Люси Монтгомери - Рилла из Инглсайда

• Название: Рилла из Инглсайда
• Автор: Люси Монтгомери
• Издательство: Захаров
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010

Восьмая книга истории, рассказанной в книгах «Аня из Зеленых Мезонинов», «Аня из Авонлеи», «Аня с острова Принца Эдуарда», «Аня из Шумящих Тополей», «Аня и Дом мечты», «Аня из Инглсайда» и «Аня и Долина Радуг».

Первая мировая война. Тихий уютный уголок Канады Инглсайд — больше не кажется островком безмятежности. Каждый новый день становится испытанием веры и мужества. Дети Ани и Гилберта, едва повзрослев, вместе с соседскими ребятами уходят добровольцами на фронт. Это война их поколения. Неужели не всем им суждено вернуться?

«Рилла из Инглсайда» — летопись тяжких потерь и истинного счастья, история взросления младшей из Блайтов в суровые годы войны.

---

Она была у нас вчера вечером. Теперь она заходит к нам не так часто, как прежде. Ей становится трудно ходить пешком так далеко, она стареет… дорогая наша «мисс Корнелия». Мне неприятно думать о том, что она стареет… мы всегда так ее любили, и она всегда была так добра к нам, инглсайдским малышам.

Прежде она яростно выступала против Церковного Союза. Но вчера вечером, когда папа сказал ей, что это дело практически решенное, она ответила тоном покорности судьбе: «Конечно, в мире, где все изломано и разодрано в клочья, что значит еще один разлом и разрыв? По сравнению с немцами даже методисты кажутся мне привлекательными».

В нашем молодежном Красном Кресте все идет гладко, несмотря на то что к нам снова присоединилась Ирен… как я понимаю, она поссорилась с членами лоубриджского отделения. Она попыталась задеть меня, сказав самым любезным тоном, что узнала меня издали на площади в Шарлоттауне «по моей бархатной зеленой шляпе». Все узнают меня по этой отвратительной и ненавистной шляпе. Это уже четвертая зима, как я ношу ее. Даже мама хотела, чтобы я купила новую этой осенью, но я сказала «нет». Я буду носить эту шляпу каждую зиму столько лет, сколько продлится война.

23 ноября 1917 г.

Линия обороны на Пьяве все еще не прорвана, и генерал Бинг[109] одержал блестящую победу под Камбре[110]. Я подняла флаг в честь этого события… но Сюзан только сказала: «Пойду-ка я и вскипячу чайник, на всякий случай. Я заметила, что у маленького Китченера после каждой победы британцев случается круп. Мне очень хотелось бы надеяться, что в его жилах не течет кровь сторонника гуннов, но никому почти ничего неизвестно о родне его отца».

У Джимса в эту осень несколько раз был круп — обычный круп, не тот, ужасный, что был в прошлом году. Но какая бы кровь ни текла в его маленьких жилках, это хорошая, здоровая кровь. Он румяный и пухленький, кудрявый и сообразительный… и говорит такие забавные вещи, и задает такие смешные вопросы. Ему очень нравится сидеть в кухне на его любимом стуле, но тот же стул всегда был любимым стулом Сюзан, и, когда она хочет сесть, Джимсу приходится освобождать место. В последний раз, когда она сняла его со стула, он обернулся и серьезно спросил: «А когда вы умвете, Сюзан, я смогу всегда сидеть на этом стуле?» Сюзан это показалось ужасным, и, я думаю, именно тогда у нее зародились сомнения относительно его наследственности. Недавно под вечер я взяла Джимса с собой в магазин. Он впервые оказался так поздно под открытым небом и, когда увидел звезды, воскликнул: «Ой, Вилла, погляди! Большая луна и еще куча маленьких!» А в среду утром он проснулся и увидел, что мой маленький будильник остановился — я забыла завести его накануне вечером. Джимс выскочил из своей кроватки и бросился ко мне прямо в своей фланелевой пижамке, лицо его было искажено ужасом. «Часы умевли, — закричал он. — Вилла, часы умевли!»

Однажды вечером он был очень сердит на меня и Сюзан, за то что мы не давали ему чего-то, чего ему очень хотелось. Когда пришло время прочесть перед сном молитву, он с раздражением плюхнулся на колени, а дойдя до обычной просьбы «сделать его ховошим мальчиком», добавил с большим чувством: «И пожалуйста, сделай ховошими Виллу и Сюзан, потому что они плохие».

Я не накидываюсь на каждого встречного с рассказами о том, что сказал или сделал Джимс. На меня всегда наводят скуку подобные рассказы других людей! Я просто с удовольствием заношу их в этот старый дневник, где свалено в кучу все на свете!

Не далее как сегодня вечером, когда я укладывала Джимса в постель, он взглянул на меня и серьезно спросил: «Вилла, а почему вчева не может вевнуться?»

О, почему это невозможно, Джимс? Это прекрасное «вчера» радостных надежд и смеха… когда наши мальчики были дома… когда Уолтер и я вместе читали, гуляли, смотрели на восход молодого месяца и солнечный закат в Долине Радуг. Если бы оно могло вернуться! Но «вчера» никогда не возвращается, мой маленький Джимс… а «сегодня» такое мрачное из-за сгущающихся туч… и мы даже не смеем думать о том, каким будет «завтра».

11 декабря 1917 г.

Только что пришли чудесные новости! Вчера британские войска взяли Иерусалим. Мы подняли флаг, и на несколько минут к Гертруде вернулись прежние живость и остроумие.

— В конце концов, — сказала она, — стоит жить в такие дни, когда достигнута цель крестовых походов. Призраки всех крестоносцев во главе с Ричардом Львиное Сердце, должно быть, собрались вчера вечером у стен Иерусалима.

У Сюзан тоже появился повод для радости.

— Я так рада, что могу без труда произносить слова «Иерусалим» и «Хеврон», — сказала она. — Это так приятно после Пшемышля и Брест-Литовска! Ну, турок мы все же обратили в бегство, и Венеция в безопасности, а лорда Ланздауна можно не принимать всерьез[111]; так что я не вижу никаких причин для уныния.

Иерусалим! Над тобой реет «английский флаг-метеор»… турецкий полумесяц исчез. Как затрепетало бы сердце Уолтера, если бы он узнал об этом!

18 декабря 1917 г.

Вчера прошли выборы. Вечером мама, Сюзан, Гертруда и я собрались в гостиной и затаив дыхание ждали — папа ушел в деревню, чтобы узнать результаты, как только они поступят. У нас не было другой возможности узнать новости, так как магазин Картера Флэгга не на нашей телефонной линии, а когда мы пытались дозвониться через центральную станцию, нам все время отвечали, что линия занята… и немудрено, так как в радиусе нескольких миль все пытались дозвониться в магазин Картера по той же причине, что и мы.

Около десяти вечера Гертруда взяла телефонную трубку и случайно перехватила чей-то разговор с Картером Флэггом. Она без зазрения совести подслушала и получила то, что пословица обещает всем подслушивающим[112], — а именно неприятное известие: коалиционное правительство «ничего не добилось» в западных провинциях.

Мы переглянулись в ужасе. Если правительство не сумело добиться победы на Западе, это означало поражение.

— Канада опозорила себя в глазах всего мира, — с горечью сказала Гертруда.

— Если бы все поступили так, как семья Марка Крофорда на той стороне гавани, такого бы не случилось, — простонала Сюзан. — Они заперли своего дядю сегодня утром в амбаре и пригрозили, что не выпустят, пока он не пообещает проголосовать за коалицию. Вот это я называю действенным аргументом, миссис докторша, дорогая.

После этого мы с Гертрудой совсем лишились покоя. Мы расхаживали по гостиной, пока у нас не заныли ноги, и тогда мы просто вынуждены были снова сесть. Мама вязала, размеренно, не останавливаясь, и притворялась спокойной и невозмутимой… притворялась до того хорошо, что сумела обмануть нас всех, и мы завидовали ей до следующего утра, когда я увидела, как она распускала носок — четыре дюйма, которые связала накануне там, где должна была начать пятку!

Папа пришел домой после полуночи. Остановившись на пороге, он смотрел на нас, а мы на него. Мы не осмеливались спросить его, какие он принес новости. И тут он сказал, что это Лорье «ничего не добился» на Западе и что коалиционное правительство победило значительным большинством. Гертруда захлопала в ладоши. Мне захотелось одновременно и засмеяться, и заплакать; глаза мамы засверкали, словно звезды, совсем как в прежнее время, а у Сюзан вырвался странный звук — что-то среднее между «ах» и «ура».

— Эта новость не слишком утешит кайзера, — сказала она.

Потом мы разошлись по спальням, но были слишком взволнованы, чтобы заснуть. В самом деле, как торжественно сказала сегодня утром Сюзан: «Политика — слишком большое напряжение для женщины».

31 декабря 1917 г.

Прошло наше четвертое военное Рождество. Мы пытаемся собраться с духом, чтобы вынести еще один год такой жизни. Германия одерживала победы почти все прошлое лето. А теперь говорят, что она перебрасывает все свои войска с русского фронта на запад для своего Большого Наступления предстоящей весной. Иногда мне кажется, что мы просто не сможем пережить предстоящую зиму в ожидании этого наступления.

Я получила целую пачку писем из Европы на этой неделе. Ширли теперь тоже на фронте и пишет обо всем так же спокойно и сухо, как писал раньше о футбольных матчах в учительской семинарии. Карл написал, что несколько недель идет дождь и что по вечерам в окопах он всегда вспоминает ту ночь, когда сидел на кладбище, наказывая себя за трусость, которую проявил в истории с призраком Генри Уоррена. В письмах Карла всегда много шуток и забавных описаний. Накануне того дня, когда он писал это письмо, у них была большая охота на крыс — они закалывали их штыками. Он перебил больше всех и получил приз. У него есть ручная крыса, которая его знает и спит по ночам у него в кармане. Крысы не вызывают у Карла такого отвращения, как у некоторых других людей… он всегда дружил со всеми маленькими живыми существами. Он говорит, что изучает повадки окопных крыс и собирается когда-нибудь написать на эту тему трактат, который прославит его имя. Письмо Кена было коротким. Все его письма теперь довольно короткие… и в них не часто проскальзывают те небольшие, милые, неожиданные фразы, которые я так люблю. Иногда я думаю, что он совсем забыл о том вечере, когда приходил сюда попрощаться… и тогда неожиданно нахожу в его письме строчку или слово, которые говорят мне, что он помнит и всегда будет помнить. Например, в сегодняшнем письме не было ничего такого, что не могло бы быть написано любой его знакомой, — ничего, кроме подписи: «твой Кеннет» вместо обычного «искренне твой Кеннет». Опустил он это «искренне» намеренно, или это была просто небрежность? Я пролежала без сна половину ночи, думая об этом. Он теперь капитан. Я рада и горда… и вместе с тем «капитан Форд» звучит так, словно это кто-то очень важный и далекий от меня. Кажется, что Кен и капитан Форд — это два разных человека. Возможно, я практически помолвлена с Кеном — мамино мнение на этот счет служит мне оплотом, — но я не могу быть помолвлена с капитаном Фордом!