Агафонов Николай - Иоанн Дамаскин

• Название: Иоанн Дамаскин
• Автор: Агафонов Николай
• Жанр: Прочая старинная литература

Исторический роман протоиерея Николая Агафонова раскрывает перед нами живой образ великого писателя и замечательного поэта VIII века — преподобного Иоанна Дамаскина. Действие романа разворачивается на драматическом фоне жестокого противостояния двух империй: христианской и мусульманской. Отец Николай живо и образно повествует о дворцовых интригах и государственных переворотах, о кровавых сражениях и горячей молитве, о преданной любви и лютой ненависти, о высокой святости и низкой подлости.

---

Сказав это, Юстиниан замолчал, продолжая глядеть в морскую даль. Иоанн встал рядом с императором, и вдруг у него пропала всякая неловкость, он уже не чувствовал, что стоит рядом с грозным владыкой. Перед ним был лишь одинокий человек с такой же вопрошающей и ищущей душой, как и его собственная. И Иоанн заговорил так, как разговаривал бы с простым собеседником:

— Мне представляется, что человек должен рассуждать об этих вещах всегда. Во всяком случае, с того времени, как эта дарованная Богом способность открывается в нем. Меня уже сейчас угнетает мысль, что мне уготована участь служения при дворе халифа. Как бы я хотел уйти в монастырь вслед за моим учителем, преподобным Космой! Но отец об этом и слышать не хочет. Он говорит, что мой долг — продолжать дело Мансуров. Душа моя жаждет одного, а повиновение родителям требует другого. Я понимаю, что по заповеди Божией должен почитать отца своего и помогать ему нести службу государеву. Но в Евангелии я вижу другой пример, когда апостолы тотчас оставили лодку и отца своего и последовали за Христом.

Юстиниан снисходительно усмехнулся:

— Оставаясь с отцом, ты все равно живешь со Христом. От тебя же никто не требует отречения. Просто уязвляется твоя душа, не имея возможности исполнить свое хотение. Вот если бы любовь к отцу требовала отречения от Христа, тогда надо было бы выбирать между любовью к Богу и любовью к родителю. Для христианина выбор ясен, потому как он помнит: «Кто возлюбит отца или матерь более Меня, не достоин Меня».

На какое-то время Юстиниан замолчал, а потом снова продолжил:

— Вспоминаю, как в отроческие годы, слушая на Страстной неделе чтение Евангелия, я всем сердцем негодовал на мучителей Христа. «Почему же, — думал я, — Он, повелевающий бурями, не разметал в пух и прах своих преследователей?! Не стер их в порошок! Ведь как было бы хорошо, если бы Христос, поразив своих противников, воссел бы на трон Давида, мудро управляя всем миром, наказывая злых и поощряя добрых». Но потом, когда повзрослел, я понял, что через Свою смерть Господь сделал гораздо больше, Он победил диавола, победил саму смерть. В каждом возрасте приходит своя мера понимания. Но даже теперь я все равно не могу понять: почему, воскреснув, Он не явился первосвященникам, не явился Пилату, Своим мучителям, чтобы показать им всю несправедливость их деяний, подлость и злобу их ничтожных душ? Представляю, как бы они, корчась от страха, ползали в ногах у Христа, умоляя о пощаде. Они, которые не верили во Христа, теперь бы наверняка поверили и покорились Ему. Ведь согласись, Иоанн, что это было бы справедливо и назидательно для других. Но Христос почему-то этого не сделал.

— Я думаю, — сказал взволнованно Иоанн, — Христос не явился Своим мучителям по той же причине, по которой Он все же явился отрекшемуся от Него Петру и не верившему в Его воскресение Фоме. Ведь и Петр, и Фома любили Христа и жаждали встречи с Ним. Если бы воскресший Христос явился Своим гонителям в Своем Божественном величии, они бы тоже покорились Ему. Но покорились бы только из страха, а там, где страх, там нет любви. Без любви нет спасения.

— А разве не страх нужен людям? Ведь именно страх управляет всей жизнью, а не заповедь любви. Страх неотвратимого наказания, на котором зиждется заповедь Моисея: «Око за око, зуб за зуб». Только эту заповедь и можно назвать справедливой. Я, василевс ромеев, поставлен Богом, чтобы уберечь царство от внутренних смут и защитить от внешних врагов. И мне для этого необходима сильная армия. На содержание армии нужны деньги. Все подданные моей империи хотят жить в мире, и все надеются, что василевс их защитит. Но при этом ни один подданный не хочет добровольно и честно платить налоги. Мне приходится силой и принуждением собирать эти налоги, предавая наказанию нерадивых. И вот для моих подданных я — кровожадный зверь. Если же я начну проявлять к ним любовь и прощать, то завтра эта любовь обернется бедствием для них же самих. И они все равно будут платить налоги, но уже сарацинам или болгарам. Так что же, ты считаешь, надо делать василевсу: править по законам Ветхого Завета и сохранить государство или жить по заповедям Христа и окончательно погубить государство на радость всем его врагам?

Юстиниан торжествующе смотрел на Иоанна, видя его смятение и растерянность.

— Не смущайся, Иоанн, на этот вопрос ни у кого нет ответа. Законы неба на грешной земле бессильны. Может быть, только после Второго Пришествия Христа, когда сатана будет окончательно побежден, эти законы обретут свою силу на новой земле и под новыми небесами, а пока по ним жить невозможно.

— Но ведь ты сам, Юстиниан, знаешь, что было немало людей, которые жили по этим законам Христа, и Церковь прославила их святые подвиги.

— Знаю, Иоанн. Но я знаю и то, что они не управляли этим миром, а, наоборот, противопоставили себя ему. Иные, не приняв законов этого мира, стали мучениками за Христа, другие, бежав от этого мира, жили в пустыне, стяжав себе подвиг молитвы и аскетизма. А что делать мне, василевсу, куда бежать? Мне как человеку нетрудно быть добропорядочным христианином: молиться, поститься, посещать службы, подавать милостыню, не красть, не прелюбодействовать. И всего этого и придерживаюсь от своей юности, подавая добрый пример своим подданным. Но вот я пришел из храма во дворец, и мне снова придется править этим греховным миром, и я опять буду заменять заповеди Христа ветхозаветными заповедями «око за око». И мне снова придется лить кровь человеческую. Ты же сам недавно видел, Иоанн, что это за люди. Сегодня охлос ликует, наблюдая состязание колесниц, а еще три века назад он ликовал, наблюдая, как звери на арене терзали христиан. Я уверен, что многие из тех, кто в восторге кричал: «Осанна, осанна Сыну Давидову», через несколько дней так же самозабвенно кричали: «Распни, распни Его!» Им, как и многие века назад, нужны только хлеб и зрелища. И вот этими людьми мне нужно править.

— Трудно возразить тебе что-либо, — печально молвил Иоанн. — Управлять несовершенным миром с помощью совершенных евангельских законов действительно представляется невозможным. Но все же я питаю твердую уверенность, что заповедь «око за око» никого не спасает, а Христова заповедь спасает. Еще я верю, что приближать этот мир к евангельской правде — возможно и даже должно для правителя. Поэтому христианский правитель, как мне представляется, должен всей душой стремиться прежде всего к справедливости.

— Как ты наивен, Иоанн! В своем стремлении управлять миром по евангельским заповедям такой государь погубит не только себя, но и свою империю. Произойдут государственные перевороты, нестроения, междоусобные войны, нашествия иноплеменных. Потомки скажут: этот святоша спасал свою душу, но был плохим правителем, потому что загубил свою страну.

— Пусть даже так, — пылко воскликнул Иоанн, — но это будет всего лишь суд человеческий — несовершенный. Я думаю, что для христианина важнее всего суд Божий.

Юстиниан, беседуя с Иоанном, ловил себя на мысли, что ему нравится то, что тот не соглашается с ним, спорит. Приводит доводы, если не всегда логичные, то все равно имеющие какую-то непостижимую для логики внутреннюю духовную убедительность.

3

В доме дината Протасия не спали, с волнением ожидая возвращения Иоанна. Юноша прибыл после полуночи, сопровождаемый Стефаном Русием.

Как только протоспафарий удалился, на Иоанна набросились с расспросами о его встрече с императором, но остались разочарованными. Иоанн лишь обмолвился, что с Юстинианом они беседовали на богословские темы, а по поводу мрамора для Мекки император обещал подумать. Никаких подробностей Иоанн рассказывать не стал, а, сославшись на усталость, отправился в свою комнату. Но придя к себе, Иоанн не спешил лечь в постель, а встал на молитву и почти до самого утра молился.

ГЛАВА 6

1

Последующие дни потекли, как и предыдущие, в ожидании. Феофан познакомил Иоанна с хартофилактом Великой церкви[32] архидиаконом Агафоном, который разрешил ему пользоваться книгохранилищем Святой Софии. Как-то раз Иоанн, с трепетом развернув один из свитков, прочел: «Таинствен сей праздник, посвященный Успению Богородицы и превосходящий силу слов...» Уже с первых строк его захватил возвышенный и поэтичный слог этой гомилии[33]. Иоанн решился спросить архидиакона об авторе рукописи.

— Поистине, Иоанн, — расплылся в довольной улыбке хартофилакт, — Сирийская земля, откуда ты прибыл, край благодатный, если рождает таких искусных в писании сыновей. Ведь там родился знаменитый Роман Сладкопевец. Там же родился и автор этой гомилии диакон Андрей. Он, как и ты, родом из Дамаска. Сейчас он по благословению патриарха заведует домом для вдов и сирот.

Когда Иоанн, придя вечером домой, поведал о диаконе Андрее из Дамаска, Павел Клеоз радостно воскликнул: