Радий Погодин - Дверь

• Название: Дверь
• Автор: Радий Погодин
• Жанр: Прочая детская литература

---

- Ну, что же ты, Петров?

Петров открыл свою сумку, подвинул ее Кочегару:

- Вот. Все тут.

Кочегар кивнул. Сказал:

- Ты, Петров, не красней. У всех не густо.

Помолчали.

- Не умеют наши футболисты линию держать - рассыпаются и разваливаются. Потому что не играют, а выполняют наказы тренерского совета, друзей и подруг.

- Ну ты, Петров, подковался, - сказал Кочегар добродушно. - Фукни чего-нибудь про летающие тарелки.

- Нет их, - сказал Петров. - Все фотографии - артефакт. А хочется. Повстречай я кого-нибудь "с оттудова", и я снова поверю и в свое прошлое, и в свое будущее.

- Прошлое-то при чем?

- Нет у меня ни прошлого, ни будущего - монотонность. А если бы я встретил марсианина - событие! Поворот!

- Ученому события не обязательны. Сэр Исаак Ньютон...

- Кочегар, ты знаешь кого-нибудь, кого ты можешь назвать счастливым?

Кочегар, сильно надавливая, подчистил сковороду коркой, сжевал ее смачно, завернул бороду к носу и понюхал.

- Петров, зачем ты бороду отпускаешь, ведь пачкается, мыть надо?

- Ты не ответил.

- Может, ты знаешь?

- Дельфины. Они счастливые все. В отличие от людей они перемещаются в пространстве и по горизонтали и по вертикали. В отличие от птиц они знают невесомость. - Петрову показалось, что он ощутил кожей упругие океанские струи и ласку солнца в воде. - Они знают любовь, нежность, дружбу, привязанность, Коллективное действие. У них есть язык, свободный от абстракций и мудрствований. Они знают сострадание. Способны на самопожертвование. Им нельзя внушить ненависть.

- У них нет науки. Нет искусства, - сказал Кочегар. - Нет машин и скафандров.

Петров вытянул шею, как Пучков Костя.

- Ты считаешь, что вольный конь менее счастлив, чем лошадь, запряженная в возок, пусть тот возок называется наукой или искусством?

- Иди спать, Петров, - сказал Кочегар.

Петров снова увидел себя в доме, украшенном по цоколю осколками фарфора. Он крикнул во сне: "Воевал! Воевал я. Я тысячу раз ходил в атаку. Без отдыха. С открытыми глазами. С закрытыми. Во сне. Наяву. Был ранен. Был в плену. Бежал. Был убитым. Был героем. Солдат я... Солдат!"

Дыхание Петрова стало томительным. Сердце сжалось от предчувствия высоты. Ноздри защекотал запах реки и цветущих садов.

Петров увидел себя на лестничной площадке. Метлахская плитка похрустывала и позванивала под ногами. Бескрайней голубизной светилась дверь, отворенная в небо. На ее пороге, свесив ноги, сидели Лисичкин и Каюков. Они повернули к нему молодые лица. Петров подошел к ним, посмотрел вниз: река текла мощно, осыпь проросла цветущими яблонями.

Петрова тянуло шагнуть с высоты, он уже подал корпус вперед. Дорогу ему преградила женщина с лицом шершавым и сморщенным, как проросшая в темноте картофелина.

Петров попятился. Побежал по лестнице.

- Und wohin nun?* - крикнула женщина.

_______________

* А теперь куда? (Нем.)

Петров выскочил на улицу. Асфальт был устлан осыпавшимися лепестками вишни.

Петров шел, ступая по лепесткам, - они оживали и взлетали, как только что народившиеся поденки.

Они садились на его ботинки. Облепляли его брюки.

Ноги его тяжелели.

ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ

По вечерам бывало худо.

По утрам еще хуже.

"Проснись и пой!" - универсальное средство для здоровых и благополучных. Им оно помогает. Но им не надо.

Петрову надо - он из дома ушел. Но для него средства нет. Нет и не будет. Никогда...

По утрам в пирожковых рядом с Александром Ивановичем завтракали холостяки, спавшие где-то не снимая галстука, одинокие женщины, не отдохнувшие, оставляющие на чашках жирный след помады, взъерошенные студенты, застенчивые солдаты, от которых густо пахло сапожной мазью и одеколоном, и девушки-пэтэушницы, не поднимающие глаз от чая.

Петров улыбался им как бы украдкой, и они отвечали ему едва заметным кивком.

Пробегали по улицам школьники - пирожковые наполнялись другими людьми: читающими, считающими, смекающими, облаченными в чувство времени, как в униформу. Робкие улыбки Петрова казались им оскорбительными.

Петров теперь каждый день ходил в институт или в библиотеку. После работы читал Плутарха. Не хватало Петрову программы "Время", телевизионных бесед о снегозадержании, сложнопрофилированном прокате и его возможном многообразии.

Кочегар говорил ему добродушно:

- Был у меня фронтовой друг - писатель. Прославился. К старости деньги повалили. Он и засуетился. Я ему говорю: "Ваня ты Ваня, крепка у тебя напруга, да слаба у тебя подпруга". Понял?

- Не понял. Туманно. - Петров неизменно завидовал, когда говорили "мой фронтовой друг".

- А то, что он помер. Жилье ему дали хорошее, а он вместо уюта музей себе начал строить. И так он разволновался, так он разволновался... А на фронте был мужик как мужик.

Рампа Махаметдинова отложила свадьбу со своим преуспевающим женихом до весны.

Октябрь перекрасил природу в нестойкие рыжие краски. Бархат осени быстро плешивел, обнажалась основа, скучная и монотонная. Хризантемы, принесенные в тепло, превращались в слизь.

Что-то случилось с Мымрием, после праздника он вдруг недовольно и немелодично забрякал. Наверное, охватила его скифская гордость и тоска по чему-то утраченному.

Однажды ночью у Петрова пошла кровь горлом.

Кровь накапливалась в трахее в какой-то ямочке. Петров откашливал ее, сплевывал на ладонь и удивлялся - откуда она взялась, такая светлая и яркая. В груди щемило тоненько, будто пищал комар.

Петров сел, кровотечение прекратилось.

Петров походил немножко, ощущая сквозь шлепанцы холод бетонного пола. Положил руку на темя Мымрию. Сказал:

- Мымрий, Мымрий. Человеку, Мымрий, всегда хотелось прикоснуться к чудесному. А чудесного-то и нет. Все тривиально. Кровь из горла идет думаешь, туберкулез? Паника! Катастрофа! Черта с два - в носу лопнул сосудик, где-то ближе к носоглотке, и стекает себе кровушка тихонько в дыхательное горло.

Мымрий брякнул с отрицательным оттенком.

- Не спорь - в носу, - сказал Петров.

Мымрий брякнул еще отрицательнее.

- Я тебе говорю - в носу, - повторил Петров строже. - И не брякай, ты мне мешаешь спать.

Утром на работу заступил Кочегар.

- Воспаления легких у тебя не было? Сделай флюорограмму.

Петров позвонил Эразму, не надеясь его застать. Но Эразм оказался дома.

- Банзай! - закричал он. - Твоей Фекле сушеный осьминог не нужен? Моя отказалась. - Выслушав про кровь из горла, Эразм велел: - Немедленно на флюоростанцию. В трех проекциях проси. Флюшку покажешь мне.

На флюоростанции толпились допризывники. Все они были без червоточинки, даже без кариеса.

Петров попросил в трех проекциях. Женщина-рентгенотехник дернула ноздрей.

- Не дышите. Можете дышать.

"Наверное, глуховата", - подумал Петров.

- Я настоятельно прошу вас в трех проекциях.

- Следующий, - сказала женщина-рентгенотехник.

После работы Петров пошел домой. Что-то тревожило его, смущало. Хотелось посидеть в своем кресле у письменного стола. Жжение в груди стало сильнее, уже не как комарик пищит - как оса.

Утром принесли повестку из флюоростанции. Петрова вызывали на комиссию к пятнадцати часам. Кабинет No4. Безотлагательно! Последнее слово, наиболее странное из всего текста, было подчеркнуто красным карандашом.

Петров растерялся: какая комиссия?

Выпил кофе. Подумал: "Вот умру от туберкулеза". С полки книжного шкафа на него смотрели маленькие Анна и Аркашка. Глаза у них были недоверчивые, словно они говорили: "Не ври. Не умрешь". Петров взял себя в руки, сказал вслух:

- Сейчас от туберкулеза не умирают. Лечение сейчас хорошее. А жизнь в тубдиспансерах прекрасная, как на курорте. И влюбляются, как на курорте. Даже женятся. И пища качественная и обильная. Растолстею.

С комиссии Петров вернулся с ощущением какой-то высшей свободы. Он как бы парил на медленных крыльях. Сел к телефону и долго раздумывал звонить Софье на работу или не звонить. Получалось, что звонить ему не хочется.

Зато он с жадностью позвонил Эразму.

- Я сплю, - сказал Эразм в трубку. - А ты кто?

- Если спишь, отключи телефон. У меня рак.

- Кто это?

- Петров.

- Петров? Погоди, глаза ополосну.

Петров слышал в трубку: бряканье бутылки о стакан - Эразм, стоя в полосатых трусах и клетчатых шлепанцах, пьет боржом; потом водопроводные шумы, напоминающие спор индюка с собакой; заиграла музыка - Эразм, вернувшись в комнату, включил магнитофон.

- Эй, - сказал Эразм в трубку, - ты, умник, ты еще не помер? Какие новости?

- Был на городской комиссии.

- Главный там - мужик, похожий на боцмана?

- На водолаза. А вокруг девы в снежно-белом - лица умные, глаза ясные. А он им говорит: "Видите, представитель - ждал, пока кровь горлом пойдет". Это про меня. "Три года флюорографию не делал. Наверное, со степенью. Петров, у вас есть степень?" У меня спрашивает. Я говорю; "Есть". А он говорит: "Чем выше у человека степень, тем безобразнее он относится к рентгену. Бронх у вас очень плохой. Будем резать".