Михаил Кураев - Саамский заговор [историческое повествование]

• Название: Саамский заговор [историческое повествование]
• Автор: Михаил Кураев
• Издательство: Журнал "Нева"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013

1938 год. Директор Мурманского краеведческого музея Алексей Алдымов обвинен в контрреволюционном заговоре: стремлении создать новое фашистское государство, забрав под него у России весь европейский Север — от Кольского полуострова до Урала.

---

8. У КАМЕЛЬКА О НАСЛЕДСТВЕ ЦАРИЦЫ ПРАСКОВЬИ

— Что еще за Прасковья? Когда она правила? — спросила Серафима Прокофьевна.

— В том-то и дело, что она даже не правила, а двор у нее был, да еще какой! Это жена Ивана Пятого, злосчастного брата Петра Первого. Следа по себе ни этот Иван, ни пережившая его супружница не оставили. Так вот у этой царицы Прасковьи одних стольников числилось двести шестьдесят три персоны! А кроме них, тунеядствовало еще и алчное племя ключников, подключников, подьячих, стряпчих, а еще немало было и полезной челяди, вроде истопников, сторожей, скотников, конюхов… Ну, были и, как говорится, сплыли, что о них вспоминать? Нет, как раз забывать нельзя. Они-то, в отличие от Прасковьи, и след оставили. Что это за народ, вся эта несчетная челядь при господах? За крохотным исключением, а без исключений и правила нет, вся эта армия, а это уже сословие, речь не только о Прасковьиной дворне, выработала особого рода человеческий тип. Что это за люди? Это люди, для которых труд созидательный, труд продуктивный, ремесленный, промышленный, даже торговый, а пуще всего, конечно, крестьянский, страшней господских плетей на конюшне и пощечин и подзатыльников в горнице. Холопье племя — страшные людишки. А уж как они дорожили и как гордились своим местом «при господах», как на «мужичье» посматривали! Саамам это чуждо, для них это дикость! Не знали они соплеменников, боящихся труда, желающих пожить за чужой счет. Труд у них в почете. Лучший добытчик зверя получает звание «трудник»! Герой труда! А этим стольникам, спальникам и подключникам страшно быть низвергнутым на крестьянский двор, к сохе. Хоть под лавкой, да на господской кухне. А ради этого они угождали и угодничали, интриговали, лебезили, строили козни, соперничали в «забегании» перед господами. И каждый мечтал вымолить у Бога да выслужиться у господ так, чтобы и самому раздавать затрещины. А вот бедные саамы не знали этого искусства угодничанья перед господами. Не знали они радости удачного наушничества, ловкого доноса, слов-то таких не знали. Нет у них в словаре таких слов! Не знали радости от подножки, подставленной сопернику в борьбе за теплое местечко. Казалось бы, ну ищут людишки теплого местечка, и, как говорится, Бог им судья. Да нет! Они-то и есть подлинные воспитатели деспотов всех калибров, от кухонных до дворцовых.

— Воспитатели? — простодушно удивилась Серафима Прокофьевна.

— А как же! Усыпленный ласкателями, подхалимами, угодниками властелин в любом самостоянии видит дерзость, непокорство, бунт, требующий с его стороны жестоких мер. И меры эти с радостью берутся исполнить все те же холопы. Злое дело легко начать, остановить трудно, а уж исправить…

— Почему трудно? — спросил Светозар, которому частенько приходилось «исправляться». Он знал, что, принужденный признаться в какой-нибудь своей проказе или вранье, иногда и поревев, в конце концов услышит от отца: «Преступники изъявили раскаяние, а государь — милость», и можно будет жить дальше.

— Потому, милый друг, что всякое большое зло выдает себя за благо, за необходимость, даже требует почитать себя «пользой». И чем больше зло, тем больше оно требует, чтобы почиталось это зло благом. К сожалению, люди преуспели в оправдании самых скверных дел. Потому властители и ждут грубой лести. Для этого и нужна в первую очередь льстящая челядь. А уж кто пронырством ли, удачей выбьется в господа из конюхов, трубочистов, спальников и подключников, тоже начинает плодить вокруг себя угодливую тварь всякой пробы! Каждое время, каждый уклад вырабатывает людей определенного качества. Больше того, задает тон, возникает потребность в определенного сорта людях. «Времена господ» неизбежно порождают племя, для которого не существует никаких своих твердых, незыблемых представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо. Для них истина — хозяин.

— Так это как у собак… — выдохнул Светозар и посмотрел на отца.

— Соображаешь, сынок, верно. Исторический материализм предлагает смотреть на историю как на продукт классовой борьбы. Почему бы нет? Но вот вопрос, откуда и рабовладельцы, и феодалы, и буржуазия, и… — здесь Алексей Кириллович остановился и продолжил: — Скажем так: хозяева жизни, рекрутировали, то есть набирали себе помощников для самых неблаговидных дел? И как мне кажется, я даже убежден, что источником, неиссякаемым резервом людей для неблаговидной службы как раз и была эта человеческая глина, которую представляли люди «при господах». И что самое интересное, со временем они сами стали с их моралью, вернее, без морали сильнейшей властью, сравнимой с высшей. Две тысячи лет над миром звучат христианские проповеди. Где они тонут? Почему же за две-то тысячи лет они не стали основой жизни? Где же государства и страны, живущие по-христиански, что-то не видели их и до сих пор нет. Почему? Да потому, что слово господина оказывается весомей, дороже и действенней, чем слово Господне. Откуда же это невероятное лицемерие — на словах исповедовать одно, а жить по другим правилам? Как же душа-то обращается в материю, из которой умелые руки лепят все, что им угодно и потребно? Вот оно, наследие княжеской, боярской, господской челяди. И апостолов их потаенной веры кругом пруд пруди. Только саамов среди них нет. Вот у кого поучиться жить по совести. У них, к примеру, нет тайн друг от друга. А разве не тайна лежит в начале любого дурного поступка? Самые зловещие организации добавляли в свое название как раз словечко «тайный», тайная канцелярия, тайная полиция, тайное общество, тайная дипломатия… А коммерческая тайна? Это же для того, чтобы или обжулить покупателя, или обойти конкурента. А вот еще. Их жизненному обиходу, практике чужда рассудочность. Жители тундры в большей мере полагаются на свои чувства. Саам воспринимает пейзаж не так, как мы, то есть не только зрительно, он питает его душу и мысль. Рассудочность порождает дистанцию, как бы отстраняет нас от предмета, о котором мы рассуждаем, будь это человек или явление. Чувства, напротив, сближают, соединяют куда прочнее, чем мысль. Все лучшее, что создано на земле, продиктовано, порождено высокими и бескорыстными чувствами. Да и кто сказал, что наши чувства глупее нас? Цивилизация, основанная на частной собственности, цивилизация, начертавшая на своих знаменах: «Барыш!», «Власть!», «Роскошь!», «Честолюбие!» «Превосходство над другими!», и все «любой ценой», а еще «Праздность!» «Эгоизм!» — такая цивилизация обречена. Мне это ясно, как простая гамма! Угодничающее перед властью и деньгами мещанство, гипертрофированное, самодовольное, самовлюбленное, готовое возвести себя в прел создания… Это же тупик! И это умным людям было очевидно еще в начале прошлого века. Все, что предсказывал совестливый Герцен, страждущий за человечество Достоевский, объявивший наступление «эпохи гривенников», все подтвердилось и подтверждается ежечасно по всему свету. Я вижу, как много у нас неправильного, нездорового происходит вокруг, но чувство мое подсказывает, что мы на верном пути, мы ищем новые смыслы, ищем что-то утерянное… Может быть, не там ищем? — Уже не отблески от пляшущего на поленьях огня, а еще и внутренний свет озарил лицо Алдымова. Он сдержал улыбку. — Как-то мне в голову пришла простая мысль… И только потом, по размышлении понял, что эта мысль дорогого стоит. В саамах нет начала воинственного, разрушительного…

— А что, что они создали? — нетерпеливо спросил Светозар.

— Об этом и речь! Человека! Они создали человека, каким ему надлежит быть! Да, их уклад, скорее всего, соответствует картине, именуемой в исторической литературе первобытный коммунизм.…

— Па-а-ап, но коммунизм — это же когда все у всех будет и будет полно. А саамы — это ж такая беднота, а ты — коммунизм, — усомнился Светозар.

— Во-первых, мой милый Светик, коммунизм, коммуна — это прежде всего особая форма человеческого сообщества, исключающая насилие. Это общий труд и общее пользование результатами труда. А еще это особая форма отношения человека к природе, тоже исключающее хищничество и насилие. Как-то у нас любят делать акцент при разговорах о коммунизме на жратву и барахло. Социализм и мещанский рай — вещи разные. Любую идею можно опошлить.

— Сейчас ты нас в правом уклоне начнешь подозревать, — улыбнулась Серафима Прокофьевна. — Ты уж нас не пугай.

— Относительно коммунизма, Сима, в головах нынче страшная путаница. И если подменить понятия, если возвести в цель то, что я называю, прости за грубость, «жратва и барахло», то и революцию не нужно было затевать. А призрак коммунизма на самом-то деле бродит по Европе с незапамятных времен, раньше, чем это заметили Маркс и Энгельс. Итальянцы жили в коммунах в те времена, когда у нас еще и крепостного права не было. Человечество ищет, ищет, пытается найти формулу спасительного общежития. Нельзя подгонять мечту человечества под примитивный мещанский идеал. Разумеется, в будущем жизненные потребности, и куда более широкие, чем у современных саамов, будут удовлетворяться сполна. И все-таки суть коммунизма в другом, это ненасильственное сообщество людей и ненасильственное отношение к природе. И свобода от рабства собственности. Вот эти три качества как раз и составляют существо жизненного уклада саамов. Их коммунизм не идеологичен, он стихиен, это исторически сложившаяся форма бытия, обеспечивающая их выживание на протяжении многих веков в суровых условиях, но без войн и вражды. Это чудесный, удивительный народ! Казалось бы, их так мало, они предназначены к вымиранию. Но их численность стабильно сохраняется. Это чудо. Скелет у них слабее, чем у финнов и норвежцев, но они выносливее, лучше переносят лишения и все напасти полярной зимы. И совершенно непоказная независимость, самоуважение. Мы народ порченый. Нам ужасно важно знать, как мы со стороны смотримся, что о нас другие подумают и скажут. А вот саам от чужого мнения не зависит. Вот подлинный аристократ!..