Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

• Название: ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ
• Автор: Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей)
• Жанр: Историческая проза

Обе эти повести прожили странную жизнь. Написанные в советские годы, они трудом пробились в печать. Все центральные издания отказались их публиковать и только в Грузии, в то время оплоте относительной свободы, обязав автора «исправить» кое какие главы, они вышли в свет. (Сначала «Громовый гул», затем «Поиски богов»). Несмотря на «отдаленность» периферийного издательства книги имели большой резонанс в стране и особенно на Кавказе. Со времен «Хаджи Мурата» Л.Н.Толстого такого взгляда и позиции на Кавказ в русской (и тем более советской) литературе не было. Если бы нынешняя власть почитала, подумала, попыталась понять...может быть многих трагических историй, произошедших и поныне происходящих на Кавказе, можно было бы избежать. Поэтому нам кажется, что актуальность этих произведений только возросла, сегодня они еще более востребованы и необходимы. Не будем проводить никаких параллелей между генералом Ермоловым, князем Барятинским и сегодняшней властью. Догадливый читатель поймет всё сам.

---

Введя Чебахан в саклю, он оставил ее стоять у стены, отошел и спросил: — Помнишь, как мы танцевали впервые? Не двигайся, я приглашу тебя. — Он запел «Кафу» и захлопал в ладоши. Чебахан безучастно смотрела на него. Он повернул голову влево, что то пробормотал, потом еще что-то еще сказал воображаемому соседу справа, изобразил его — поднял брови, сощурил один глаз, раздул щеки и явил лицо добродушного, с хитрецой парня, потом, разгладив лицо, выслушал басок соседа, улыбнулся ему, кивнул, построжал, поднял голову, вытянулся, шагнул вперед, приподнявшись на полусогнутых пальцах, переступил на другую ногу и понесся по кругу, будто присматриваясь к девушкам. Напевая за музыкантов, он доплыл до Чебахан и замер перед ней, склонив голову и отведя руки чуть назад. Она смотрела на него, словно не видя, и не шевелилась. Но и он не двигался с места. Стало слышно, как за дверью зашумели от порыва ветра деревья.

Чебахан прислушалась, вздохнула, руки ее разошлись в стороны, плавно, от локтей, приподнялись, и она, стелясь над землей, медленно заскользила по кругу. Будто погруженная в сон, с ничего не выражавшими глазами на неподвижном лице, она мягко повторяла движения Озермеса, приближаясь и удаляясь от него, как слабая волна прибоя, то бесшумно уходящая от берега, то тихо возвращающаяся. Почему то посмотрев на Озермеса в упор, она споткнулась, но сразу выпрямилась и доскользив до своего места, остановилась. Озермес, следуя позади, проводил ее. Оборвав пение, он посмотрел на Чебахан и увидел, как у нее задрожали губы.

* Удж хурай — у шапсугов танец величание, гимн женщине.

— Ха! — крикнул он. — Знаешь, какой была бы наша свадьба? Сядь ка на чурбак, в углу. Нет, я выйду, а ты оденься в то выходное, в котором была тем вечером, ты ведь хранишь его, и снова сядь в углу. — К чему это? — прошептала она. — Так надо! Не заставляй меня ждать. — Он перешагнул через порог и остановился спиной к двери.

Налетевший с верховий ветер продолжал задувать, яворы шелестели листьями, словно крохотными крылышками. Птицы, умолкнув, попрятались в густых еловых ветвях. Тени, бегающие по темному лицу Мухарбека, оживили его, казалось, что он беззвучно шевелит губами и трясет бородой. — Не тревожься, дядя, — сказал Озермес, — дождя не будет, а свадьба состоится, и ты тоже развеселишься! — Выждав еще немного, он вернулся в саклю. Чебахан, переодевшись, сидела с опущенной головой, теребя тонкими пальцами лежавший на коленях платок. Старое платье ее было в нескольких местах заштопано, воротник кафтанчика, сохранившего темно красный цвет, потерся, обшитая серебром шапочка помялась, и все таки после своего одеяния из шкур она выглядела нарядной. Озермес подошел к ней и, опустившись на корточки, заглянул в глаза. — Ты теперь невеста, ты дома. А меня нет, я в своем ауле, жду, когда тебя привезут на арбе, покрытой красной тканью. Слышишь шум вдали? И топот коней? И крики? И выстрелы? И скрип колес? Это дружки и родственники едут сюда. — Он поднялся, зашел за спину Чебахан и погладил ее по голове. — Это руки твоей мамы... А вот и подруга хохотунья! — Мелкими шажками выбежав на середину сакли, он захихикал и тихонько сообщил Чебахан: — Она смеется, но про себя завидует. А другая притворяется, что плачет. — Прикрыв лицо рукавом, он затрясся от визгливых рыданий. — Слышишь, как прикидывается? Не хуже клятвопреступницы лисы. Она тоже завидует тебе!.. О, скоро дружки жениха подъедут ко двору. Стань у двери, а то ничего не увидишь, а потом, когда гости пойдут к сакле, быстренько вернись в угол, сядь и прикрой лицо платком. Вот они! — Озермес выскочил за дверь, перепрыгнул через мертвое дерево и, вопя на разные голоса, побежал по поляне. — Гляди, какая потасовка начнется! — обернувшись, крикнул он Чебахан.

...К поляне, повизгивая колесами, подъехала, окруженная всадниками, арба. В гостей полетели сырые яйца и гнилые яблоки, молодые родственники невесты и соседские парни кинулись на них с палками, мешая въехать во двор. Все прыгали, хохотали. Лошади ржали и лягались. Озермес, только что бросивший несколько еловых шишек, изображавших яйца, мгновенно превратился в конного джигита, который, скривившись, вытирал с лица смесь желтка с белком. Мухарбек, подрагивая бородой и усмехаясь, глядел на него. Толкнув коленями коня, Озермес перепрыгнул через плетень и очутился во дворе. Но и его, и других джигитов тут же стянули с лошадей и подтащили к арбе. — Посмотрим, какие вы сильные! — кричали защитники невесты. Озермеса и еще одного парня, прыгавшего, по журавлиному поднимая ноги, запрягли в ярмо. Поднатужившись, они сдвинули с места арбу, и тут на них снова набросились, стараясь содрать одежду. Но они отбились и, тяжело дыша, пошли к сакле. Когда Озермес перешагнул через порог, Чебахан уже сидела в своем углу, прикрыв лицо платком. — Тебе что-нибудь видно? — отдышавшись, спросил он. — Можешь незаметно подглядывать. Там во дворе, — он кивнул на дверь, — продолжается свалка, слышишь, кричат? Гостей обливают грязной водой. — Он отошел к очагу и степенно произнес: — Здравствуйте, женщины. — После чего пошел по кругу, по старшинству протягивая каждой руку. Второй дружка, по журавлиному поднимая ноги, следовал за ним. Со всеми поздоровавшись, Озермес направился к Чебахан, но хохотушка подруга невесты схватила его сзади за полу и сделала вид, что хочет отрезать ее ножницами. — Пусти меня, — рассердился Озермес, — мы хотим поздороваться и с той, которая сидит в углу. — Лучше поздоровайтесь с этой, видите, она обиделась и плачет. — Вот, пусть возьмет и перестанет лить слезы! — Озермес достал из кармана монету. — А мы хотим подойти к сидящей в углу. Если с ней нельзя здороваться за руку, мы только притронемся к ее рукаву. — К какому рукаву? — захохотала резвушка подруга. — Вы что, слепые? Это же мышка, маленькая серая мышка. — Тогда мы поздороваемся с мышкой. — А мышка уже убежала. Это кошка! — Еще лучше! — обрадовался Озермес. — Мы дадим ей молока и погладим по шерстке. — А она тоже убежала. Теперь там сидит орлица. — Орлица? Тогда получайте выкуп. — Озермес протянул девушкам горсть монет и, подойдя к Чебахан, притронулся пальцами к ее рукаву. — Да это же красавица невеста, как же мы ее не узнали! — Потому что она сидит, — проскрипел второй дружка. — Тогда пусть встанет! — потребовал Озермес. — Она стесняется своего роста, — сказал дружка, — разве ты не видишь, она так мала, что может пройти между ногами своей младшей сестры. — Все равно пусть встанет! — Нельзя, нельзя! — заверещали девушки. — Почему нельзя? Или она такая ленивая? Несчастен тот, кто станет ее мужем. А а, я понимаю, почему она не встает, на ногу ей наступил бык. А ты помнишь, — Озермес обернулся к воображаемому длинноногому дружке, — какой была ее прабабушка? — Прабабушка была совсем другой, — скрипуче, как сипуха, заявил тот, — прабабушка, когда мы приехали и вошли во двор, тотчас разогнала злых собак, завела нас в саклю и вкусно угостила. А эта, какая она правнучка, быть того не может, сидит, как сычиха! Раз уж у нее нет ни совести, ни чести, может, она за деньги встанет? — Озермес сунул руку в карман и покосился на Чебахан. Платок ее съехал к левому уху, приоткрыв один глаз.

Озермес стал быстро раздавать девушкам деньги, подошел к Чебахан, поднял ее на ноги и объявил: — Теперь прощайтесь, сейчас брат матери Мухарбек отнесет невесту в повозку. — Озермес выскочил за дверь и прислонился спиной к стене. Он столько бегал, прыгал, семенил, пританцовывал, пел, кричал на разные голоса и смеялся, что ему показалось, будто перед ним в самом деле колышется разудалая хохочущая толпа, зарябили ожившие в воспоминаниях лица, смеющиеся, и от этого все красивые.

Озермес провел ладонью по глазам и снова, теперь уже тяжело, по-стариковски, ступая и отдуваясь, вошел в саклю, поднял Чебахан на руки и вынес из сакли. — Моя жесткая борода, наверно, царапает сквозь платок твои нежные щеки? — шепотом спросил он. Чебахан фыркнула. — Смейся, смейся, — с облегчением проворчал он, — посмотрим, как тебя примет бабушка жениха. — У моего жениха не может быть злой бабушки, — включившись в игру, подхватила она. — И ты не заметил, что я не невеста, а ее подружка. — Не смеши своего старого дядю, а то он уронит тебя и не донесет до арбы. — Я и сама могу залезть на арбу, но где она? — О, несчастный жених, невеста, оказывается, слепая! — в ужасе воскликнул Озермес и, усадив Чебахан на мертвый явор, сел с ней рядом и сообщил визгливым голоском: — Я подружка твоя и буду сопровождать тебя в аул жениха. Мухарбек поедет впереди на коне. Арба покрыта красной тканью, ты можешь пока снять платок. Чебахан, мотнув головой, сбросила платок и посмотрела на Озермеса смеющимися глазами. — В жизни не видела такой свадьбы! — Это что! — важно произнес Озермес. — Во мне сидит еще большой аул всяких людей. Скоро поедем!.. — Гости принялись поворачивать арбу против солнца, а родственники невесты стали мешать им. Наконец арба была трижды повернута, родственники невесты получили выкуп и выпустили арбу со двора. Но только свадебный поезд выехал из аула, как его остановили. У дороги на траве была разложена еда и стояли кувшины с махсымой. Пока гости слезали с коней, джигиты из аула невесты похватали у некоторых папахи и ускакали. Хозяева папах, снова вспрыгнули в седла, пустились их догонять. Трещали выстрелы, из под копыт дымками взметалась пыль, и сидевшие на траве завели свадебную песню. Озермес громко выводил.