Элизабет Страут - Пребудь со мной

• Название: Пребудь со мной
• Автор: Элизабет Страут
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-05125-6

Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, Стейнбеком и Рэем Брэдбери, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «О: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров по обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а ее роман «Оливия Киттеридж» был награжден Пулицеровской премией. Великолепный язык, колоритные типажи, неослабевающее психологическое напряжение обеспечили ее книгам заслуженный успех; не стал исключением и роман «Пребудь со мной». Итак, преподобный Тайлер Кэски служит Господу в городке Вест-Эннет. Прихожане души в нем не чают, ведь он искренне верит, что все они дети Божьи. Но вот в семье Тайлера происходит трагедия — умирает его молодая жена, и совладать с горем он не в состоянии. Тем временем младшая дочь отправляется жить к бабушке, на старшую чуть ли не каждый день жалуются воспитательницы в детском саду, да и экономка Тайлера ведет себя как-то подозрительно…

---

Отец Тайлера, много лет назад переживший аварию при поездке на санях, слишком сильно хромал, чтобы подниматься по той лестнице, и фактически считал себя калекой.

— Скажи-ка, ты помнишь жену Сола Фейфера? — спросила Тайлера мать.

— А как же, — отозвался Тайлер. — Ильзе. Сол встретил ее, когда был в Европе, освобождал узников концлагерей. В то время она была почти совсем девчонкой.

— Это правда. Семнадцать лет Ильзе было, когда она с ним познакомилась. Они занимались активной деятельностью в маленькой синагоге под Арлингтоном.

— Да, точно.

— Так вот, эта женщина покончила с собой.

— Кто покончил?!

— Ильзе.

Тайлер закрыл глаза.

— Это ужасно, что она сделала, — продолжала мать. — Представляешь, пережить лагеря лишь затем, чтобы в один непрекрасный день совершить самоубийство. Они жили в хорошем доме, Сол специально договаривался, чтобы его построили для них. И они были так довольны, когда у них малыш родился. Там явно был какой-то вопрос с ее здоровьем из-за пережитого в прошлом недоедания. Например, я помню, что она ненавидела собак. Буквально ненавидела.

Тайлер открыл глаза.

— Мама… — сказал он.

— Ну что ты, они меня не слышат. Они же в другой комнате. Но история кошмарная, правда?

— Да.

— А может, у евреев это не считается грехом?

Тайлер поднялся с места:

— Что там наши девочки делают?

— А ты знаешь, Тайлер, считается это грехом у евреев или нет?

— Я так понимаю, — ответил Тайлер, — что они веруют так же, как мы. Наши души нам не принадлежат, и мы не можем сами их гасить.

— Тем более досадно, если подумать о ее маленьком сыне. Да и Сол, мне кажется, очень порядочный человек. Жаль, что твоя сестра не выбрала себе в мужья человека получше. Не еврея, конечно. Такой брак вряд ли был бы удачным.

— Том хороший парень, — возразил Тайлер.

Он услышал, что девочки в конце коридора смеются, и снова опустился на диван. На мать он не смотрел.

— Он же водитель автобуса, Тайлер.

— Ну и что? Он честно зарабатывает свой хлеб.

— Твоя сестра несчастлива, а я ничего не могу с этим поделать.

— Мне кажется, у Белл все хорошо.

— Тебе так кажется, да? Ай-яй! Я пойду соберу свои вещи. — И она крикнула в коридор: — Кэтрин, поцелуй сестру на прощанье!

Кэтрин любила сестренку. Всякий, кто обратил бы на них внимание, мог увидеть, насколько это верно. Правда, Кэтрин редко протягивала к малышке руки, чтобы притянуть ее к себе: она просто становилась рядом с ней и ждала, чтобы Джинни потрогала ее ручонками. Тогда Кэтрин улыбалась, гладила девочку по спинке, а однажды, когда Джинни упала, разбежавшись по полу в столовой, и ударилась головой так сильно, что заплакала, Кэтрин попыталась поднять ее на руки, тоже еще совсем небольшие, и шептала ей: «Ч-ш-ш, ш-ш, тише…» Но разве кто-нибудь все это замечал?

Маргарет Кэски заметила, что в кабинете сына, когда она заглянула туда, пока он был в церкви, застоялся дурной запах, словно в комнате школьника. Она заподозрила, что Тайлер спит здесь, на диване, а вовсе не у себя в спальне, и нашла это отвратительным. Сейчас, обернувшись к сыну лицом, она сказала:

— Если будет на то Божья воля, увидимся на следующей неделе.

— Дождь слабеет, — сказал Тайлер, глядя в окно. — Это хорошо. Не люблю думать, что ты ведешь машину в дождь.

— Тайлер, послушай меня. Сара Эпплби знакома с одной девушкой. Она ушла из школы, чтобы ухаживать за больной матерью, которая недавно уже покинула сей мир, а сама девушка… Это очень удобно, Тайлер: она живет в Холлиуэлле. Сара говорит, она прелестный человек, и тебе стоит ей позвонить.

— Джинни, — сказал Тайлер, так как в этот момент девочки помчались вдогонку за собакой по коридору и влетели в гостиную, — полегче с собачкой.

— Минни любит внимание, — остановила его бабушка малышки, и взгляд ее упал на Кэтрин. — Какое-нибудь улучшение наметилось в этой особой части, Тайлер? Впрочем, мне кажется, никакого.

— Движется понемногу, — ответил он и помахал пальцами Кэтрин, которая обернулась и смотрела на них сияющим сквозь свесившиеся на лицо волосы взглядом, словно знала, что ее обсуждают.

— А как зовут ту девушку, с которой знакома Сара? — спросил Тайлер.

— Сьюзен Брэдфорд. Не упусти этот шанс, Тайлер. — Мать оглядела гостиную. — Это становится вредно для здоровья. Невозможно дальше жить так, как ты живешь.

Тайлер обнял на прощанье вырывавшуюся из его рук Джинни и встал в дверях, положив ладонь на голову Кэтрин. Он смотрел, как мать выворачивает с подъездной дорожки на трассу. Дождь перестал, но тьма и мокрота остались, а внутри дома все было спокойно и тихо.

В тот вечер позвонила Ора Кендалл, и Тайлер был рад услышать ее чудной, невозмутимый голос.

— Ора, — произнес он в трубку, — как приятно слышать ваш голос.

— Фред Чейз полагает, вы становитесь похожи на католика.

— Ох, да пусть его, — отмахнулся Тайлер. — Это же чепуха.

— Ну конечно чепуха. Ему не нравится ваша манера поднимать руки, когда вы читаете молитву, и, по правде говоря, Тайлер, мне наплевать на то, что вы делаете, когда молитесь, только я никогда не видела, чтобы священник молился, как вы. Когда это вы взяли себе такую манеру? Фред говорит, это похоже на католического священника. А Скоги говорит, вы скоро начнете проводить возрожденческие собрания[34] в южном стиле и будете заставлять нас всех браться за руки.

— Ну, Ора, не могу сказать, чтобы я в последнее время посещал так уж много возрожденческих собраний на юге.

— Тайлер, как только вы попробуете заставить людей касаться друг друга руками, вылетите отсюда в два счета.

— Никаких касаний, Ора. Обещаю. — Он взглянул вниз — на Кэтрин, сидевшую на полу рядом с ним, с книжкой-раскраской и красками. — Я собирался вам сказать… Хризантемы в этом месяце просто великолепные.

— Вы мне это уже сказали, Тайлер, — напомнила Ора. — Спокойной ночи.

Чарли Остин был единственным человеком в городе, знавшим, что полиция штата занимается Конни Хэтч. Чарли получил эту закрытую информацию от своего двоюродного брата, который сам не служил в полиции, но работал в помещении их конторы в Огасте и часто рассказывал Чарли — по секрету — разные вещи. Вчера вечером, в разговоре с Чарли, он мельком упомянул об этом. Вроде бы какие-то деньги и некоторые ценности пропали с Окружной фермы, когда там работала Конни Хэтч. Прошло уже более двух лет, как она ушла оттуда. Конни оказалась одной из трех женщин, в отношении которых ведется расследование, и предполагалось, что Чарли никому об этом не расскажет.

Чарли, в это утро смотревший, как Дорис делает апельсиновый сок, тем не менее почувствовал сильное искушение сказать: «Слышь, Дорис, как думаешь, способна Конни Хэтч стащить что-нибудь у Тайлера?» Однако ему, в общем-то, было все равно, так это на самом деле или нет, да и вряд ли у Тайлера мог найтись за душой лишний грош, который можно было бы стащить. Так что Чарли просто сидел молча за столом и поглаживал щеки рукой, все еще пахнувшей мылом «Дайал» после утреннего душа. До него медленно доходило, что сегодня утром Дорис пребывает в особенно дурном расположении духа: она с грохотом колотила деревянной ложкой по ледяным кускам замороженного апельсинового сока.

Дорис приостановилась — одернуть купальный халат.

— Ненавижу зиму, — сказала она. — Ненавижу эту тьму и терпеть не могу даже думать обо всех этих бесконечных месяцах снега.

Чарли любил снег. Но он ничего не сказал.

— Из-за этого всего передвигаться по городу просто адова работа, — сказала его жена. — И этот сок вовсе не собирается вовремя растаять. — Она посмотрела на стенные часы.

— Да все нормально, — успокоил ее Чарли. — Можно одно утро обойтись и без апельсинового сока, правда, ребята?

— Точно, — отозвался его младший сын, с чем-то вроде радостной надежды в голосе.

— Мам, оставь, — сказала Лиза. — Сядь. Смотри, твой подсушенный хлебец совсем остыл.

— Ах, зачем обо мне беспокоиться, — возразила Дорис, продолжая интенсивно работать деревянной ложкой: теперь она давила ею измельченный апельсиновый лед.

Чарли понаблюдал за женой, затем отвел взгляд. Ему не хотелось смотреть на нее. Она казалась ему теперь словно бы чужой, однако ее физический образ не перестал быть столь же знакомым, как вид его собственной руки, которую он сейчас положил на стол и, раскрыв ладонь, пристально ее разглядывал. Женщина в Бостоне говорила ему, что можно определить размер мужского члена по величине его рук, но что в его случае это оказалось не так. Она сказала ему еще, что руки у него средней величины, но он просто огромный. А Чарли никогда не думал, что он огромный, однако знал, что у него он больше, чем у большинства других мужчин, знал из раздевалок, сначала — спортивных студенческих, в колледже, а потом — в армии. Но Дорис об этом не знала. Она же ни одного другого мужчину не видела.