Ани Сетон - Очаг и орел

• Название: Очаг и орел
• Автор: Ани Сетон
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995

Трогательная и волнующая история семьи Ханивудов — старожилов Америки с 1638 года. Мужественные женщины и отважные мужчины, составившие костяк американской нации, обрисованы в романе с исключительной полнотой и силой.

---

Прибывшая вода достигла уже отметки, сделанной корабелами на скале. Удары мужчин стали энергичнее. Маленький Исаак дернул мать за юбку. «Вон папа», — пронзительно закричал он, показывая на корабль пальчиком и подпрыгивая от радости. Фиб поглядела туда и увидела Марка, карабкавшегося на грот-мачту первым из трех молодых людей. У нее захватило дух, но она улыбнулась. Ах, Марк! Никак не может постоять спокойно! Но если двое остановились на уровне «вороньего гнезда», то Марк полез выше, устроившись на рее брам-стеньги, откуда и помахал шляпой с торжествующим видом. И снова Фиб почувствовала холодок страха. Почему он всегда так безрассуден, так хочет во всем превзойти других, почему не..?

— Миссис Ханивуд, мальчик готов? — услышала она голос Мэврика, стоявшего рядом с бутылкой кларета.

— Да, конечно, — ответила Фиб. — Пойдем со мной, дорогой, — сказала она сыну.

Исаак взял бутылку и, вступив, поддерживаемый Мэвриком, на помост, послушно пролепетал:

— Я крещу тебя «Желанный».

Вино брызнуло на огромную корму.

Корабль, устремившийся навстречу прибывающей воде, вдруг накренился, и люди на берегу замерли в страхе. Корабль сразу выправился, но Марк, сильно наклонившийся вперед, чтобы разглядеть получше своего сына, выполняющего торжественный обряд, потерял равновесие и, сорвавшись, упал на палубу…

Марк много дней пролежал без сознания, а когда пришел в себя, сознание его все же было не совсем ясным и ноги его не двигались. Моисей Мэврик послал лодку в Салем за врачом. Однако этот джентльмен, осмотрев Марка, сказал, что предполагает перелом позвоночника и сделать ничего не может.

Фиб приняла приговор молча. Она не жаловалась, не молила о помощи, глаза ее словно застыли, и доктор решил, что она немного не в себе. Так же решили и другие жители Марблхеда, пришедшие выразить свое сочувствие и принесшие еду, получив в ответ вялую благодарность Дорка Пич, помогавшая ухаживать за больным, и Том Грей, пренебрегший любовью к удовольствиям, чтобы освободить Фиб от самой тяжелой работы, думали по-другому. Они видели ее постоянную нежность к Марку, который не раз бывал груб, а иногда, в бессознательной ярости на судьбу, проклинал ее или маленького Исаака. В бреду и горячке он представлял себе, что находится на корабле, и Фиб, пренебрегая насмешками некоторых горожан, попросила Тома сделать большую качалку. Когда качалка была готова, они положили в нее Марка, и Фиб стала осторожно качать его. Эти мерные движения, казавшиеся Марку корабельной качкой, приносили ему облегчение, и боль уходила.

Потом Марк немного окреп, боль прошла, и он больше не нуждался в качалке. Теперь он все время молча лежал на кровати. И однажды, когда Фиб принесла ему ужин, Марк поглядел ей в глаза и сказал:

— Принеси мне ружье, Фиб! Я не могу так жить… — Он ударил себя по парализованным ногам. — Я калека, не человек. — Лицо его исказилось, он схватил жену за руку. — Принеси ружье, Фиб. А когда ты станешь вдовой, найдутся многие, кто захочет взять тебя с детьми…

Тогда она обняла мужа за шею и, утешая, как ребенка, стала нашептывать ему:

— Тише, тише, милый! Мы выстоим, я знаю. Ты поправишься. Вот увидишь, весной ты снова будешь ловить рыбу.

Но она знала, что этого не будет. В те месяцы, что они жили на пожертвования соседей, она не раз думала, как им быть дальше.

Первый рейс «Желанного» был удачным: Испания и Португалия охотно раскупили соленую рыбу, оказавшуюся вкуснее местной. Корабль вернулся с вином и солью и с умеренной прибылью. Доля Марка была маленькой, и он не заинтересовался ею. Фиб не решилась говорить с ним о корабле, опасаясь обострений тяжелой болезни, что было бы хуже его нынешней апатии.

Фиб долгое время провела в сомнениях и тревоге, которые она тщательно скрывала от Марка. Молодая женщина долго лежала без сна на чердаке, где она теперь спала с детьми. Однажды хмурым февральским утром, проснувшись, она приняла решение. Фиб постаралась сразу начать действовать, пока решимость не изменила ей. Она перепеленала младенца, разогрела на завтрак кашу и уговорила немного поесть Марка, безучастно лежавшего в своей постели. Фиб сказала, что уйдет ненадолго, но Марк схватил ее за руку, словно опасаясь, что она его покинет навсегда.

Когда Дорка Пич, добросердечная и пока еще бездетная женщина, как обычно, пришла помогать, Фиб ждала ее уже в верхней одежде. Оставив на Дорку свой дом, Фиб отправилась к Моисею Мэврику. Он был дома и сидел за столом у пылавшего очага. Принял он ее приветливо, но взгляд его стал тревожным. Фиб не удивилась: ее трудности были бременем для всего поселка. Мозес предложил женщине стул, а сам снова сел за стол.

— Ну, как себя сегодня чувствует ваш муж, миссис Ханивуд?

— Не хуже и не лучше. Разум его стал ясным, но он не может ходить. И боюсь, что уже не сможет, — ответила Фиб, справившись с волнением.

— Это плохо, — покачал головой мистер Мэврик. — А ведь такой был силач! Работал всегда за двоих. Не будь он только таким безрассудным… — Мэврик сказал это, не подумав о собеседнице, он, как и другие, считал, что у Фиб неженский характер. Поэтому он поразился, увидев ее искаженное горем лицо.

— Простите, миссис Ханивуд! — вскричал он. — Я не хотел причинить вам боль. Не стоит вспоминать о прошлом.

— Не стоит, — подтвердила Фиб, — я пришла к вам ради будущего.

Взгляд Мэврика снова стал тревожным, и он вздохнул. Его молодая жена любила миссис Ханивуд и часто беспокоила его вопросами: что же будет дальше с этой несчастной семьей? Провизии в Марблхеде было не так много, чтобы кормить еще четырех человек, да к тому один из самых активных членов общины превратился в балласт. Если бы Марк умер, думал Мэврик, его вдова могла бы найти себе нового мужа, ведь женщин здесь мало.

— Думаю, миссис Ханивуд у вас только один выход: возвращайтесь в Англию. Там есть родные, которые позаботятся о вас.

Фиб молчала так долго, что Мэврик стал беспокоиться. Потом она заговорила, тихо и медленно:

— Я думала об этом уже много раз. Но вернуться я не Могу. Да, моя семья примет нас с радостью, мои родные будут заботиться о Марке, содержать меня и детей…

— Но тогда почему? — нахмурился он. — Что вас здесь удерживает?

— Я не могу уехать по двум причинам.

Мэврик ждал, продолжая хмуриться. Наконец она заговорила вновь.

— Я не могу уехать, потому что тот, прежний, Марк не хотел бы этого. Он выбрал это место, здесь родились наши дети, и Марблхед стал нам… домом. И вторая причина… мое обещание.

Обещание, думала Фиб, обещание, которого я не давала. Она вспомнила умирающую леди Арбеллу и письмо, которое лежало в сундучке.

— Прекрасные основания, — ответил мистер Мэврик, — несомненно делающие вам честь, но с практической стороны…

— Понимаю, — кивнула она. — У меня есть план. Я прошу вас обратиться к властям Салема за разрешением для меня открыть здесь таверну.

— Таверну? — переспросил Мэврик с облегчением, увидев наконец решение этой проблемы. — Вы хотите сказать, в вашем доме? Но есть ли у вас комната для этого? Сможете ли вы заниматься этим? Наше поселение, по-моему, еще слишком маленькое, чтобы содержать таверну.

— Ничего, — ответила Фиб. — Моржи и рыбаки наверняка будут ей рады. Мне поможет Том Грей. У кухни можно пристроить комнатку для Марка, а вторую комнату сделать распивочной. Марк тоже, я надеюсь, когда-нибудь заинтересуется этим. Он сможет вести книги доходов и расходов и всегда будет среди людей.

— Но чем вы заплатите за открытие?

— Из доли Марка с прибыли «Желанного».

Моисей посмотрел на женщину с удивлением. Он недооценил ее. Она была в здравом рассудке, а ее характеру позавидовал бы иной мужчина. От возбуждения на лице Фиб появился румянец, и Моисей заметил, что она вовсе не дурнушка.

— У вас есть мужество, моя дорогая, — заметил он.

Фиб выглядела удивленной.

— Не думаю, что это так, — ответила она искренне. — Во всяком случае, я этого не чувствую.

Мэврик улыбнулся, начиная понимать, почему эту женщину так любила его жена.

— Иногда мы плохо знаем и свои добродетели, и свои недостатки, — сказал он, вставая. — Я думаю, вы справитесь, ваш план хорош. Чем могу, помогу.

Фиб открыла таверну в мае 1637 года. В тот день Марка усадили в кресло у бочонка в распивочной и, хотя он был погружен в меланхолию и апатию, все же смог обратиться с речью к первым гостям — Моисею Мэврику и Джону Пичу. Фиб в белом фартуке и чепчике стояла за прилавком рядом с Марком и, когда чувствовала, что он слишком напряжен, шептала ему слова одобрения. Распивочная, с полками, уставленными кружками и кувшинами, со столами и скамейками, мало напоминала комнату, в которой прошел первый период их жизни здесь. Их спальня, пристроенная Томом Греем, была расположена с северной стороны кухни, окнами она выходила на маленькую гавань. Марк мог теперь смотреть на берег, на рыбацкие лодки и видеть там своего старшего сына, который убегал на берег при каждой возможности, увиливая от поручений матери.