Люси Монтгомери - Рилла из Инглсайда

• Название: Рилла из Инглсайда
• Автор: Люси Монтгомери
• Издательство: Захаров
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010

Восьмая книга истории, рассказанной в книгах «Аня из Зеленых Мезонинов», «Аня из Авонлеи», «Аня с острова Принца Эдуарда», «Аня из Шумящих Тополей», «Аня и Дом мечты», «Аня из Инглсайда» и «Аня и Долина Радуг».

Первая мировая война. Тихий уютный уголок Канады Инглсайд — больше не кажется островком безмятежности. Каждый новый день становится испытанием веры и мужества. Дети Ани и Гилберта, едва повзрослев, вместе с соседскими ребятами уходят добровольцами на фронт. Это война их поколения. Неужели не всем им суждено вернуться?

«Рилла из Инглсайда» — летопись тяжких потерь и истинного счастья, история взросления младшей из Блайтов в суровые годы войны.

---

Гертруда обернулась. В ее глазах был странный блеск.

— Рилла, я видела новый сон.

— О нет… нет, — вскрикнула Рилла, съеживаясь.

Сны мисс Оливер всегда предвещали беду.

— Рилла, это был хороший сон. Слушай… мне снилось, как и четыре года назад, что я стою на ступенях веранды и смотрю вниз, на Глен. И он все еще покрыт волнами, которые плескались у самых моих ног. Но, пока я смотрела, волны начали отступать… они отступали так же стремительно, как четыре года назад набегали… отступали все дальше и дальше к заливу; и Глен уже лежал передо мной, прекрасный и зеленый, и над Долиной Радуг появилась радуга… радуга, играющая такими великолепными красками, что она ослепила меня… и я проснулась. Рилла… Рилла… это поворотный момент.

— Хотела бы я верить этому, — вздохнула Рилла.

— Я верно предсказал беду,
Верь мне, когда я счастья жду[118],

воскликнула Гертруда, почти весело. — Говорю тебе, у меня нет никаких сомнений.

Однако, несмотря на появившиеся через несколько дней известия о блестящей победе итальянцев на Пьяве, сомнения все же не раз появлялись у Гертруды в последовавший за этим тяжелый месяц; а когда в середине июля немцы снова перешли через Марну, отчаяние нахлынуло на нее с новой силой. Как все они чувствовали, бесполезно было рассчитывать, что чудо Марны повторится.

Но оно повторилось: опять, как в 1914 году, именно на Марне события приняли новый оборот. Французские и американские войска нанесли неожиданный, сокрушительный удар по незащищенным флангам противника и, с почти непостижимой быстротой, как во сне, сам характер войны резко изменился.

— Войска Антанты одержали две громадные победы! — сообщил доктор, вернувшись домой с почты двадцатого июля.

— Это начало конца войны… я чувствую это… чувствую… — сказала миссис Блайт.

— Слава Богу! — воскликнула Сюзан, молитвенно складывая дрожащие руки, но затем добавила чуть слышно: — Но это не вернет нам наших мальчиков.

Тем не менее она вышла во двор и подняла флаг — в первый раз со дня падения Иерусалима. Когда флаг развернулся на ветру и гордо заколыхался над ее головой, Сюзан подняла руку и отсалютовала ему — когда-то она видела, как это делал Ширли.

— Каждый из нас чем-то пожертвовал, чтобы ты продолжал реять над нами, — сказала она. — Четыреста тысяч наших мальчиков ушли на фронт… пятьдесят тысяч из них погибли. Но… ты стоишь этого!

Ветер трепал ее седые волосы, закидывая их ей на лицо, а клетчатый полотняный передник, прикрывавший всю ее костлявую фигуру, был выкроен с мыслью не о красоте, но об экономии; однако почему-то именно в эту минуту Сюзан выглядела внушительно. Она была одной из тех женщин — смелых, несгибаемых, терпеливых, мужественных, — которые сделали победу возможной. В ее лице все они салютовали символу, за который сражались на фронте самые близкие и дорогие им люди. Об этом думал доктор, когда смотрел на нее с порога открытой двери.

— Сюзан, — сказал он, когда она обернулась, чтобы снова войти в дом, — с самого начала до самого конца этой истории вы были молодчиной!

Глава 31 Миссис Матильда Питман

Когда поезд остановился на маленьком полустанке Миллуорд, Рилла и Джимс стояли на задней площадке своего вагона. В этот августовский вечер, жаркий и душный, в переполненном пассажирами поезде было нечем дышать. Никто никогда не понимал, зачем вообще поезда останавливаются на этом полустанке. Никто никогда не видел, чтобы кто-нибудь выходил там или садился в поезд. Лишь один дом находился на расстоянии меньше четырех миль от этой крошечной платформы, вокруг которой тянулись пустоши, где росли лишь черника да маленькие елочки.

Рилла ехала в Шарлоттаун, где собиралась провести ночь у подруги, чтобы на следующий день сделать покупки по поручению Красного Креста. Джимса она взяла с собой отчасти потому, что не хотела обременять Сюзан или маму заботами о нем, а отчасти из-за жадного желания проводить с ним как можно больше времени, прежде чем им придется расстаться навсегда. Незадолго до этого она получила письмо от Джеймса Андерсона: он был ранен и лежал в госпитале. В письме говорилось, что вернуться на фронт он уже не сможет и, как только выйдет из госпиталя, сразу вернется домой, чтобы забрать Джимса.

Поэтому Рилла была печальна… и к тому же встревожена. Она горячо любила Джимса и, в любом случае, остро переживала бы из-за предстоящей разлуки с ним; но, если бы Джеймс Андерсон был другого рода человеком и мог обеспечить ребенку хорошие условия жизни, ей было бы не так тяжело. Однако перспектива отдать Джимса кочующему с места на место, непрактичному, безответственному отцу, каким бы положительным и добросердечным он ни был — а она знала, что Джеймс Андерсон, действительно, был положительным и добросердечным, — представлялась Рилле совсем не радостной. Нельзя было даже рассчитывать на то, что Андерсон останется жить в Глене. Ничто не связывало его с этими местами, так что он мог даже пожелать вернуться в Англию. Возможно, она больше никогда не увидит своего милого, жизнерадостного маленького Джимса, которого так заботливо воспитывала. Какой окажется его судьба при таком отце? Рилла собиралась попросить Джеймса Андерсона оставить Джимса ей, но, судя по его письму, надежд на то, что он согласится, было мало.

«Если бы только его отец остался в Глене, где я могла бы наблюдать за Джимсом и часто брать его к себе, я бы так не беспокоилась, — размышляла она. — Но я предчувствую, что они здесь не останутся… и для Джимса все сложится ужасно неблагоприятно. А ведь он такой сообразительный малыш… у него, что ни говори, есть честолюбие… и он не ленив. Но у его отца никогда не будет ни цента, чтобы помочь сыну получить образование или начать свое дело. Джимс, мой малыш военного времени, что же будет с тобой?»

Джимса в этот момент ничуть не заботило, что будет с ним. Он радостно следил за проделками полосатого бурундучка, резвившегося на крыше полустанка. Когда поезд тронулся, Джимс торопливо подался вперед, чтобы в последний раз взглянуть на мохнатого проказника, и отпустил руку Риллы. Она была глубоко погружена в размышления о том, что ждет Джимса в будущем, а потому совсем забыла следить за тем, что происходит с ним в настоящем. А произошло то, что Джимс потерял равновесие, полетел головой вперед прямо через узкий дощатый настил платформы полустанка и приземлился за ней в зарослях больших папоротников.

Рилла взвизгнула и от ужаса совершенно потеряла голову. Она спрыгнула на нижнюю ступеньку вагона и соскочила с поезда. К счастью, он все еще шел сравнительно медленно, и, также к счастью, у Риллы хватило здравого смысла прыгнуть в направлении его хода; тем не менее она упала и беспомощно растянулась под насыпью в канаве, заросшей золотарником и кипреем.

Никто не видел, что произошло, и поезд, быстро проехав поворот, помчался дальше по пустоши. Ошеломленная падением, но невредимая, Рилла поднялась на ноги, выкарабкалась из канавы и, как безумная, пронеслась на другой конец платформы, ожидая найти Джимса мертвым или разбившимся. Но Джимс, если не считать нескольких синяков и большого испуга, никак не пострадал. Он был так напуган, что даже не заплакал, но Рилла, обнаружив, что он жив и здоров, отчаянно зарыдала.

— Пвотивный поезд, — с отвращением заметил Джимс. — И Бог пвотивный, — добавил он, бросив сердитый взгляд на небо.

Рыдающая Рилла засмеялась, так что ее состояние стало очень напоминать то, которое ее отец назвал бы приступом истерии. Но она сумела совладать с собой прежде, чем истерика смогла лишить ее способности сделать это.

— Рилла Блайт, мне стыдно за тебя. Немедленно возьми себя в руки. Джимс, нельзя говорить такие слова.

— Бог сбвосил меня с поезда, — упрямо заявил Джимс. — Ведь кто-то меня сбвосил. Ты не сбвасывала. Значит, это был Бог.

— Нет. Ты упал потому, что отпустил мою руку и слишком сильно наклонился вперед. Я предупреждала тебя. Так что ты упал по своей собственной вине.

Джимс внимательно посмотрел на нее, чтобы убедиться, что она говорит серьезно, а затем, снова взглянув на небо, сказал небрежно:

— Тогда, Бог, извини.

Рилла тоже окинула взглядом небо. Его вид ей не понравился: с северо-запада надвигалась тяжелая грозовая туча. Что же делать? Никакого другого вечернего поезда не было: дополнительный девятичасовой ходил только по субботам. Смогут ли они добраться до дома Ханны Брустер, за две мили от этого полустанка, прежде чем начнется гроза? Рилла подумала, что одна добралась бы туда довольно легко, но с Джимсом… это было совсем другое дело. Выдержат ли такой долгий путь его маленькие ножки?

— Придется попробовать, — сказала Рилла в отчаянии, — другого выхода нет. — Мы могли бы, конечно, переждать грозу под навесом платформы, но, возможно, дождь будет идти всю ночь, да и тьма тут будет кромешная. А если нам удастся добраться до Ханны, она приютит нас на ночь.