Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

• Название: Дни нашей жизни
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Действие романа Веры Кетлинской происходит в послевоенные годы на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Герои романа — передовые рабочие, инженеры, руководители заводского коллектива. В трудных послевоенных условиях восстанавливается на новой технической основе производство турбин, остро необходимых Родине. Налаживается жизнь героев, недавних фронтовиков и блокадников. В романе ставятся и решаются вопросы, сохраняющие свое значение и сегодня.

---

Валя снова подошла к новым бригадирам, глазами показала на задумавшегося у окна Николая, шепнула:

— Нехорошо, ребята.

Аркадий взял ее за локти и силой усадил.

— Нет, хорошо, — вполголоса сказал он. — Николай привык с нами как с младенцами. А мы взрослые.

Она улыбнулась, и Аркадий на миг забыл и о бри­гаде, и о Николае, и обо всех своих планах. Ему было очень трудно разжать пальцы.

Федя встал и отошел к Николаю — может быть, по­тому, что на него подействовал Валин упрек, а может быть, понял, что здесь он лишний.

Валя испуганно приоткрыла рот и пошевелила лок­тями, стараясь освободиться.

— Аркаша... — пролепетала она.

Аркадий опомнился, выпустил ее локти и отвер­нулся.

— Я к тебе зайду в субботу вечером, — сказал он. Что-то сообразил, вздохнул, поправился:

— Нет, в воскресенье утром. Хорошо? И окликнул товарищей:

— Ребята, давайте ставить точку, надоело!

Валя отошла, все еще взволнованная. Она думала: «Почему он переложил встречу с субботы на воскресенье? Чем он занят до воскресенья? Почему это так: он любит меня и зависит от одного моего слова, а все-таки я чув­ствую, что он сильнее меня?»

Три друга уже без споров закончили деление бри­гад. Федя предложил:

— Пойдемте, ребята, ради такого случая выпьем по рюмочке. По расстанной. Посидим, поболтаем...

— Нет, — твердо сказал Аркадий. — Мне пора.

Он боялся пить — не по его характеру было ограни­читься одной рюмкой, за одной потянется и вторая, и третья, а там уже и море по колено — гуляй до утра.

— Ты куда? — спросил Николай.

— Так, дело есть, — уклончиво ответил Аркадий.

Лучшему другу не признался бы он, что вот уже ме­сяц сидит допоздна над учебниками, сидит как прокля­тый, воюя с премудростями грамматики и физики, буб­ня под нос теоремы и сатанея от алгебраических задач. Лучшему другу не мог он признаться, что кончил он все­го шесть классов, а в техникуме сказал — семилетку, только утеряно свидетельство, и директор предложил ему прийти экзаменоваться, на что он беспечно согласился. Как он рыскал по магазинам, раздобывая учеб­ники, как он отчаивался в первые дни занятий, убедив­шись, что и программу шестого класса забыл начисто, а в учебниках седьмого класса для него что ни страни­ца — то китайская грамота! Благоразумие нашептывало: «Откажись, пойди в вечернюю школу в седьмой класс, тебе же не осилить всю эту дребедень за два месяца!» Он гневно отбросил и благоразумие и лень. Вот еще! Не станет он терять год, не будет он сидеть в седьмом классе рядом со всякой мелкотой. Некогда ему терять годы, и так — верзила двадцати четырех лет! Когда же он попадет в вуз? Когда станет инженером? Нет, не на такого напали! Он выдолбит все эти теоремы, формулы и правила за два месяца или сам себе скажет, что он тряпка и болван!

Иногда он пугался — а вдруг Валя тем временем от­выкнет от него, заведет себе новых друзей? Он подавлял сомнения. Если она не полюбит, тут уж ничего не сде­лаешь, а если ей суждено полюбить его, пусть поймет, что он мужчина, а не слюнтяй.

Иногда, глядя на нее, он хотел признаться ей, какую тяжесть на себя взвалил, и сказать: «Это все ради те­бя, Валя!» Но он молчал. Вот еще, искать сочувствия! Да и все ли — ради нее? Когда-то любовь к ней дей­ствительно подтолкнула его на новый жизненный курс, но если... если настанет тот черный день и Валя ска­жет: «Нет, Аркаша, не полюбила», — что же, разве курс его жизни изменится?

Думая иногда о том, что черный день может настать, он заранее сжимал кулаки и рисовал себе, что он будет делать. Ох, и пойдет же дым столбом! Все, что день за днем откладывается на случай Валиного «да!» — все по­катится колесом в одну кассу, сутки — так сутки, трое суток — так трое, пей-гуляй и ни о чем не вспоминай!

Но в эти отчаянные мысли теперь вплетались трез­вые напоминания: а как же бригада? Что же, я ее кину и пойду завивать горе веревочкой? Э-эх, попал ты, Ар­каша, в клещи! Отгулял, довольно.

В то время, когда три бригадира совещались в ком­натке комсомольского бюро, внизу, возле платформ с тя­желыми ящиками, укрывшими части второй турбины, встретились Виктор Пакулин и Кешка.

Виктор ждал брата. Он некоторое время постоял у двери и послушал спор о составе бригад. Подслушивать было стыдно и неудобно, по коридору ходили люди, и Виктор спустился в цех поглазеть на отправку турбины.

Кешка слонялся по цеху потому, что знал о сове­щании бригадиров и тревожился — в какую бригаду его определят. Приказ Полозова пробудил в нем честолю­бивые мечты. Он видел себя солидным, квалифициро­ванным токарем, членом знаменитой бригады: вот он идет по аллее в компании своих товарищей, начисто от­мытый под душем, в синем с искрой костюме, и люди пялят на него глаза — на важного, высокого, красивого. Иным он себя и не представлял — высоким и красивым, хотя был он пока малорослым пареньком в засаленной куртке, который, что бы ни делал, умудрялся немедлен­но выпачкать нос и щеки. Увидав Пакулина-младшего, Кешка сделал вид, что разглядывает работу маляра, раз­машисто писавшего адрес на ящике, медленно прибли­зился к Виктору и остановился рядом.

Виктор покосился на него, помолчал и равнодушно сообщил:

— Там из-за тебя сыр-бор загорелся.

Кешка тоже помолчал и с мрачной усмешкой спросил:

— Ни один не берет?

— Наоборот, — ответил Виктор. И, выждав для ин­тереса, пояснил: — Ни один не отдает другим.

Кешка презрительно скривился:

— Чем же это я им так пондравился?

Он был взволнован и всеми силами старался скрыть это.

Виктор не торопился отвечать. Он зевнул, поднял с полу виток металлической стружки, переломил его и острым краем отрезал нитку, болтавшуюся на месте оборванной пуговицы.

— А кто их разберет, — наконец сказал он. — Ефим Кузьмич, наверно, хвалил тебя. Считают, наверно, что ты посамостоятельнее других. Ты на четвертый разряд сдал?

— Давно, — небрежно ответил Кешка, хотя сдавал он на прошлой неделе.

— Норму выполняешь?

— За ту неделю сто три процента как будто или сто четыре. Не помню.

Виктор прекрасно знал, как обстоят дела у Кешки, но нарочно дал ему пофорсить, потому что у него было свое мнение о воспитательных приемах, и он был уверен, что сумеет воздействовать на Кешку куда лучше, чем Николай или Федя.

— Каждому бригадиру хочется к себе взять такого, чтобы толк получился, — сказал он.

Кешка спросил как бы между прочим:

— А ты куда?

— К Аркадию, наверно.

— У брата не остаешься?

— Чего ж нам друг другу мешать!   

Кешка тихонько вздохнул. Ему хотелось попасть в одну бригаду с Виктором; теперь он видел, что Вить­ка — парень как парень, совсем не задавака. Но разве возьмет его Аркадий?

— Ты в комсомол вступил? — спросил Виктор, и вид у него был такой, будто он и не слыхал никогда о мно­гочисленных провинностях Кешки.

После долгого и тяжелого молчания Кешка сказал:

— Вот поработаю в бригаде, тогда...

Виктор одобрительно кивнул и, считая воспитатель­ную часть разговора на сегодня исчерпанной, заговорил о велосипедах. Ему очень хотелось завести гоночный ве­лосипед, для чего он решил продать свой старый.

— Если купить на рынке раму и колеса, такой ве­лосипед отгрохать можно, не хуже покупного. И обой­дется от силы в триста рублей. Кое-что я и сам выто­чу. А уж пригнать да наладить — это я умею.

Они оба не заметили, как подошел Аркадий Ступин. Аркадий обнял их сзади за плечи и стукнул головами друг о друга.

— Ну, хлопцы, держитесь! — весело сказал он. — С понедельника оба ко мне, а тогда — будьте здоро­вы! — пощады не ждите. Через три месяца — общецехо­вое первенство, на меньшее не согласен!

14

В этот день Гаршин пришел на завод в своем луч­шем костюме, а в зале совещаний при дирекции появил­ся одним из первых, еще до того, как начали съезжать­ся приглашенные.

Любимов был уже там — сидел в сторонке, просмат­ривая материалы к докладу. Гаршин подошел, поздо­ровался.

— Привет, Виктор Павлович! — с широкой улыбкой сказал Любимов.

Они не ссорились, но в последнее время между ними уже не было прежней дружбы, и нарочитая вежливость прикрывала явное охлаждение. Началось с той прокля­той подписи, — Гаршин и сам не мог понять теперь, за­чем нелегкая дернула его примазываться к чужому про­екту! Щепетильность Любимова была покороблена, он несколько дней и в глаза не смотрел. Потом, кажется, забыл. А тут подвернулась история с ротором. Гаршин с усмешкой отметил про себя, что, когда дело дошло до собственных интересов, Любимов  откинул  щепетиль­ность, даже поблагодарил за спасительную выдумку. Но, верный себе, сказал: «Так вы действуйте!» — и укрылся в кабинете: «Я не я, и лошадь не моя!» Если бы ему не позвонили, что краснознаменцы уже напра­вились в цех, Любимов и дальше предоставил бы Гаршину выкручиваться самому. Впрочем, что толку было в его приходе! Сдрейфил перед Полозовым — и снова в кусты. Удрал из цеха, как мальчишка из чужого сада. А Гаршина оставил на расправу. И вышло, что именно Гаршину пришлось выслушать при всех насмешливый вопрос Диденко: «Это что же у вас получается — со­весть под подошву, стыд под каблук? Вам бы фокусни­ком выступать!»