Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

• Название: Дни нашей жизни
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Действие романа Веры Кетлинской происходит в послевоенные годы на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Герои романа — передовые рабочие, инженеры, руководители заводского коллектива. В трудных послевоенных условиях восстанавливается на новой технической основе производство турбин, остро необходимых Родине. Налаживается жизнь героев, недавних фронтовиков и блокадников. В романе ставятся и решаются вопросы, сохраняющие свое значение и сегодня.

---

Сколько тут было людей — все останавливались на террасах, чтобы как бы впервые увидеть море, подсту­пившее к самому городу. Замыкая основание стадиона голубым кольцом, оно расстилалось вокруг, растворяя в солнечном мареве очертания далеких берегов и поднимая на горизонте, будто прямо из своих глубин, круглый купол старинного собора на невидимом острове.

— Дядя Яша, это все-все построили? — спросила Га­лочка, застыв у края террасы.

— Да, — рассеянно ответил Воробьев.

Новые впечатления приглушили, но не разогнали его дурное настроение. Мысли то и дело возвращались к утреннему заседанию. В общем у Воробьева не было возражений против речи Диденко, нет, все так, перед за­водом встали новые задачи — значит, работа партийной организации должна подняться на новую ступень. С этой точки зрения проверим, как у нас обстоит дело с борь­бой за ритмичность производства... за качество... с расстановкой и обучением кадров... с партийно-полити­ческой работой... Слушая Диденко, Воробьев мыслен­но проверял и свою работу, видел в ней всякие недоче­ты и недоделки, делал себе заметки на память... И вдруг Диденко, совершенно неожиданно, впервые за три месяца работы Воробьева, обрушился на него с до­вольно-таки резкой критикой. Правда, он сделал оговор­ку, что берет в пример ведущую, хорошо работающую парторганизацию, и с улыбкой добавил: «Ругаю впрок, чтобы не зазнались!» Но затем начал разбирать все, что делалось в цехе, и нашел недочеты даже в том, что, каза­лось бы, требовало похвалы. Секретари других цехов по­глядывали: ну вот, и до Воробьева дошла очередь, не все ему в «новых кадрах» ходить! И совсем уж досадно, что тут присутствовал Фетисов, тот самый, которого тогда провалили. Он теперь секретарь в другом цехе. Хороший человек, толковый, но все же при нем выслушивать кри­тику было особенно неприятно.

— Все переживаешь, Яков? Брось!

Ефим Кузьмич положил руку на его плечо. Вид у старика благостный, и у подошедшего с ним Гусакова — тоже. Они приехали в заводском автобусе, успели осмот­реться, погулять, выпили пивка за столиком под тре­пыхающимся тентом — по бутылке на душу.

— Пошли, пошли! — торопил Гусаков. — Народи­щу-то прет видимо-невидимо! Пока еще протолкаемся да найдем свои места.

— Места сами нас найдут, — пошутил Воробьев, си­лясь покончить с дурным настроением. — Как услыши­те, что турбинщики шумят, — тут и наши места.

Они разыскали свой сектор. С высоты верхней тер­расы, широким проспектом пролегавшей по вершине ва­ла, перед ними раскрылась глубокая голубая чаша. На дне ее распростерлось ярко-зеленое поле, окруженное кирпично-красными беговыми дорожками. От верхнего края и до низа этой чаши были ступенями расположены скамьи, которые сейчас быстро заполнялись.

— Яков Андреич! Ефим Кузьмич! Сюда!

Молодежь толпилась в центре сектора, возле самых хороших, облюбованных знатоками мест, откуда видно лучше всего. Валя Зимина царила там как хозяйка, принимающая гостей, — это она ездила с Аркадием за­купать билеты для цеха.

— Галдеж-то подняли, вроде сорок! — для порядка поворчал Гусаков. — Здесь надо культурненько, цени­те, какую красоту для вас построили!

— Ценим, — сказала Валя. — Но ведь мы и сами строили, Иван Иванович! Сколько воскресников мы тут отработали всем комсомолом!

— Много вы наработали, воображаю, — сказал Гуса­ков, усаживаясь на скамью и с удовлетворением, огля­дывая стадион. Ему было приятно, что свои, цеховые ребята приложили тут руки.

— Столько народу, а давки нет! — восхищалась Гру­ня, стоя в проходе рядом с мужем и не торопясь садить­ся: ей и полюбоваться хотелось, и самой покрасоваться на виду: люди заглядывались на нее, и ей радостно было чувствовать, что все мысленно признают: и сама краси­ва, и муж ей под стать, и дочь картинка, — бывают же такие удачные семьи!

Голубая чаша стала пестрой от множества людей. Свободные места выделялись одиночными светлыми пятнами, а по проходам все еще струились пестрые ру­чейки, и по верхней террасе спешили сотни людей, и по аллеям, уже не глядя по сторонам, бежали запоздавшие, а десятки машин все подкатывали к стадиону.

Одна из последних машин задержалась. Сперва из нее высунулась короткая, увесистая нога, потом пока­зался объемистый живот, а затем выполз и весь Саганский. Выполз кряхтя, перевел дух и начал вытягивать из автомобиля свою не менее тучную супругу. Милицио­нер так и застыл с поднятой рукой в белой перчатке, то­ропясь отправить замешкавшуюся машину и понимая, что в данном случае поспешность невозможна. За нею остановилась длинная синяя машина с новой, еще непри­вычной глазу стремительной линией развернутых крыль­ев. Из нее ловко выпрыгнули Немиров и Клава.

Оказавшись лицом к лицу, Саганский и Немиров изысканно вежливо поздоровались и выжидательно по­глядели друг на друга. Сегодня утром они отчаянно по­ругались по телефону в связи со сроком платежа за  досрочно сданные отливки. Саганский чувствовал себя правым и не собирался уступать, на его благодушном, красном от жары лице проступило выражение упрямства. Немиров понимал, что его позиция по вопросу о платеже весьма уязвима, он уже распорядился (не сообщая о том Саганскому) перевести нужную сумму на счет металлур­гического завода, но был сердит на Саганского за ска­занные утром излишне резкие слова, — и это тоже про­мелькнуло в его глазах и настороженной улыбке. Но Са­ганский, подавив злость, премило сказал, провожая взглядом удаляющийся новый «зим»:

— Хорош!

Он знал, что доставит Немирову удовольствие.

— Да ведь и мы с вами не плохи, Борис Ивано­вич, — сказал Немиров.

Они понимающе переглянулись — сколько им еще предстоит работать вместе, а значит, и ссориться и ру­гаться! — и дружно заторопились вверх по лестнице.

Немиров был равнодушен к футболу, но любил эти шумные сборища, где всегда встретишь множество зна­комых людей, где иной раз случится как бы между про­чим договориться о каком-нибудь деле с человеком, которого иначе не так-то просто повидать. Кроме того, он любил смотреть, как ведет себя во время матча Клава.

С той минуты, когда мяч, крутясь, взлетал над цен­тром поля и кто-либо из игроков, опередив других, силь­ным ударом посылал его на половину поля противни­ка, — с этой минуты Клава, приоткрыв розовый рот и вытянувшись вперед, не видела ничего, кроме переле­тающего от ноги к ноге мяча. Заговаривать с нею было бесполезно — она не слышала. Если игра приближалась к воротам «Зенита», она хватала за руку мужа, а ино­гда, не замечая, что делает, и незнакомого соседа. Мяч в сетке противника приводил ее в веселое неистовство. Она вскакивала, хлопала в ладоши, кричала что-то не­разборчивое и оглядывалась на мужа, призывая его ра­доваться вместе с нею. Если он забывал хлопать, она сердилась.

В первой половине игры обе команды забили по мя­чу. В перерыве на террасах, куда люди выходили раз­мяться, горячо обсуждали интересные моменты игры, спорили, у кого крепче защита и напористей нападение, чей вратарь сильней и хорош ли тренер. Строили предположения, кто выиграет; заключали сотни пари — на пол-литра, на пару пива и просто так, ради удовольствия оказаться правым.

Оставив Груню и Галочку на местах, Воробьев оди­ноко бродил в толпе. Ему так и не удалось отвлечься от своих невеселых мыслей. Хотелось уехать домой, но как лишить развлечения Груню с Галочкой? Они так мечтали побывать тут! Он чуть не столкнулся с Диденко. Шагая с компанией райкомовских работников, Диденко горячо доказывал им, что сыгранность нападающих у ди­намовцев выше, потому что...

Воробьев свернул в сторону, чтобы не встретиться с ним. Три месяца хвалил, поддерживал, и вот, ни с то­го ни с сего, сразу раскритиковал вдрызг, а потом как ни в чем не бывало разглагольствует о футболе. Новые задачи! Да. Еще на ступеньку выше? Да. Но зачем бы­ло так наваливаться при всем народе?..

Навстречу вынырнули из толпы Ерохин с женой. Ерохин сияет.

— Как хорошо, правда?

Воробьев догадывается, почему у Ерохина такое чу­десное настроение, — нелегко ему далась победа, но вот уже три дня Ерохин идет впереди Торжуева.

Однако у Ерохина на уме совсем другое.

— Мы сейчас убегаем, — радостно сообщает он. — У нас ведь Мишутка соседке оставлен, его кормить по­ра, мы очень следим, чтоб по часам, — это очень важ­но для здоровья! Зато он каждые две недели по пять­сот грамм прибавляет...

Жена — по-матерински располневшая молодая жен­щина — снисходительно улыбается. Шрам ранения пере­секает ее миловидное лицо, но шрам как-то не портит ее, а только вызывает уважение и сочувствие.

— Ну вот, расхвастался! Побежим, пора!

Они спускаются по лестнице, а Воробьев глядит им вслед, — у него такое ощущение, будто он прикоснулся к чему-то очень хорошему.

Он возвращается на место немного успокоенным.