Радий Погодин - Дверь

• Название: Дверь
• Автор: Радий Погодин
• Жанр: Прочая детская литература

---

Петрову хотелось дать Косте свою работу, всю тысячу страниц, в дар. Даже спасибо сказать. С другой стороны, было жаль. Петров почувствовал в себе силы завершить ее.

- О'кэй, - сказал Петров.

Придя домой, Петров уселся в кухне перед телевизором. Включил передачу "Сельский час", посмотрел разнообразные поливальные установки, культиваторы и доильные аппараты, у которых вакуум-стакан меняет диаметр в зависимости от сосца. Послушал певицу Стрельченко и углубился в мысли о том, как бы так устроить, чтобы Пучков Костя выбрал для диссертации другую тему. Что-то в рассуждениях Кости пугало Петрова. Мнились ему факельные шествия детей. Неразумные выкрики. Детский авангардизм. И ликование над легким тельцем сельского воробья - страшного врага зерновых культур и фруктовых садов.

Петров зачислил Костю в меднокрылую фалангу ангелов-битюгов, которые, чтобы взлететь, должны искрошить копытом жемчуга и алмазы охраняемых истин. Он, конечно, максималист.

Он горяч - инфарктоопасен. Надо бы ему другую идею какую-нибудь. Не такую оригинальную...

- А именно? А именно? - пел вполголоса Петров.

Он уставился на экран телевизора и вроде увидел, вроде там написалось: "Телевизионный мир как основная реальность, формирующая психоструктуру ребенка и нормы его поведения".

- Во-первых, по профилю, - прошептал Петров. - Феномен! Во-вторых, в духе времени. В-третьих, интересно, потому что факт.

Он принялся мысленно убеждать Костю:

"Представляешь, ребенок видит по телевизору зайца. Сначала мультипликационного в "Ну, погоди!". Затем настоящего "В мире животных". У него и настоящий заяц такой же примерный негодяй и так же неистребим. Но, что важнее, живой заяц, коли ребенок с ним столкнется, не вызовет в его душе чувства оторопи, восторга и ликования, поскольку он уже видел всяческих зайцев, пожирая оладьи. И сорвавшийся со скалы человек вызовет у него слюну и память о шоколадке, поскольку он шоколадку лизал, глядя по телевизору на умирающего среди скал человека. И поруганная природа и страдания других людей оказываются какими-то ирреальными, существующими вне его представлений о главном. Таким образом, психоструктура ребенка слагается из лжи: из ложных условных рефлексов, ложных побудительных мотивов, ложных чувств и сочувствий. А потребность сострадать ближнему, наличествующая как видовой инстинкт, сводится к нулю. В итоге мы имеем закрепленного на веки вечные эгоцентриста. А он, дуся, хочет получить рай на земле, даже не вникая в то, что рай на земле бессмыслен. В итоге мы имеем трагедию инфантилизации человечества..."

- Понимаешь, - горячился Петров, то присаживаясь к телевизору, то снова принимаясь ходить по кухне. - Тут есть над чем думать. Тут можно вскрыть. Тут, Костя, феномен. Парадокс...

Далее Петров увидел себя в черной мантии Лондонского Королевского общества естествоиспытателей и королеву Елизавету Вторую в атласе цвета фрез. Между ними был стол, одетый в лунного блеска скатерть. И на скатерти столовое серебро. Пахло трепещущими духами с сильной цветочной нотой.

Королева, поигрывая фруктовым ножичком, спрашивала:

- Скажите, Александр Иванович, чтобы стать таким умным, как вы, нужен аутотренинг, или это святое?

- Святое, - отвечал Петров. - И нужна свобода.

Королева скорбно качала прической.

- А ведь жажда свободы направлена против культуры. - Лицом королева напоминала Зину.

Петров с мудростью человека, который только что все ей простил, ей отвечал:

- Не смешите, ваше величество. Культура и свобода - синонимы.

И королева ему отвечала:

- Не смотрите на меня так - все женщины на одно лицо. Эта библейская истина восходит к Сократу, а может, и далее - в изначальное прошлое. Все они губительницы царей.

Софья стояла над ним.

- Шел бы спать на диван. Интересно знать, какую ты песню пел во сне?

- Военную, - строго сказал Петров. - Во сне я пою военные песни. Петров увидел - лежит на столе телеграмма. Спросил: - От кого?

- От Плошкина, - сказала Софья. Села по другую сторону стола, положила на стол руки, отяжеленные кольцами, и уставилась в телевизор.

Плошкин появился у них спустя год, как они поженились.

Петров пришел из университета и еще в прихожей уловил запах тревоги. В кухне мама, тетя и Плошкин пили чай.

- Привет, Красавчик, - сказал Плошкин. - Хорошо сохранился. А я, видишь, огрубел. Хотел стать романистом - не получилось. Проволокли пару раз мордой по булыжнику. Вижу жизнь исключительно со стороны задворков. К тому же язык шершав. Слушай, а как это называется, когда на фасаде гладко, а на задворках гадко?

Запах тревоги усилился.

- Короче, я решил вознестись в артисты. Буду поступать в Ленинградский театральный. Выучусь на Черкасова.

Петров почувствовал гордость за всю их школьную вагоноремонтную бригаду.

Мама налила ему супу, разогрела макароны с тушенкой. Женька пил чай с пряниками и от каждой выпитой чашки становился все надменнее. И уже совсем стал непостижим, когда пришла Софья.

Дня через два Петров застал Плошкина укладывающим чемодан.

- До артиста я не вознесся, - заявил Плошкин зло. - Поеду в Москву, во ВГИК. На оператора.

- Ты же еще и документы не отнес, - сказал Петров.

- Ага. - Плошкин кивнул. - Не отнес. Но еще день - и я покушусь на твою жену. - Плошкин опять кивнул.

Петров не понял, но под ложечкой у него засосало.

- Что? - спросил он.

Плошкин отвернулся от него, как от психа. Петров пошел на кухню. Там была только тетя.

- Плошкин уезжает в Москву. Говорит, еще день - и он покусится на Софью.

- Покусится, - кивнула тетя.

И только тут Петров понял, о чем они говорят. Он не испытал укола ревности, но Плошкина и Софью ему стало жаль. Ему показалось, что они несчастные.

Провожать Плошкина на вокзал Софья не пошла. Весь вечер она ходила с едва заметной улыбкой. Опустив глаза.

- Женя, - сказала Плошкину на перроне тетя. - Ты решил правильно. Выучись на оператора. Артист из тебя получился бы никудышный. Ну поезжай с богом. Пиши.

Плошкин прислал из Москвы письмо, сплошное хвастовство, что получил все пятерки и прошел на операторский первым номером. Конечно, были и неприятности - его чуть не выкрали на актерский: фактура, рост, голос, волос.

Когда Плошкин приезжал в Ленинград, он кричал в телефон:

- Красавчик, быстрее, диваны простаивают. Гостиница "Октябрьская".

Они мирно ужинали. Прогуливались по Невскому. Диваны простаивали. Плошкин умел с женщинами только одно - жениться. От него уже четыре жены ушли.

- Поедешь к этому дураку? - спросила Софья.

- Поеду, - сказал Петров.

Петров получил гонорар за статью о горных славянах. Приплюсовал к нему отпускные - на скромную, но красивую южную жизнь все же не хватало. Просить денег у Софьи Петров считал теперь для себя невозможным.

Он пошел к директору института и, войдя, сказал:

- Арсений, дай мне из своего фонда на лечение - хочу кутнуть. Хоть это и невероятно.

- Ты что, Саша? - Директор покашлял, конфузливо оглядываясь. - Ты не болен? Как у тебя с диссертацией?

- Тысяча страниц. Сам понимаю - много. Но мне бы еще страниц двести.

- Ты в своем уме? Немедленно сократи до трехсот. Диссертация должна приходить к оппоненту как радость.

Петров бывал у директора в кабинете, но никогда ничего не разглядывал - смущался. Сейчас его поразила теснота, случайность и зыбкая лаковость обстановки.

- Арсений, - сказал Петров, - ты ученый с мировым именем, а кабинет у тебя, как у школьного завхоза. Не могу удержаться от смеха. Ха-ха-ха... Кстати, ты знаешь, что спартанцы начинали войну в полнолуние?

- Саша, сколько ты хочешь вспомоществования?

- Оклад, - сказал Петров. - За столько лет один оклад. Нервы ни к черту. Всего боюсь.

Директор зажмурился.

- Все боятся, - сказал он. - Мне посулили в этом году члена-корреспондента, и я боюсь, что, став им, раззужу в себе обиду, почему не сделали действительным членом, что почувствую себя ущемленным, несчастным и одиноким. Саша, ты сколько можешь принять косорыловой?

- Чего?

- Стенолазовой.

- Ну, триста.

- Мало. А тосты можешь?

- Могу. Аркашка у меня акын.

- Вспомни, будь другом.

- Один джигит стоит на одной высокой горе. На другой высокой горе стоит одна красивая женщина. Можно сказать, большая красавица. Слышит красавица, что джигит ее настоятельно просит. Собралась она и пошла. Спустилась с крутой горы, перешла долину, дикие леса, бурные реки, топкие болота, залезла на крутую высокую гору к джигиту. Спрашивает: "Зачем звал?" - "Зачем звал, теперь не надо. Так долго шла". Так выпьем за то, чтобы ни красавицам, ни научным идеям не приходилось бы проделывать к нам столь долгого пути.

- Саша, иди ко мне в замы, будешь на банкетах тосты произносить. Я сопьюсь. А ты мужик крепкий, вон как меня за горло схватил - говоришь, оклад тебе?

- Оклад и сотню в долг, - твердым голосом сказал Петров.