращению со стороны солдат - ну, он был очень гордый. Он прошептал громко, как бы решившись на все:

- А кто же, сявка? Ну скажи.

- Пехота, - ответил я ему спокойно. - Именно пехота. - Я расстегнул раненому капитану пуговицу на воротнике. Старший лейтенант взвизгнул:

- Не трожь командира! - Очень нервный был старший лейтенант или сильно обескураженный. Наверное, он был везунчиком, и это падение было его первым падением - все ордена да ордена, а мордой в кочку?

Ребята вскочили. Егор взял старшего лейтенанта за пуговицу. Паша Сливуха вынул у него из кобуры наган. Вскочили и молчаливые двое: штурман и стрелок-радист. Лучше бы сидели. Вскочив, они тут же лишились пистолетов.

- Да ладно вам, - сказал я. - Пусть лейтенант кричит. Наверное, ему надо.

Мы даже не заметили, что Саша-шофер остановил машину.

- Поехали, - сказал я. - Наганы отдам в медсанбате. Разрешаю материться.

Раненый капитан был похож на моего брата Колю. Не лицом - он и старше был, и скуластее, - а руками, спиной, позой, в какой лежал. Не того Колю, с толстой шеей, откормленного мамой для гордости перед соседями, а на обыденного, с худыми плечами и узкой ладонью - на того, что взял мяч сволочного Турка, на того, что кашлял кровью для гордости всего двора.

У медсанбата мы вышли все.

- Не сердись, сержант, - сказал мне штурман. - Сам понимаешь.

Я понимал, так мне казалось. И почему-то оправдываясь, я сказал:

- Мы, товарищ старший лейтенант, действительно не стреляли. - Штурман был, как и второй пилот, тоже старшим лейтенантом. - Мы сразу по звуку угадали, что самолет наш, а самоходы, они же ни черта не слышат.

- Да, - кивнул штурман. - А зенитчики?

- Какие они, к черту, зенитчики. Они из пополнения. Этот счетверенный пулемет используют для уличных боев, он лупит как брандспойт.

Я отдал штурману их пистолеты.

Паша Сливуха помог летчикам нести раненого. Мы им дали брезент.

- Он не выживет, - сказал я Писателю Пе.

- Но почему?

- Он похож на моего брата Колю.

- Дурацкая логика.

Логика моя была, к сожалению, безупречной.

Что нам известно о нашем легендарном времени? Из личного опыта ничего. Легендарное время - раннее детство - заря. А на заре ты ходишь на четвереньках и говоришь с улыбкой полного счастья: "Ма-ма".

Но ведь что-то мы все же знаем из рассказов старших.

Наша с братом легенда начинается с появления нашей семнадцатилетней матери в деревне, где мы потом родились.