Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 22. Истина

• Название: Собрание сочинений. Т. 22. Истина
• Автор: Эмиль Золя
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1966

Третий роман тетралогии «Четвероевангелие», которому было суждено стать последним произведением не только этой серии, но и всего творчества Э. Золя, был написан с обычной для него быстротой: начатый 27 июля 1901 года, он был завершен через год — последняя страница помечена 7 августа 1902 года. Если учесть, что объем романа — сорок авторских листов, то окажется, что Золя писал около двух листов в месяц. Через три дня после того, как рукопись была завершена, 10 августа 1902 года, роман начал печататься фельетонами в газете «Орор» («Aurore»). Золя так и не увидел свой роман опубликованным. В ночь на 29 сентября он умер от отравления угарным газом, и «Орор» в течение нескольких месяцев продолжала публиковать книгу уже покойного автора. В феврале 1903 года отдельное издание «Истины» вышло с траурной рамкой на обложке. Тираж романа в одном только 1903 году достиг пятидесяти тысяч экземпляров и впоследствии неуклонно возрастал.

В центре «Истины» — общественно-идеологическая проблематика, с которой столкнулся Золя с тех пор, как началось в 1894 году дело Дрейфуса, переросшее в 1898 году в дело самого Золя. Альфред Дрейфус был капитаном французской армии, офицером генерального штаба, обвиненным в шпионаже. Герой «Истины» — учитель начальной школы Симон, обвиненный в надругательстве над мальчиком и зверском его убийстве. Однако движущие силы обвинения, причины массового психоза, соотношение противостоящих и борющихся лагерей в реальности и романе аналогичны. Золя придал сюжету романа большую обозримость и отчетливость, обнажил тайные пружины, выставил на всеобщее обозрение врагов республики и прогресса, заинтересованных в грязной провокации, которая была затеяна в 1894 году и окончательно погашена лишь двенадцать лет спустя: Дрейфус был реабилитирован и восстановлен в гражданских правах в 1906 году, через четыре года после опубликования «Истины» и смерти Золя, предрекшего в своем последнем романе эту победу правосудия над монархически-клерикальным произволом.

---

Внезапно Марка осенила догадка. Несомненно, все дело в г-же Дюпарк: она старается отобрать у него Женевьеву, а потом завладеет и дочкой. Напрасно он не вмешивался, допустил, чтобы жена и девочка проводили время в этом доме, в атмосфере набожности. Все эти два года он не замечал того, что происходило в душе Женевьевы, а между тем у нее пробуждались благочестивые настроения юности, одерживало верх полученное ею воспитание, постепенно воскресали догматы, которые, как ему казалось, были разрушены доводами его рассудка, силой его любви. Женевьева пока еще не ходила в церковь, но уже отошла от него, возвращалась к прошлому, вступила на путь, где каждый шаг будет неизбежно удалять их друг от друга.

— Дорогая моя, — печально спросил он, — так между нами уже нет согласия?

Она ответила очень искренне:

— Так оно и есть, Марк. Знаешь, бабушка была права, корень зла — это ужасное дело. С тех пор как ты начал защищать этого человека, который по заслугам попал на каторгу, у нас в доме неблагополучно — кончится тем, что мы перестанем понимать друг друга.

— И это я слышу от тебя! — воскликнул он в отчаянье. — Теперь ты идешь против истины, против справедливости!

— Я против заблудших, злобных и порочных людей, которые борются с религией. Они хотят уничтожить бога; но если человек отходит от церкви, он должен уважать ее служителей, творящих столько добра.

На сей раз Марк смолчал, сознавая всю бесполезность спора в этой обстановке, в момент, когда должны были появиться ученики. Неужели зло уже так укоренилось? С глубоким прискорбием он обнаружил, что основная причина их размолвки — дело Симона, взятая им на себя справедливая миссия; но он ничем не мог поступиться, и путь к соглашению отрезан. Итак, за последние два года дело Симона натворило немало бед, как отравленный источник, которому суждено заражать всех вокруг, пока не будет восстановлена справедливость. Была заражена и его семья.

Видя, что Марк не отвечает, Женевьева направилась к двери, спокойно повторив, что уводит Луизу к бабушке.

Внезапно Марк обнял ребенка и крепко поцеловал. Допустит ли он, чтобы у него отняли и Луизу, плоть от плоти его? Может быть, не надо выпускать ее из рук, — иначе как ее спасти от бессмысленной, смертельной заразы? На минуту его взгляд остановился на дочери. Подобно матери, бабушке и прабабушке, девочка в пять лет была высокая и стройная. Но она не была белокурой, как они, и унаследовала от Фроманов высокий лоб, подобный неприступной крепости разума. Прелестным жестом она обвила ручонками шею отца.

— Знаешь, папа, — проговорила она, смеясь, — я хорошо выучила басню и скажу ее тебе вечером.

И снова Марк не захотел спорить, опасаясь проявить нетерпимость. Он передал девочку матери, и они ушли. Тем временем начали входить школьники, и скоро в классе стало шумно. На душе у Марка было неспокойно, он предвидел, какая борьба разгорится из-за снятого им со стены распятия. Эта борьба захватит и его очаг! Ему и его близким придется пролить немало слез. Героическим усилием он прогнал мрачные мысли и, вызвав Себастьена, своего помощника, чтобы тот следил за чтением, бодро приступил к наглядному уроку; просторный класс был залит ярким, веселым солнцем.

II

Три дня спустя, вечером, когда Женевьева уже лежала в постели, а Марк раздевался, собираясь лечь рядом с ней, он сказал жене, что получил срочное письмо от Сальвана, приглашавшего его к себе на следующий день, в воскресенье.

— Это наверняка по поводу распятия, — добавил Марк. — Оказывается, некоторые родители пожаловались, что я снял его со стены, и могут раздуть целую историю. Впрочем, я был к этому готов.

Уткнувшись головой в подушку, Женевьева молчала. Но когда он лег и погасил свет, она, к его радости, прильнула к нему и прошептала на ухо:

— В тот раз я резко говорила с тобой. Правда, я совсем по-другому смотрю на религию и на это дело, но по-прежнему люблю тебя, люблю всей душой.

Это признание тронуло его, тем более что уже три ночи она поворачивалась к нему спиной, точно между ними произошла супружеская ссора.

— Раз тебе предстоят неприятности, — ласково продолжала она, — я не хочу, чтобы ты думал, что я сержусь. Можно иметь совсем разные убеждения и нежно любить друг друга, не правда ли? И раз ты мой, то и я вся твоя, милый мой муженек!

В страстном порыве он привлек ее к себе, и они слились в горячем объятии.

— Дорогая моя женушка, пока ты меня любишь и принадлежишь мне, я ничего не боюсь, хотя нам угрожают со всех сторон!

Она отдалась ему, трепеща, забыв обо всем в этот сладостный миг любви, которой так жаждала. Это был миг полного слияния, совершенного примирения. Согласие молодых любящих супругов, ежедневно разделяющих ложе, может быть нарушено лишь в том случае, если они остынут друг к другу. Пока супругов соединяет страсть, они всегда будут в мире, несмотря на серьезные размолвки. Кто захочет их разобщить, должен прежде всего побороть их взаимное влечение.

Целуя жену в последний раз перед сном, Марк захотел ее успокоить.

— Я буду вести себя очень осторожно в этом деле, — обещаю тебе. Ведь ты знаешь, — в сущности, я человек умеренный и благоразумный.

— Поступай как найдешь нужным, — ответила она от души. — Лишь бы ты не отдалялся от меня и мы любили друг друга — больше мне ничего не нужно.

На другой день Марк отправился в Бомон, ободренный пылкой нежностью жены и почерпнув в ней мужество. Он вошел в кабинет к Сальвану с улыбкой на лице, готовый к бою.

Но после дружеского рукопожатия первые же слова директора удивили и смутили его.

— Итак, мой отважный друг, вы наконец обнаружили новый факт, доказательство невиновности бедняги Симона, которое мы так долго разыскивали, и это даст повод к пересмотру его дела?

Марк ждал разговора о распятии. Он медлил с ответом, не зная, сообщить ли Сальвану правду, которую скрывал ото всех. Он сказал, медленно подбирая слова:

— Новое обстоятельство… Нет, пока еще ничего определенного.

Сальван не заметил его колебаний.

— Так я и думал, иначе вы известили бы меня, не правда ли? Но все-таки ходят слухи, что вы сделали открытие, нашли очень важный документ, по счастливой случайности у вас в руках крупный козырь, и теперь вы можете в любой миг поразить истинного виновника и его сообщников, иначе говоря, всю местную поповскую клику.

Марк слушал, глубоко пораженный. Кто мог проболтаться и как распространились преувеличенные слухи о признании Себастьена и о разговоре, который имела с Марком мать мальчика, г-жа Александр? Внезапно Марк решился: надо поставить в известность друга, руководителя, мужественного и мудрого человека, которому он всецело доверял. Он подробно рассказал, как ему удалось узнать, что имелась полученная от Братьев пропись, подобная той, какая фигурировала в деле, и как эту бумажку уничтожили.

Сальван в крайнем волнении поднялся с места.

— Это была важная улика! — воскликнул он. — Но вы хорошо делаете, что не предпринимаете никаких шагов и молчите, пока у вас ничего нет в руках. Надо ждать… Теперь я понимаю, чем вызвано беспокойство, смутный страх в рядах наших противников. Вероятно, кое-что просочилось, — вы знаете, какие непредвиденные последствия может иметь случайно оброненное слово, которое подхватывают на лету и разносят по всей округе. Быть может, и никто не проговорился, тайны разглашаются каким-то непонятным образом, причем факты сразу же искажают… Но, очевидно, был дан толчок, — виновный и его сообщники почувствовали, как заколебалась почва у них под ногами. Они перепуганы, и это естественно: ведь им надо выгородить преступника!

Затем Сальван перешел к делу, из-за которого спешно вызвал к себе Марка.

— Я хотел вас повидать и побеседовать о том, что сейчас всех занимает, — я имею в виду распятие, которое вы сняли со стены в классе… Вам известен мой образ мыслей: школа должна быть строго светской, и вы правильно поступили, убрав религиозный символ. Но вы не представляете себе, какую бурю вызовет ваш поступок!.. Хуже всего то, что святые Братья и иезуиты, на которых они опираются, страшатся оружия, якобы попавшего вам в руки, и, спасая себя, будут изо всех сил стараться вам повредить, подорвать ваше положение. И как только они обнаружат ваше уязвимое место — ринутся в атаку.

Марку все стало ясно. Он энергично взмахнул рукой, словно принимая вызов.

— Разве я не соблюдал осторожность, следуя вашим благоразумным советам? Ведь я ждал два долгих года после осуждения Симона, прежде чем удалил это распятие, как бы олицетворявшее власть торжествующих клерикалов над школой? Я восстановил традиции свободного преподавания в этой злополучной школе, потерявшей доверие и уважение; и после того, как я добился победы и заставил признать свой авторитет, с моей стороны было вполне естественно освободить школу от всяких религиозных символов и занять нейтральную позицию в вопросах религии, позицию, от которой никогда не следовало отступать.