Тамара Уманская - Граница. Таежный роман. Пожар

• Название: Граница. Таежный роман. Пожар
• Автор: Тамара Уманская
• Издательство: Олимп : АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-013235-2

Как перепутано все в этой жизни! Он — известный и знаменитый певец, окруженный поклонницами, избалованный успехом. У него есть все. Кроме любви. И вдруг он встретил ее — нежную и чуткую, верную и любящую. Увел от мужа, увез далеко-далеко. Но счастье лишь мелькнуло для них во всей своей полноте и… растаяло. Ведь слаб человек, и страх — особенно страх перед смертью — часто бывает сильнее любви.

Но чего стоит жизнь, если она потеряла смысл? Зачем жить, когда впереди — пустота и одиночество? И два любящих человека преодолеют обман, обиду, зло и снова, назло всем и вся, будут вместе…

Произведение создано на основе телесериала «Граница» (авторы сценария: А.Н. Митта, 3.А. Кудря).

---

Тетки медленно двинулись дальше, дошли до поворота, остановились, кося глазами на маячившее вдалеке грязно-белое пятно. Весь городок знает, какие фортели выкидывает эта беспутная девица. Ведь ни одного не пропускает — ни старого, ни молодого, ни холостого, ни женатого. Бабы уже мужей прячут, не говоря о сыновьях. И как все это терпит ее собственный муж? Найдет он на нее управу в конце-то концов или нет? Не тот нынче мужик пошел, не тот! В наше время знаешь, что бы сделал с такой сучкой? На одну бы ногу наступил, за другую дернул и разодрал бы напополам, во как! И суд бы его оправдал.

Они вовсе не были так кровожадны, эти тетки в выходных костюмах. И, пожалуй, не в оскорбленной добродетели было дело. Просто Альбина была так красива… Пьяная, в грязном платье, со спутанными, клоками торчащими волосами — она все равно была невероятно хороша. Отчаянная, смертельно опасная красота погибшей женщины. Она была прекрасна своей тонкой гибкой фигуркой, своим равнодушным отсутствующим лицом, как бы повернутым в другой мир, никому не видимый, своей неверной колеблющейся походкой.

Ворон пил. Наливал в стакан водку, подносил ко рту, выпивал залпом. Некоторое время сидел, отупело глядя перед собой, и вновь принимался смотреть на дверь, прожигая ее ненавидящим взглядом.

Дверь открылась, и вошла Альбина. Стакан на миг застыл в руке особиста и со стуком вернулся на стол. Татьяна Львовна охнула, прижала руки к груди и посмотрела на Альбину с мольбой: не надо, ягодка моя, не надо так…

Альбина постояла, прислонившись к косяку, посмотрела на ставшую уже привычной картину немого осуждения, уронила на пол свою маленькую белую сумочку, отшвырнула ее ногой и пошла к столу. Взяла бутылку, посмотрела, прищурившись, сквозь нее на неподвижно сидящего мужа, усмехнулась и вылила остатки водки в граненый стакан. Выпила не торопясь, как воду.

Особист наконец взорвался.

— Так, все! — взвыл он. — Хватит, погуляла!

Альбина поставила стакан и снова взялась за бутылку. Потрясла над стаканом и посмотрела на несколько капель, которые упали из горлышка, с доброжелательным интересом.

— Ты п-посмотри на меня! — Ворон повысил голос почти до крика. Ему казалось, что так она его услышит.

Альбина послушно посмотрела на мужа, но ничего интересного не увидела. Потом придвинула к нему пустую бутылку, словно возвращая любимую игрушку и желая утешить его этим.

— Ты позоришь меня перед всем гарнизоном, — с надрывом произнес Ворон.

Альбина стояла, покачиваясь, опершись обеими руками о стол. Она подумала и сообщила мужу:

— Ты — хороший, я — плохая.

Особист вскочил, отшвырнув стул, и бросился к ней. Она инстинктивно отпрянула, но в следующее же мгновение засмеялась над своим страхом и протянула насмешливо тонким детским голоском:

— Ой!

Ворон схватил ее и прижал к серванту — посуда за стеклом отозвалась жалостливым дребезжанием. Альбина пожала плечами и отвернулась. Ворон смотрел на нее, такую ненавистную, такую желанную.

— Я люблю тебя! — со стоном проговорил он и сам испугался своего хриплого воющего голоса. — Я жить без тебя не могу!

Он отдышался, помолчал. Потом схватил жену за плечи, тряхнул. Ваза с букетом ромашек свалилась с серванта и разлетелась на множество осколков. Альбина досадливо повела плечом.

— Ты сломала меня! — шепотом закричал Ворон. Что-то булькало у него в горле, он скрипел зубами, швыряя в равнодушное бледное лицо свои обиды. — Я даже ударить тебя не могу…

Альбина смотрела поверх его плеча, рыхлого, потного. Смотрела без особого интереса, но терпеливо, вежливо, как воспитанный человек смотрит скучный спектакль, стесняясь покинуть зал посреди действия. Надо дождаться антракта.

— Ты — хороший, я — плохая, — повторила Альбина и невозмутимо посмотрела мужу в глаза.

Но Ворона уже понесло. Вся его боль, вся обида, ревность, отчаяние, злость — все это хлестало из него мутным потоком, он едва успевал облекать в невнятные слова свои бурные эмоции.

— Какой-то слизняк… певун безголосый… — выплевывал он, задыхаясь и хрипя, — и ты за ним… Кошка! А он боится меня, принц твой!

Альбина все так же бесстрастно наблюдала, как уродливые гримасы искажают его багровое взмокшее лицо. Только отводила свои обнаженные плечи от его влажных горячих рук. А он догонял ее, хватал, лапал, мял, кричал ей в лицо:

— Он же в штаны наложил! Я ему только слово сказал!

Альбина свела брови к переносице и толкнула мужа своей слабой тонкой рукой в грудь. Огорченно покачала головой, прошелестела:

— Ты страшный…

И попыталась выскользнуть из его рук. Ворон схватил ее, швырнул к стене, навалился, распластывая.

— Я ему только слово сказал! — Он, как мальчишка, хвастался своей силой, своей победой. — Словцо… Маленькое такое словечко! И все! Фр-р-р… Улетела твоя пташка! Все. Фр-р-р!

Он махал руками, брызгал слюной. Он не отрывал глаз от ее лица, следил за каждым движением, за каждым вздохом — больно ли ей? Обидно ли?

Альбина вздохнула, погрозила Ворону пальцем и сказала осуждающе:

— Зря ты его пугал. Он нервный.

И все.

В том-то и была разница: Ворон говорил много, убеждал, тряс, орал и метался, но слова его отскакивали от Альбины, не задевая, не раня; она же говорила мало и неохотно, но каждое ее слово жгло огнем, впивалось ядовитым жалом.

Ворон взревел и, как раненый кабан, заметался по комнате, круша и разбрасывая все на своем пути. Потом снова набросился на жену, схватил за плечи; руки его сами собой скользнули к ее тонкой нежной шее, сцепились в кольцо, сжались… Если бы она испугалась, заплакала, закричала… Но она смотрела спокойно, с некоторой досадой, как на безличную помеху — вроде плохой погоды или грязной лужи на тропинке. Ворон завизжал:

— Он трусливый! Слышишь? Да если он к тебе на метр, на сантиметр, на миллиметр… Ему — все! Пятнадцать лет! А ему не хочется, не хочется ему, слышишь?!

Ворон тряс Альбину, словно надеялся вытрясти из нее хоть какую-то реакцию. Она клонилась то вправо, то влево, как тряпичная кукла, а лицо ее оставалось по-прежнему безмятежным и неподвижным. Вячеслав, кажется, отдал бы все на свете, лишь бы увидеть хоть одну слезинку, хоть тень печали на ее лице. Он подыскивал самые грубые, самые оскорбительные слова.

— Он тебя продал! На шкуру свою обменял! Ну ничего, я его достану! Я достану его, слышишь?

Да что же это такое, оглохла она, что ли, в самом деле?! Он обхватил ее лицо ладонями, вжался губами в губы, зашептал сорванным голосом:

— Он попоет у меня, попоет! На зоне попоет! — И вдруг его как осенило, и он завопил в радостном возбуждении: — А зачем пятнадцать лет? Вышку ему! Вышку!

Он вопил, продолжая колотить Альбину спиной о стену.

Татьяна Львовна застыла в мертвом оцепенении, сложив руки на коленях. В глазах ее бился ужас.

Ворон наконец отпустил Альбину. Она склонила растрепанную голову на плечо и произнесла задумчиво, тем самым единственным в мире хрустальным надтреснутым голоском, от которого у Вячеслава всегда мурашки по коже бежали:

— Хочу спать. — Подумала и добавила с легкой улыбкой: — Сейчас дождь прошел. Трава такая мокрая. И у мальчика губы тоже мокрые…

Ворон отшатнулся.

Альбина не спеша прошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Вячеслав как-то сразу обмяк и, казалось, даже стал меньше ростом — словно из него выпустили воздух. Шаркая ногами, он вернулся к серванту, открыл дверцу, достал еще одну бутылку водки и сел за стол, на прежнее место. Он будет сидеть так еще час, пока не удостоверится, что Альбина заснула. Потом, как вор, прокрадется в спальню, встанет у кровати на колени и прижмется губами к ее тонкой до прозрачности, холодной руке…

Так и пройдет короткая летняя ночь. Под утро Ворон задремлет, забудется тревожным сном, и его опять будет мучить все тот же кошмар: Альбина убегает, исчезает, умирает… Он проснется, обливаясь холодным потом, и увидит ее — живую, спящую. И все простит ей в эту минуту, все-все… Свой позор и свою изломанную жизнь. Простит — лишь бы жила и дышала здесь, на расстоянии вытянутой руки.

Потом пойдет на кухню и сварит себе на завтрак яйцо. Как это делала Альбина. Теперь-то она не готовит ему ни завтраков, ни обедов, он сам это делает. Ничего. Лишь бы жила и дышала здесь… И он простит ей все, и боль, и ревность, и обиду… До вечера. А ночью все начнется сначала.

Два дня Иван считал часы и минуты. Конечно, они с Мариной вроде бы поссорились. Она обиделась и ушла. Но все-таки она сказала:

— Через два дня. Здесь.

А все остальное не важно. Конечно, он обидел ее, милую, нежную, единственную во всем мире Маришу… Он ляпнул ужасную, непростительную глупость. В раздражении, в отчаянии. Нет, он так не думает, он всегда будет любить ее — несмотря ни на что. Вместе они или нет — он все равно любит ее больше всего на свете, и это от него не зависит, как солнечный свет или приход весны. Он будет любить ее, даже если она бросит его, предаст, забудет… Когда они встретятся, Иван скажет ей это и еще многое другое, все, что он перечувствовал и передумал за эти два дня… Когда они встретятся. А если она не придет?