Анна Ильинская - Соловки. Документальная повесть о новомучениках

• Название: Соловки. Документальная повесть о новомучениках
• Автор: Анна Ильинская
• Жанр: Публицистика

---

Вот и отец Никодим решился отслужить в ночном бараке Рождественскую литургию. Распахну ли дверь вохровцы, а он с двумя казаками Херувимскую поет, рукой помахивает: подождите, прерывать нельзя. «Всякое ныне житейское отложим попечение», — смежив очи, дабы не видеть осатаневшего конвоя, старательно выводили певцы. Втроем и пошли на Секирку.

Редко кто оттуда возвращался, но одному счастливцу повезло. Он‑то и поведал о судьбе Утешительного попа. Батюшке соорудили епитрахиль, крест, дароносицу, и он совершал все, что требовалось: шепотом служил молебны и панихиды, с неструганой деревянной ложки приобщал Святых Христовых Тайн. Пайка «чернушки» пресуществлялась в Тело Господне, а сок давленой клюквы в Кровь Его. «Вина где ж я достану? — разводил руками отец Никодим. — А клюковка, она тоже виноград стран полуночных, и тот же Виноградарь ее произрастил».

А как в штабеля залягут, любил рассказывать на сон грядущий священные сказки, как их называли заключенные. И вот на Пасху отслужил Светлую Заутреню, похристосовался со всеми. Собрались спать, и Батюшка до рассвета рассказывал «сказку» про то, как Мария пришла ко гробу Учителя своего и, не найдя Его Пречистого Тела, плакала у отваленного камня…

Наутро, схваченные морозцем, отлепились друг от друга, отряхнулись от инея, глянь, а Утешительный не встает. Лежит окоченевший, лишь улыбка на губах заледенела — придавили старика. Отец Никодим отошел ко Господу на втором этаже Секирной церкви, где когда‑то был престол Вознесения, под маяком, который и во тьме светит. «Скольких он у нас за зиму напутствовал, а сам без напутствия в дальний путь пошел, — вздохнул каторжанин — Впрочем, зачем оно ему? Он сам дорогу знает».

***

На обрыве смотровая площадка. С высоты орлиного полета перед нами расстилаются безбрежные леса с желтой проседью, серые озера, вдалеке свинцовое море. В двух километрах белеет трапезная церковь Савватьевского скита — отсюда, по сути дела, и начинается история Соловецкого монастыря. Именно здесь, облюбовав пустынный остров для молитв, поселились иноки Свв. Герман и Савватий.

Они принесли на остров первую икону Божьей Матери Одигитрия, в честь Которой отстроили каменный храм. Савватий жил здесь в молитвенном подвиге до конца жизни. Предчувствуя смерть, переплыл на материк для Причащения Тела и Крови Христовой и, вкусив Св. Таин, опочил о Господе.

В первые годы СЛОНа в Савватьеве помещалась лагерная «аристократия» — представители дружественных партий, с которыми большевики делали революцию. До 1923 г. они содержались в северных лагерях, преимущественно в Пертоминском. Их жизнь известна из воспоминаний эсерки Олицкой, которая после Соловков оказалась за рубежом.

Хотя скит был огорожен проволокой и охранялся дозорными вышками, его обитатели пользовались со стороны властей если не уважением, то по крайней мере снисхождением. Крупных ре волюционеров среди них не было, кроме двух: эсера А. Иваницкого, старшего и по возрасту, и по партийному стажу, с опытом царской каторги, и социал — демократа Богданова, тоже подпольщика царских времен. Остальным сколько‑нибудь значительным политическим деятелям Ленин предоставил возможность выехать за границу.

В 1923–1924 гг. в Савватьеве содержалось около пятисот представителей различных партий: социалистов — революционеров, правых и левых, социалистов — демократов, меньшевиков и анархистов, среди них немало супружеских пар. Это были молодые люди, редкие из которых могли похвастаться дореволюционным Партийным стажем.

Заключенные этого привилегированного лагеря держались гордо, с Кремлем, где каждый был сам за себя, не общались, в равной мере презирая как уголовников, так и «каэров». У политических все были за всех, продукты и деньги шли в общий котел. Принципиально настроенные против работы, они не боялись начальства, читали газеты, митинговали и защищали права человека, по каждому поводу устраивая голодовки. Кстати, кормили их лучше, чем других узников.

Молодые политзаключенные уважали только свои революционные традиции, все церковное отрицали, в Божьем храме проводили лекции и диспуты. Однажды на прогулке разыгрались, смастерили снежную гору, а вместо салазок приспособили обледенелые, хорошо скользящие иконы, пока старшие товарищи не усмотрели в этом неуважение к чужому религиозному культу.

Но им жилось не так легко, как кажется на первый взгляд: эсер Юзик Сандомир вскрыл себе вены, профработник металлист Михаил Егоров-Лызлев отравился, меньшевик Яков Аронович повесился. Анархистка Наталья Николаевна Андреева, осужденная по 58–й статье, вынуждена была стать женой отцеубийцы Д. Успенского, позже переехала с ним на Беломорканал, где родила сына, названного в честь Ягоды Генрихом.

Самым крупным событием в истории содержания политзаключенных на Соловках был расстрел безоружных в час прогулки. В декабре 1923 г. пришла инструкция: политические ограничивались в получении писем, им сокращалось время пребывания на свежем воздухе. Когда Савватьевским насельникам сообщили о нововведении, они возмутились, и 19 декабря продолжали гулять, несмотря на приказ вернуться в корпус.

По ним открыли стрельбу. Семь человек было убито наповал, трое тяжело ранены. Первую помощь им оказал социал — демократ врач В. Ельник. На следующий день начальником СЛОНа был назначен А. П. Ногтев. Он разрешил политзаключенным похоронить убитых товарищей. Мертвых предали земле с почестями, пели «Вы жертвою пали…». Могила расстрелянных была отмечена большим валуном с выбитыми на нем фамилиями убитых. Вот эти имена: Леонид Лебедев, анархист; Георгий Трифонович Кочаровский, социалист — революционер, 28 лет; Илизовенко, его жена, 25 лет; Гавриил Антонович Билинга — Пастернак, социалист — революционер, 27 лет; Всеволод Иванович Попов, социалист — революционер, 28 лет; Меер Моисеевич Горелик, 26 лет; Наталья Арнольдовна Бауэр — Цейтлина, социалистка-революционерка, 32 года. Впоследствии валун перевернули, потом разбили кувалдами, а куски побросали в озеро. Больше говорить об изменениях в режиме не рискнули, и все осталось по-прежнему.

Секирная лестница.

Сведения о расстреле в Савватьеве были переданы в Москву Борису Бобину. Корреспонденцию запаяли в алюминиевый чайник, который был увезен за границу заместителем Пешковой по Красному Кресту, за что Бобин был арестован.

В 1925 г. все политические были вывезены в Кемь, откуда в «столыпинах» разъехались по разным политизоляторам. Еще лет десять среднее звено «делателей на ниве народной» держали в ссылках в захолустных городах, неуклонно пополняя их досье. В конце тридцатых все были арестованы…

***

Мы со Светланой — Фотиной кладем по земному поклону в сторону Секиро — Вознесенского храма. Я достаю из сумки красную книжечку карманного формата с рельефным восьмиконечным крестом на обложке. Это «Служба Святым Царю — мученику Николаю и всем Новомучеником и Исповедником Российским». Для того, чтобы прочитать ее, мы и приехали осенью на Соловки. Служба подарена Оптинским иеромонахом, пожелавшим остаться неизвестным. Есть на свете чудесный Батюшка, который любит делать добрые деда, не открывая своего имени. Потрясенные люди не знают, кого благодарить, и не остается ничего иного, как благодарить Бога. Такой подарок обязывает, такой подарок — высокая честь, помоги Господь оправдать этот дар!..

Торжественный акт канонизации Новомучеников и Исповедников Российских, от безбожников убиенных, состоялся в Нью — Йорке в соборе иконы Знамения Божией Матери 31 апреля 1981 г. Значит, все, кто страдал здесь, — святые, все, кто погиб, — святые, и мы с Фотиной молимся им от лица всего нашего поколения. За всех, кто лишен возможности проникнуть на закрытый остров, за всех, чье сердце скорбит о безвинно убиенных, прими, о Боже, эти слова.

«Немощию плоти нам подобострастнии, духом в меру древлих отцев тщалися есте, о непреклоннии Священноисповедницы Российстии, иже в разоренную обитель Соловецкую и во иныя места заточения ссылаеми, умножающимся же страданием вашим, избыточествовавше тайно и утешение от Господа, имже ныне истии утешаетеся, в невечерний день достигши царствия Христова, в нем же не престайте, молим вас, молящеся о спасении душ наших…»

Читаем попеременно, чуть ли не вырывая друг у друга книжечку. Желание молиться Новомученикам сродни физическому голоду, слова этой службы как кусок насущного хлеба. Бесхвостая собака сидит рядом, не уходит, внимательно слушает. Умными глазками смотрит то на меня, то на Фотину, то на церковь, в сторону которой кладутся поклоны. «Услышите нас, в веси Гефсиманстей погребенныя, услышите нас и тии, ихже погребение неведомо. Услышите нас паки вкупе приятые во обители небесныя…»

Вниз спускаемся по печально знаменитой лестнице. Склон горы обрывистый, узкие ступеньки почти отвесно падают на землю. Многие прогнили, и мы перепрыгиваем провалы, держась за перила. Блестящая от дождя древесина усыпана жухлыми иглами и облетевшими березовыми листьями.