Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 13

• Название: Миры Роджера Желязны. Том 13
• Автор: Роджер Желязны
• Издательство: Полярис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-88132-129-4

Очередной том собрания сочинений Роджера Желязны объединяет два оригинальных сборника — «Двери лица его, пламенники пасти его» и «Последний защитник Камелота» — в новых переводах.

Содержание:

ДВЕРИ ЛИЦА ЕГО, ПЛАМЕННИКИ ПАСТИ ЕГО

Двери лица его, пламенники пасти его (пер. А. Пчелинцева)

Ключи к декабрю (пер. В. Баканова)

Автодьявол (пер. И. Гуровой)

Роза для Екклезиаста (пер. М. Тарасьева)

Девушка и чудовище (пер. В. Баканова)

Страсть к коллекционированию (пер. И. Гуровой)

Вершина (пер. В. Гольдича и И. Оганесовой)

Момент бури (пер. В. Баканова)

Великие медленные короли (пер. В. Баканова)

Музейный экспонат (пер. И. Гуровой)

Божественное безумие (пер. И. Гуровой)

Коррида (пер. И. Гуровой)

Снова и снова (пер. В. Баканова)

Человек, который любил фейоли (пер. И. Гуровой)

Люцифер-светоносец (пер. И. Гуровой)

ПОСЛЕДНИЙ ЗАЩИТНИК КАМЕЛОТА

Страсти Господни (пер. В. Фишмана)

Всадник (пер. Е. Людникова)

Пиявка из нержавеющей стали (пер. И. Гуровой)

Ужасающая красота (пер. М. Левина)

И вот приходит сила (пер. Е. Людникова)

Аутодафе (пер. И. Гуровой)

Жизнь, которую я ждал (пер. В. Карташева)

Мертвое и живое (пер. И. Гуровой)

Игра крови и пыли (пер. И. Гуровой)

Награды не будет (пер. И. Тогоевой)

Не женщина ли здесь о демоне рыдает? (пер. И. Тогоевой)

Последний защитник Камелота (пер. И. Тогоевой)

Жди нас, Руби-Стоун (пер. И. Тогоевой)

Получеловек (пер. Н. Калининой)

---

Как-то раз она спросила:

— Почему вы купили билет сюда и подписали контракт, если не хотели умереть?

— Но я хотел.

— И что-то заставило вас изменить решение? Что?

— Я нашел радость более сильную, чем это желание.

— А вы не расскажете мне какую?

— Конечно, я обнаружил, что это редкая, если вообще не единственная для меня, возможность испытать счастье. Дело в самом этом месте: отбытие, мирный финал, радостный уход. Мне нравится созерцать все это — жить на краю энтропии и убеждаться в том, как она хороша.

— Но нравится она вам не настолько, чтобы самому принять ее?

— Да. Я нахожу в этом причину, чтобы жить, а не чтобы умереть. Возможно, это ущербная радость. Но ведь я ущербен. А вы?

— Я просто совершила ошибку. И все.

— Насколько помню, они проводят самую тщательную, исчерпывающую проверку. И осечка со мной произошла только по одной причине: они не могли предвидеть, что это место может пробудить в ком-то желание жить дальше. Возможно, что и с вами произошло что-то похожее?

— Не знаю. Пожалуй…

В дни, когда небо оставалось ясным, они отдыхали в желтом тепле солнца, играли в простенькие игры, а иногда разговаривали о пролетающих птицах, о плавающих, дрейфующих, ветвящихся, покачивающихся и цветущих обитателях луж на песке. Она никогда не говорила о себе, не упоминала, что привело ее сюда — любовь, ненависть, отчаяние, усталость или ожесточение. Нет, она говорила только о том, что их занимало в ясные дни, а когда погода не позволяла им выйти из хижины, смотрела на огонь, спала или полировала его броню. Гораздо, гораздо позднее она начала петь или насвистывать обрывки модных или давно забытых песен. А если ловила на себе его взгляд, сразу умолкала и находила себе другое занятие.

И вот как-то вечером, когда огонь еле тлел, а ее рука полировала его броню, медленно, очень медленно, она сказала тихим голоском:

— Мне кажется, я начинаю вас любить.

Он ничего не ответил, не шевельнулся. Словно не услышал.

После долгой паузы она сказала:

— Как-то очень странно чувствовать это… здесь… при подобных обстоятельствах.

— Да, — отозвался он немного погодя.

После еще более длинной паузы она положила тряпку, взяла его руку — человеческую — и ощутила его ответное пожатие.

— Ты мог бы? — спросила она гораздо, гораздо позднее.

— Да. Но я раздавлю тебя, девочка.

Она провела ладонями по его броне, потом начала поглаживать то металл, то живую плоть. Прижала губы к его щеке — неметаллической.

— Мы что-нибудь придумаем, — сказала она, и, разумеется, они придумали.

В следующие дни она пела чаще, пела веселые песни и не замолкала, когда он смотрел на нее. И порой, очнувшись от легкой дремоты, которая требовалась даже ему, он сквозь самый малый свой объектив видел, что она лежит рядом или сидит и с улыбкой смотрит на него. Иногда он вздыхал — просто чтобы ощутить движение воздуха в себе и вокруг, и его охватывал тот блаженный покой, который уже давно отошел для него в область безумия, сновидений и тщетных желаний.

Однажды они сидели на пригорке. Солнце уже почти зашло, на небе появлялись звезды, сгущающийся мрак таял над крохотной полоской угасающего дня. Она отпустила его руку и указала:

— Космолет.

— Да, — ответил он и взял ее руку.

— Полный людей.

— Думаю, их там не так уж много.

— Грустно.

— Но это же скорее всего то, чего они хотят или хотят хотеть.

— И все равно это грустно.

— Да. Сегодня. Сегодня вечером это грустно.

— А завтра?

— Наверное, тоже.

— А где твое былое восхищение благородным концом, мирным уходом?

— Теперь это не так занимает мои мысли. Есть многое другое.

Они следили, как загораются звезды, пока не сомкнулся мрак, пронизанный смутным сиянием и холодом. И вот:

— Что станется с нами? — сказала она.

— Станется? — повторил он. — Если тебе хорошо так, то ничего менять не надо. А если нет, скажи мне, что не так.

— Ничего, — ответила она. — В этом смысле — вообще ничего. Так, какой-то страх. На душе кошки скребут, как говорится.

— Ну, тогда поскребу и я, — сказал он, поднимая ее словно перышко.

И со смехом унес ее в хижину.

А позже, много позже он вырвался из глубин словно наркотического сна — или его разбудили ее рыдания. Что-то случилось с его чувством времени — казалось, прошло много минут, прежде чем ее образ зарегистрировался, а промежутки между ее рыданиями казались неестественно долгими и растянутыми.

— Что… это? — спросил он, вдруг осознав легкое жжение в бицепсе.

— Я не хотела… чтобы ты… просыпался, — сказала она. — Пожалуйста, постарайся снова заснуть.

— Ты из Центра, так? Она отвела глаза.

— Неважно, — сказал он.

— Усни. Пожалуйста. Не теряй…

— …того, что требует седьмой пункт, — докончил он за нее. — Вы всегда свято выполняете условия контракта.

— Это не все… для меня.

— Ты в тот вечер сказала правду?

— Это стало правдой.

— Ну конечно, другого сейчас ты сказать не можешь. Седьмой пункт…

— Негодяй! — воскликнула она и дала ему пощечину.

Он засмеялся, но его смех оборвался. На столе рядом с ней лежал шприц и две пустые ампулы.

— Двух инъекций ты мне не делала, — сказал он, и она отвела глаза. — Быстрее! В Центр, чтобы нейтрализовать эту дрянь.

Она покачала головой:

— Уже поздно. Обними меня. Если хочешь мне помочь, обними меня.

Он обвил ее всеми своими руками, и они лежали так, пока приливы ветра накатывались, дули, замирали, оттачивая и оттачивая свои лезвия.

Мне кажется…

Я расскажу вам о существе по имени Борк. Оно родилось в сердце умирающей звезды. Часть человека и части многого другого. Если эти части выходили из строя, человеческая часть отключала их и чинила. Если она выходила из строя, они отключали ее и восстанавливали. Оно было создано столь искусно, что могло существовать вечно. Но если бы часть его умерла, остальные могли бы функционировать и дальше, воспроизводя действия, которые прежде совершало цельное существо. И в одном месте у моря, у кромки воды ходит предмет, тыча длинной металлической вилкой в другие предметы, вынесенные на песок волнами. Человеческая часть — или часть человеческой части — мертва.

Выберите из этого что вам угодно.

Игра крови и пыли

Они спланировали к Земле и заняли позиции в астероидном поясе.

Потом обозрели планету, два с половиной миллиарда ее обитателей, их города и технические достижения.

Через некоторое время заговорил тот, который занял передовую позицию:

— Я удовлетворен.

После долгой паузы второй сказал, достав малую толику стронция-90:

— Подходит.

Их сознания встретились над металлом.

— Валяй, — сказал тот, у кого был стронций. Другой изолировал время, обеспечил антиподные дорожки и сказал занимающему заднюю позицию:

— Выбирай.

— Вот эту. Первый снял стаз.

Одновременно оба осознали, что первые частицы радиоактивного распада понеслись в направлении, противоположном выбранному.

— Признаю себя проигравшим. Выбирай.

— Я — Пыль, — сказал занимающий переднюю позицию. — Три хода каждому.

— А я — Кровь, — ответил другой. — По три хода. Согласен.

Они покинули данную хронопоследовательность и просмотрели историю планеты.

Затем Пыль слетала в палеолит, подняла и обнажила рудные залежи по всему югу Европы.

— Первый ход сделан.

Кровь размышляла неисчислимое время, затем направилась во второй век до нашей эры и вызвала множественные кровоизлияния в мозг Марка Порция Катона, когда он встал в римском сенате в очередной раз потребовать, чтобы Карфаген был разрушен.

— Первый ход сделан.

Пыль вступила в четвертое столетие нашей эры и ввела пузырек воздуха в артерию спящего Юлия Амвросия, Льва Митры.

— Второй ход сделан.

Кровь направилась в Дамаск восьмого века и проделала то же самое с Абу Искафаром в комнате, где тот вырезал кудрявые буквы на маленьких кубиках из твердого дерева.

— Второй ход сделан. Пыль проанализировала игру.

— Тонкий ход!

— Благодарю.

— Но сдается мне, не самый лучший. Вот смотри. Пыль навестила Англию семнадцатого века и утром до обыска удалила все следы запрещенных химических опытов, которые стоили жизни Исааку Ньютону.

— Третий ход сделан.

— Отличный ход. Но думаю, я тебя побью. Кровь посетила Англию в начале девятнадцатого века и отделалась от Чарльза Бэббеджа.

— Третий ход сделан.

Они передохнули, оценивая новое положение вещей.

— Готова? — спросила Кровь.

— Да.

Они вернулись в хронопоследовательность в той точке, где ее покинули.