Мария Грей - Мой отец генерал Деникин

• Название: Мой отец генерал Деникин
• Автор: Мария Грей
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания Марины Антоновны Грей, изданные во Франции в 1985 году, — живое свидетельство дочери, книга воспоминаний, сюжет, который написан самым великим мастером — жизнью. В них в яркой художественной форме, насыщенной эпистолярным наследием отца, отмечены не только основные вехи его нелегкой армейской службы и боевого пути, но описаны взгляды и черты личности генерала, общественная деятельность и перипетии его повседневной жизни в эмиграции.

Предназначена для широкого круга читателей.

Публикация подготовлена Центром комплексных исследований российской эмиграции Института научной информации по общественным наукам Российской академии наук.

Под общей редакцией доктора исторических наук А.Я. Дегтярева.

---

Кубанской армии не существует. На фронт не идут, а с фронта бегут. Предали.

Сила и настроение Добровольческой и Донской армий: первой — 5, второй — 4.

Живу в поезде, в мерзком Екатеринодаре. Голова трещит, мозг вянет, сердце болит. Проклятие гнусным людям, продающим Россию, особенно кубанским демагогам и господам крайне правых взглядов.

Общий вывод для Тебя: надеясь на благополучный исход, все же готовиться к эвакуации под английским покровительством».

4 марта 1920 года.

«Опасаюсь, чтоб Тебя не спровоцировали. Боже сохрани! Ни от каких учреждений, министров не принимай ничего. Продавай вещи, победствуй немножко, может быть, мне удастся как-нибудь помочь. Бедная моя голубка, сохрани Тебя Бог, ненаглядная».

25 февраля 1920 года.

«Моя родная! Плоховато на боевом и на внутреннем фронте. Говоришь, потеряли равновесие? Не думаю. А тяжко — это несомненно. Общее настроение:

1) Добровольцы отходят. Донцы дерутся, но, не видя подкрепления, нервничают. Кубанцы изображают солдат из оперетты: «Мы идем! Мы наступаем!» — и никуда не идут.

2) Казачьи атаманы играют на руку большевикам, подтачивают и подрывают фронт по-прежнему. На что надеются, неизвестно.

3) Кубанство сидит между двух стульев.

4) Офицерство бродит.

5) Вообще атмосфера напряженная. Возможны всякие неожиданности. Возможен даже отход.

Сейчас беседовал с Хольманом. Спрашивал совета насчет Кипра. Он чрезвычайно деликатно и минуя больные вопросы, ответил, в общем, следующее: «Адмирал Сеймур предлагает тебе место на броненосце. Лучше ехать в Англию (не на Кипр). Он снесся с Черчиллем. В Англии много наших друзей. Они понимают ситуацию русских людей и очень гостеприимны, будет возможность, вернем свой долг.

Ехать тебе в Екатеринодар, конечно, нельзя, по дороге бомбят, как бы чего не случилось.

Про Марину не пишу — так, напускное. На самом деле я ее люблю.

Сохрани Вас Бог, мои дорогие, привязывающие меня к жизни, довольно-таки безотрадной. Без вас было бы невыносимо. Обнимаю».

Ася с дочерью, дедом и двумя сиротами, детьми Корнилова, отправляется в Константинополь.

17 марта 1920 года.

«Родная моя! Такое нагромождение событий, переживаний, впечатлений, что трудно еще в них разобраться.

1. Екатеринодар донцы и кубанцы оставили с большой поспешностью. Линию р. Кубани не отстояли, большевики форсировали ее и на участке Добровольческой армии. Началось отступление: у добровольцев в порядке, у донцов один корпус отрезан, другой перешел к зеленым, третий частью отошел с оружием, большей же частью побросав все. Драться не хотят.

2. В Новороссийске напряжение достигло предела. Но введением добровольческих частей и крутыми мерами порядок был сохранен до конца. Транспорты эксплуатировали; отстаивать позиции — трудно было заставить.

3. В ночь на 14-е произвели полную эвакуацию Новороссийска. При том нравственном состоянии войск, при общем положении полуокружения (зеленые и большевики) эвакуация была выполнена удовлетворительно. Но сердцу бесконечно больно: брошены громадные запасы, вся артиллерия, весь конский состав, армия обескровлена.

4. Я не имел нравственной обязанности вывозить тех донцов, которые бросали оружие и не хотели даже прикрывать эвакуацию. Тем не менее до 15 тысяч их вывезено. Они теперь в Евпатории и представляют лишь «рты», а не «штыки и шашки». Разложение их и командного состава велико. Угрожает брожением и эксцессами. Часть, не попавшая на пароходы, пошла на Геленджик и частью распалась, частью пробивается на Туапсе, которое занято пробившимися туда кубанскими и добровольческими (отряд Букретова) частями.

5. В течение ночи выведены все добровольцы (за исключением 3-го Дроздовского полка, который пробивается на Туапсе) и 15 тысяч донских казаков. Успех исключительный.

Тем не менее Сидорин и компания, желая отвести от себя обвинения за свою бездеятельность и за разложение казаков, факт не вывоза всех донцов (абсолютно не желавших драться и, по существу, в Крыму ненужных) определяет «предательством» казаков и ведет бешеную кампанию против меня и Добровольческого командования. Большой негодяй!»[3]

6. Я с окружающими ушел из Новороссийска на миноносце, когда все русские корабли вышли в море.

7. Англичане оказали огромную помощь. Сухой Мильн, желчный адмирал Сеймур, благородный Хольман делали все, что могли. Особенно последние два — прекрасные люди!

8. Хольмана отзывают. Уезжает дня через два, три. Очень большая потеря.

9. Какие перспективы? Я сказал старшим начальникам: в Крыму у нас такое огромное количество войск, что отстоять его ничего не стоит, если подымете дух. И, во всяком случае, только армия, которая сохранит дисциплину и порядок, сможет рассчитывать, в случае невозможности борьбы, на эвакуацию из страны. Ибо развалившейся никто не возьмет. Если развалимся, то… пожрем друг друга.

Все возможно. Пойдет работа. Бог даст выправится.

10. Врангель стал крайне враждебен по отношению ко мне. Имей в виду.

11. Освободил от должности Ивана Павловича Романовского. Полное одиночество. Как тяжко. Злоба против него стала истеричной. Хотели его убить: как слепы и подлы люди! Душа моя скорбит. Вокруг идет борьба. Странные люди — борются за власть! За власть, которая тяжким, мучительным ярмом легла на мою голову, приковала, как раба к тачке — с непосильной кладью… Тяжко. Жду, когда все устроится на местах, чтобы сделать то, о чем говорил Тебе. Бедное мое, несчастное дитятко, сколько горя пришлось на Твою долю… Потерпи немножко, Бог даст устроится. Желанная моя…»

В конце марта 1920 года белые, всего лишь шесть месяцев тому назад владевшие половиной территории России, сохранили в своих руках только Крымский полуостров.

Под Архангельском генерал Миллер, покинутый союзниками, теснимый красными, в конце концов, в феврале оставил с остатками своей небольшой армии территорию России и нашел убежище в Норвегии.

Под Петроградом части Красной армии, пришедшие на помощь Троцкому, оттеснили армию Юденича. Адмирал Коуэн не сдержал слова. Британский флот, наблюдая за боем со стороны, не нашел нужным вмешаться. Юденич и его армия отступили в Эстонию, где были разоружены.

В Сибири, которую союзнические миссии покинули одна за другой, бывший правитель и командующий всеми русскими армиями Колчак, отказавшийся от своих полномочий в пользу Деникина, был выдан чехами большевикам (с молчаливого благословения японцев и французского генерала Жанена) и расстрелян в феврале месяце. Очаги сопротивления белых в Сибири отныне вспыхивали лишь спорадически, под руководством генералов Семенова и Унгерн фон Штернберга — людей мужественных и почти легендарных, и не имели значительного влияния на события.

Отступление армий юга России было столь же стремительным, как и недавнее наступление. Белые еще в течение восьми месяцев будут героически оборонять Крым, но война, совершенно очевидно, была проиграна уже в марте 1920 года.

Как объяснить, что

… Был близок уже причал, когда внезапно ты,

нежданная гроза, разбила их мечты.

Причины поражения двух основных фронтов — Восточного (Колчак) и Южного (Деникин) были сходны, если не идентичны. Рассмотрим подробнее ситуацию на Южном фронте.

Вооруженные силы юга России наступали слишком быстро, не располагая ни временем, ни компетентными людьми, ни материальными средствами для обеспечения управления и защиты огромных завоеванных территорий. В октябре 1919 года они занимали территорию в 1.430.000 квадратных километров (в два с половиной раза больше площади Франции). Историки часто ставили в вину Деникину его решение идти на Москву. В мемуарах генерал приводит доводы, заставившие его решиться на эту операцию:

1. Психологический эффект, производимый на бойцов одним приказом наступать на столицу. Кто владеет Москвой — владеет Россией, ее телом и душой.

2. Вся имеющаяся информация говорила о том, что большевистское правительство находилось в очень трудном положении и наше наступление имело шанс ускорить его падение.

3. Нужно было пробудить надежду у тех, кто нам симпатизировал в большевистском тылу.

4. Необходимость побудить к действию казаков, всегда инертных, когда речь шла о борьбе не на их собственной территории.

Деникин также боялся в случае продолжительного бездействия разложения своей армии, которая создавалась во многом как армия «повстанческая».

«Лишь постоянно преследуя врага, не давая ему времени опомниться и прореагировать — и тем самым бесконечно расширяя наш фронт, — мы имели какой-то шанс победить превосходящего числом противника. Мы отторгли у большевиков самые богатые районы, тем самым лишив их хлеба и боеприпасов. Обедневший Кавказ не мог больше давать нам продовольствия и вооружения. Нам необходимо было отвоевывать новые территории, и лишь приток новой живой силы мог дать армии возможность выжить. Классическая стратегия, к которой прибегали многие полководцы от Ганнибала до Наполеона, представляет собой нечто противоположное стратегии гражданской войны. И действительно, чем больше фронт расширялся, тем больше он набирал силу, пусть только лишь увеличиваясь в численном составе. С мая по октябрь 1919 года армия юга России увеличилась с 65.000 до 150.000 человек.