Пьер Шоню - Цивилизация Просвещения

• Название: Цивилизация Просвещения
• Автор: Пьер Шоню
• Издательство: У-Фактория; АСТ
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9757-0332-3; 978-5-9713-8358-1

Пьер Шоню, историк французской школы «Анналов», представляет уникальную в мировой культуре эпоху европейского Просвещения, рожденную из понятия прогресса (в сфере науки, технике, искусстве, общественных структур, философии) и приведшую к французской революции. Читатель увидит, как в эту эпоху повседневность питала дух творчества, открытий и философских размышлений и как, в свою очередь, высокие идеи претворялись на уровне обыденного сознания и мира материальных вещей. Автор показывает, что за великими событиями «большой» истории стоят не заметные ни на первый, ни на второй взгляд мелочи, играющие роль поистине пусковых механизмов исторического процесса. Попробуйте задуматься, каким образом завезенная англичанами из колоний привычка пить чай привела к увеличению продолжительности жизни европейцев и возможности получить лучшее образование, или, например, поразмышляйте, какая связь между «Энциклопедией» просветителей и заменой в домах XVIII века сундуков шкафами.

---

Европа как культурное пространство — это также движение и прогресс. Вне ее пределов все неподвижно, застыло, по-варварски. «Все народы, торговавшие с Индией, неизменно ввозили туда металл и вывозили оттуда товары. <…> Древние авторы рисуют нам индийцев такими, какими мы видим их и сегодня во всем, что касается полиции, нравов и обычаев. Индийцы были, индийцы будут такими же, каковы они сейчас. <…> Народы, живущие на берегах Африки, по большей части дикари и варвары…» (Монтескьё, «О духе законов», XX, 21). Монтескьё говорит о присутствии в рамках страстно утверждаемого им европейского культурного пространства глубинного противопоставления: «В Европе наблюдается нечто вроде равновесия между южными и северными народами. Первые имеют множество жизненных удобств и мало потребностей; вторые — множество потребностей и мало жизненных удобств». Европа, расширяющаяся за счет могучего роста происходящих в ней движений, не только отождествляется со всей обитаемой вселенной, но и выстраивается по двухполярной модели север — юг, с полным на то основанием игнорирующей народы и государства.

Этот дуализм севера — юга, заключающий в себе все более и более грозную объективную реальность, действительно составляет часть пространственной модели эпохи Просвещения. Изначально Европа представляла собой Средиземное море, опрокинутое на север. Эту структуру Европа, на словесном уровне родившаяся в XVII веке, заимствовала у католицизма. Колебательное движение, проникшее в литературное сознание XVIII века, коренится в очень далеком прошлом. С VII по XIV век север неизменно преуспевал за счет средиземноморского ареала, расколотого надвое вторжением ислама. Великое средневековое обновление осуществляется между Луарой и Рейном. Великая эпидемия чумы, в большей степени затронувшая север, открытие, завоевание и эксплуатация новых земель способствовали новому подъему Средиземноморья. Создание дорог, путей сообщения сопровождалось невиданным расцветом искусства и науки. Средиземное море возвращает себе былой авторитет. В силу инерции, заданной XV–XVI веками, XVII столетие по большому счету даже переоценивало значимость Внутреннего моря.

В 1680 году происходит осознание нового равновесия. О направлении юг — север на уровне представлений в этой главе больше нечего писать. Все сказано Полем Азаром в начале его «Кризиса европейского сознания». Упадок Испании, угасание Италии, полное господство Франции, жестокая конкуренция со стороны Англии, Голландии, западной части Германии. «В 1697 году в Тюбингене Андреас Адам Хохштеттер в своей латинской речи [латынь — язык севера] страстно доказывает необходимость путешествия в Англию: „Oratio de utilitate peregrinationis anglicanae”. Я не стану, говорит оратор, превозносить плодородие английской земли, я лучше буду говорить об английской науке и еще в большей степени — об английской религии. Кому из нас не известно, с каким мужеством и отвагой английские дворяне в царствование Якова II противостояли посланцам римской курии и защищали наше общее дело?» Начало эпохи Просвещения — это еще и великий реванш протестантской Европы.

Литературная история путешествий еще не написана; она могла бы многое нам поведать. С XVI до конца XVII века путешествия почти неизменно совершаются в южном направлении. Рим — обязательное место паломничества художника; не миновал Италии и Монтень. Север учится у юга, он расширяет свои горизонты до полуденных стран, он приглашает с юга поваров и педагогов. На юг отправляются за авторитетом, признанием, культурными благами. Юг посылает на север своих миссионеров, своих педагогов и инженеров: те, кто выучился на юге, отправляются преподавать на севере.

Около 1680—1700-х годов путешествия меняют направление. Философские, литературные, чуть ли даже не художественные путешествия на юг остаются в прошлом. Как ни парадоксально, культурные маршруты эпохи Просвещения ведут на север. Чтобы доказать преимущества севера, вспомним a contrario[22] путешествия в Испанию. Начиная с мадам д’Онуа (конец XVII века) вырабатывается стереотип: Испания — источник изумления, насмешек и возмущения европейцев, живущих по ту сторону Пиренеев, — больше не Европа: будучи пропилеями древнего и нового мира, теперь она становится далеким медвежьим углом внешних пространств. Превращение peregrinatio[23] на Иберийский полуостров из путешествия с высокими культурными целями в экстравагантную поездку знаменует собой перемещение центра европейского пространства. Европа теряет одну из средиземноморских провинций как раз в тот момент, когда она приобретает провинции на севере. Но перейдем от вымысла к реальности, к реальным путешествиям, путешествиям культурной элиты эпохи Просвещения. Не откажем себе в удовольствии вообразить легко осуществимое исследование, основанное на ограниченной по необходимости выборке знаменитых имен из мира литературы, науки и искусства, — итогом которого могла бы стать серия карт, шаг за шагом отражающих географию путешествий с XVI по XVIII век. Карты XVI века отразят тяготение к Италии, карты рубежа XVI–XVII веков — вслед за Италией еще и Испанию. Начиная с 1680 года мы увидим Англию, с 1750-го — восточную Германию, с 1770-го — европейскую Россию, то есть Санкт-Петербург.

Европа путешественников — это Европа городов. Конечно, впереди с большим отрывом идет Париж, затем — за счет инерции, традиций, тяги к удовольствиям — Венеция, Рим, Флоренция; Вена и Лондон ценятся благодаря науке, Берлин и Санкт-Петербург — благодаря средствам, предоставленным в распоряжение властителей дум просвещенными монархами, Фридрихом и Екатериной, правившими по указанию философов. «Высадившись в Бордо, вестфалец Кандид и голландец Мартен слышат, как все путешественники говорят: „Мы едем в Париж”; они поддаются всеобщему стремлению, говоря себе, что это не такой уж большой крюк по пути в Венецию, где их должна ждать Кунигунда». Марсель и Бордо, Лион, Кале или Страсбург путешественники-философы посещают только проездом. «Все стремятся в столицу галлов, в этот новый Вавилон», — ведь, согласно «Китайскому шпиону» Анжа Гудара, «все королевство сосредоточено в Париже», «столице европейского мира». Мариво устами одного из своих персонажей даже утверждает, что «Париж — это мир», а «все остальное на Земле — только его предместья» (цит. по Р. Помо). Мариво невольно довел до абсурда пространственную ограниченность просвещенных европейцев в сфере философских путешествий.

В XVIII веке путешествие на континент составляет один из элементов воспитания молодых английских аристократов. Европа английских путешественников — это в первую очередь Франция; она простирается до Венеции, при необходимости захватывает Нидерланды, Рейн и часть Германии; Испанию она отныне не включает. Таким образом, посредством педагогических путешествий Англия и Франция подчеркивают свое совместное культурное владычество над просвещенной Европой. Английские путешествия на континент в XVIII веке способствовали заметному «офранцуживанию» даже самого английского языка. Английский британской королевы, оксфордский акцент с его произносимыми отдельно друг от друга слогами, во многом возник вследствие пребывания на континенте сыновей тогдашних джентри, в то время как американский английский «круглоголовых» Виргинии и Новой Англии, защищенный дальностью расстояния и заскорузлой коркой провинциальности, сохраняет интонации, предшествовавшие европейскому франкоязычному космополитизму XVIII века.

Но вернемся во французское культурное пространство. Все сведения о пространственных представлениях XVIII века соединены в странствиях его самых знаменитых представителей. Вот Руссо, мечущийся между Швейцарией, Турином, Альпами, Парижем и Англией (то есть Юмом). Вот Дидро и Европейская Россия при Екатерине Великой. Вот Вольтер: «Парижанин по рождению, он исследовал только северные страны, никогда на забираясь на юг дальше линии, очерченной Туренью, Лионом и Женевой. Его пути ведут в Англию, Нидерланды, Германию, Швейцарию» (Р. Помо). Лотарингия в этом маршруте — больше чем просто проезжее место: это один из фокусов эллипса.

У этой географии — давняя история. Долгая одиссея Монтескьё (1728–1732) позволяет дать набросок своего рода психологической географии Европы эпохи Просвещения. Она начинается с «приграничной» Австрии: Вена — столица только что появившейся дунайской империи, где можно встретить принца Евгения Савойского, который был тогда главой военного совета Священной Римской империи, героем восточной «границы» Европы, победителем турок, отвоевавшим для Европы Дунай; Монтескьё возносит ему хвалы в своем трактате «О размышлении». «Путешествие по Австрии» написано сухо. Жители этой в высшей степени католической страны не обрели благодати. И лишь дважды — порыв энтузиазма: венгерские медные рудники — Кремница, Шемниц, Нейзоль (на основе впечатлений, вынесенных им из путешествия, Монтескьё с 1731 по 1751 год составил пять записок о рудниках и дорогах), усилия имперского правительства открыть для движения товаров и идей эту гористую, лесистую, дикую страну. «Эта прекрасная дорога стоила правительству всего 430 тыс. флоринов. Снизу ее покрыли камнями, а сверху — щебнем. <…> Кроме того, император построил очень красивые дороги, чтобы иметь сообщение со своими портами на Адриатике. Работы велись над одной из дорог от Карлштадта до самого Бухарица…»