Алексей Бондин - Ольга Ермолаева

• Название: Ольга Ермолаева
• Автор: Алексей Бондин
• Издательство: Свердловское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1955

Над романом «Ольга Ермолаева» писатель работал на протяжении почти всей своей литературной жизни. Первый вариант романа начат им был в первой половине 20-х годов. В основу его были положены воспоминания о судьбе двоюродной сестры писателя — Е. Е. Туртаевой.

Первый вариант назывался «Лиза Ермолаева», второй — «Оленька Полозова», третий—«Жизнь Ольги Ермолаевой».

Писатель стремился создать образ новой женщины, героини социалистических пятилеток, первой женщины-многостаночницы. Последнюю редакцию романа писатель закончил незадолго до смерти[1].

Впервые «Ольга Ермолаева» была напечатана в Свердлгизе в 1940 году, затем в трехтомном собрании сочинений в 1948 году, потом в Молотове и Челябинске (1949—1950 гг.).

---

— Табачку, и того не на что купить. Тьфу!..

Лука рад был приходу нового человека. Отторгнутый от жизни, он мало видел людей. В ночную смену ходил на рудник караульщиком, а днем, греясь на полатях, курил табак и следил за тараканами, которые, как овчиной, покрывали потолок возле трубы.

Может быть он еще долго бы проговорил с Ольгой, но вошла тетка Арина. Это была смуглая, похожая на цыганку, женщина с черными масляными глазами. В руке она держала небольшой узел.

— Уж не крупчатки ли купила, Ариша? — спросил Лука, несмело улыбаясь.

— Крупчатки! Больно жирно будет. Не про нас крупчатка. В лаковых сапогах она ходит... Здравствуй, Ольга. Навестить пришла?.. Сейчас Афанасья-то придет. Я ее в лавку послала... Ты опять здесь табак курил? Тьфу!..

— Окурышек нашел...

— Всю избу табачищем своим провонял... Тьфу! Чтоб тебя прорва взяла. Ужо погоди, доберусь же я да вымету все твои окурышки... Сладу с тобой нет. Иди во двор, да лопай там свое чортово зелье.

Арина разделась. Она поправила черный, обшитый бисером чепец на примазанной черноволосой голове. Полная, мягкая, щеголеватая, прошла она в кухонку к печке, за дощатую перегородку.

Лука принес ношу дров, затопил русскую печку и замел веником у печки. Во всех его движениях была видна бестолковая суетливость. Он без надобности хватал ухват, заглядывал в печку, робко смотрел на Арину, а та, проворно сняв с полки сеяльницу и насыпая в решето муки, хозяйски покрикивала на Луку.

— Ну, что же ты здесь топчешься, затопил печку — и уходи,— сердито вскрикнула она и тихо про себя добавила: — судорога!

Ольга видела, что Арина ни в грош не ценит Луку, считает его «помехой в жизни». И Ольге жаль было этого безобидного старичка. Просеивая муку, Арина громко хлопала ладошками по решету и ворчала:

— Вот не было печали, так черти накачали... Афонь-ка-то ведь ушла из монастыря. Слышь, Ольга?

— Слышала.

— Я говорил ей,— отозвался Лука.

— С ума сошла девка. На кого надеется? Как жить думает? А у нас взять нечего. Сами перебиваемся с хлеба на квас. Замуж бы отдать, да женихов-то нынче днем с огнем искать. Да кому-то нужна голь перекатная? Сколько времени жила в монастыре, ничего не нажила. Одну рубаху с перемывахой принесла. У других, вон, монашек сундуки от добра-то ломятся... А у нее имение в себе да на себе.

— Сама золото,— робко пошутил Лука и подмигнул Ольге.

— Золото! Много такого золота. Так возьми ее да и корми.

Лука глубоко вздохнул.

Пришла Афоня. Она просияла, увидев подругу.

— Пойдем отсюда,— шепнула она и оглянулась на дощатую перегородку.

Они вышли в огород и сели под густой черемухой. Афоня была рассеяна и чем-то озабочена.

— Что с тобой, Афоня? Я тебя не узнаю,— сказала Ольга.

— Ничего...

— Да, как ничего? Раньше ты была веселая, а теперь, как черной воды напилась.

Афоня грызла стебелек травы и немигающими глазами смотрела куда-то вдаль. Она откусывала понемногу от травинки и сплевывала. И вдруг в глазах ее закипели слезы. Одна слеза крупной прозрачной дробинкой выпала, прокатилась по лицу и упала.

— Ну, скажи мне, Афоня, легче будет...

— Нет, Оля, не скажу...

— Почему?

— Почему? Да просто... не... скажу. Потом когда-нибудь.

— Хорошо... А работать пойдешь?

Афоня тряхнула головой.

— Ты как побывала у меня в последний раз,— заговорила она после продолжительного молчания,— то я всю ночь не могла уснуть, все думала... Ох, сколько я, Олютка, передумала, если бы ты знала! Так было тошно, так тошно! Вот сейчас собралась бы и ушла. Всю неделю только об этом и думала. А Васса точно узнала, что у меня на уме, следить начала. Так все по пятам и ходит; за каждым шагом моим следит. А я нет-нет да что-нибудь и суну в узел. Перестирала все. А в ту ночь, как мне уйти, у игуменьи трапеза какая-то была, и мою Вассу туда позвали. Ее тоже черти унесли туда. Как только она ушла, я потемок дождалась, завязала все в шаль, вылезла в окно. Только хотела бежать, а меня сзади кто-то схватил. Как я перепугалась! Смотрю, Степанида — твоя тетка. «Ты куда, говорит, Афанасья, лыжи-то свои направила?» А я так перепугалась, что и слова вымолвить не могу. А она должно быть догадалась и спрашивает: «что уж не домой ли наклалась?..» Я не знаю, говорить ли, нет ли. И сказала. А она и говорит: «Давно бы надо... Такая девка околачивается в монастыре». Я говорю: «Сестрица Степанида, ради бога, не говори никому». А она: «Иди, иди, говорит, пока твоя краля не пришла. Пойдем-ка, говорит, я тебя провожу. А то ты напорешься еще на кого-нибудь». Пошли мы с ней через рощу, а там берегом, берегом. Смотрим, на берегу-то и в той стороне народ и в другой стороне народ. Куда?.. А сестра Степанида говорит: «Пойдем-ка». Подошли мы к лодке. «Садись», говорит. Я села. Степанида тоже — в лодку. Отчалили от берега. Она меня через реку перевезла и говорит: «Ну вот, теперь на все четыре стороны». Я выскочила из лодки. «Спасибо, говорю, тетя Степанида». А она: «Ладно, говорит. Да больше не ходи, говорит, в монастырь». Уехала, она, а я — дуй, не стой. Бегу и сама себе не верю. Неужели я ушла? И думаю, приду домой — вдруг меня выгонят... Думаю, пойду тогда к тебе. Пришла. Дядя Лука обрадовался, а тетка Арина закричала и теперь все точит меня. Думает, что я на ихний хлеб навалюсь. А я если на завод не попаду на работу, так все равно в люди пойду жить—в кухарки куда-нибудь. Думаю—свет клином не сошел. Живут же люди...

Поговорив, девушки вернулись в избу. На столе стоял самовар. За чаем Афоня сказала, что завтра пойдет проситься на завод работать. Тетка Арина поджала брезгливо губу.

— Хоть скорей истреплешься,— едко заметила она.

— Как это? — спросила Афоня, вспыхнув.

— Очень просто. Все время на народе, с мужиками. Ничего хорошего нет. На завод да на рудник идет работать кто? Самая что ни на есть последняя девка, последняя бабешка.

Ольга густо покраснела и, не допив чай, вышла из-за стола.

— Ты что, Ольга, не пьешь чай-то? — спросил Лука и с доброй улыбкой добавил: — пей, брюха не жалей.

— Не хочу, спасибо.

— Я не о тебе это сказала,— сказала Арина, хмуро посмотрев на Ольгу.— Тебя я знаю. Если бы не нужда, разве ты пошла бы на завод на работу. Конечно, не пошла бы.

— А у вас и у Афони полный достаток? — сказала Ольга.

— Не про это я...

— А про чего?..

— Про то я говорю,— заговорила Арина, смягчая тон,— что неженское дело на завод или на рудник работать идти. Девке замуж надо выходить... Вот я про что говорю. Рудничную да заводскую девку никто замуж хороший не возьмет. Наше дело ребят рожать, да по дому управлять. Вот что. Да мужа покоить.

Ольга хотела сказать Арине что-то дерзкое, но сдержалась.

Когда Ольга ушла домой, Арина сказала с ядовитой усмешкой:

— Ишь ты, краля какая... Недотрога. Больно рано начала зазнаваться.

— Обидела девку,— с укором сказал Лука.

— Не думала, правду сказала.

— Ну, Арина, твоя правда никому не нужна.

— А ты молчи, гриб старый. Тебя не спрашивают, и нос свой во всякое дело не суй.

Лука вздохнул и полез на полати.

***

Афоня поступила на завод, на выгрузку дров. Ольга ожидала, что с этого времени подруга ее успокоится, повеселеет. Но Афоня попрежнему была тиха, задумчива и озабочена. Проработав с неделю, она вдруг не явилась утром. Вечером Ольга пошла узнать, что с ней случилось. На пороге ее встретила Арина.

— Что, проведать пришла?.. Иди, проведай, посмотри,— сказала она недружелюбно.

Афоня лежала в постели, покрытая домотканным покрывалом. Увидев подругу, она виновато улыбнулась.

— Что с тобой? — спросила Ольга, с участием смотря на ее воспаленное лицо.

— Захворала.

— Захворала,— насмешливо передразнила Арина.

Афоня взметнула глазами в ее сторону и болезненно поморщилась.

— Что хоть с тобой? — спросила Ольга.

— Да...— начала Афоня, мучительно покраснев, и, не договорив, замолчала.— Живот что-то заболел,— прибавила она тихо.

— Живот заболел,— снова с той же странной насмешкой в голосе проговорила Арина и воинственно прошла мимо подруг.— Уж не прикидывайся богородицей-то, монашка! Шила в мешке не утаишь.

Хлопнув дверью, Арина вышла.

Наступило неловкое молчание. Ольга не знала, что сказать. Она чувствовала, что Афоня скрывает от нее что-то страшное и стыдное, вынесенное ею из монастыря.

Афоня лежала недвижно, смотря неотрывно в потолок. Иной раз облизывала воспаленные губы и как будто что-то глотала. Временами в ее глазах закипали слезы. Ольга подвинула ближе табуретку, наклонилась к подруге и ласково дотронулась до ее сухой, горячей руки.

— Я... я, Оля, хотела умереть,— неожиданно заговорила Афоня слабым голосом.— Только... не дали. Тетка Арина с соседкой парным молоком отпоили. А как мне не хотелось жить... А вот теперь жить захотелось... Особенно, когда увидела тебя. Я вот сейчас, как вспомню, что я сделала,— по коже мороз... Все-таки...— она прижала руку Ольги к своему лицу и заплакала.