Виктор Петелин - Восхождение, или Жизнь Шаляпина

• Название: Восхождение, или Жизнь Шаляпина
• Автор: Виктор Петелин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-227-00532-Х

Первая книга дилогии известного писателя Виктора Петелина представляет нам великого певца в пору становления его творческого гения от его дебюта на сцене до гениально воплощенных образов Ивана Грозного и Бориса Годунова. Автор прекрасно воссоздает социально-политическую атмосферу России конца девятнадцатого и начала двадцатого веков и жизнь ее творческой интеллигенции. Федор Шаляпин предстает в окружении близких и друзей, среди которых замечательные деятели культуры того времени: Савва Мамонтов, Василий Ключевский, Михаил Врубель, Владимир Стасов, Леонид Андреев, Владимир Гиляровский. Пожалуй, только в этой плодотворной среде могло вызреть зерно русского гения. Книга В. Петелина — это не только документальное повествование, но и увлекательный биографический роман.

---

И Шаляпин преобразился при этих словах, еще вытянулся, будто на помосте, раскинул широко руки, пытаясь обнять прохожих, «дурным» голосом то и дело приговаривая: «Прочь, назем, губернатора везем!»

— Понимаешь, Юрий, я смотрел на них и думал: «Вот это счастье — быть таким человеком, как Яшка!» И я стоял перед балаганом до тех пор, пока у меня не коченели ноги и не рябило в глазах от пестроты одежды балаганщиков… И мне казалось, что все они с удовольствием паясничают, просто потому, что они такие веселые, остроумные люди, что без шуток и смеха не могут жить… Но потом я узнал, что Яшка и его «артисты» — сапожники… И страшно жалел, что наступал Великий пост, проходила Пасха и Фомина неделя, — тогда площадь сиротела, парусину с балаганов снимали, обнажались тонкие деревянные ребра… Праздник исчезал как сон. Еще недавно все было так весело и оживленно кругом, а становилось как на кладбище без могил и крестов…

Шаляпин и Юрьев давно уже сидели в ресторане Лейнера, за столом, уставленным закусками, с неизменной водочкой и холодным квасом. Юрьев, не прерывая разговорившегося нового знакомого, тихонько шепнул подошедшему официанту: «Как обычно», и тот сразу все понял и тихо удалился.

— А ноты я впервые увидел в церкви. Ходил в церковь я редко… Но как-то неподалеку от церкви Святого Варфоломея довелось играть с ребятами… Дай, думаю, зайду. Была всенощная. С порога слышу стройное пение. Протиснулся ближе к поющим — на клиросе пели мужчины и мальчики. Я заметил, что мальчики держат в руках какие-то разграфленные листы бумаги с черными закорючками, понять которые было просто невозможно, на мой взгляд… Я слышал, что поют по нотам, но как петь по нотам — мне было не понять… Хоровое пение мне понравилось… А потом мы переехали на новое местожительство, и в первый же день я услышал надо мной церковное пение… Оказалось, что над нами — а мы снимали две маленькие комнатки в подвальном этаже — жил регент и у него проходили спевки на дому. Я храбро пошел к нему и попросил его принять меня в хор… Через три месяца я стал получать у него полтора рубля в месяц… Так я понял, что и пение может стать заработком… А вы как здесь оказались?

— Я ведь москвич… Случайно получилось, что я в Петербурге оказался… И вот уж три года, как я здесь… — задумчиво заговорил Юрьев, заметив, что Федор увлекся закусками.

— Не было мест в Малом? — спросил озадаченно Шаляпин.

— Да нет, в Малом меня оставляли, но чиновники императорских театров просто заставили меня перейти сюда, хотя и не с руки мне… Там Ермолова, Ленский — мой учитель, все опекали меня, а здесь мне приходится подлаживаться под новый для меня стиль игры… Да и ближе к чиновникам, к царской фамилии, для которых мы, артисты, являемся чем-то вроде швейцаров… Вот вчера на спектакле, который так вам понравился, произошел инцидент, покоробивший меня своей бестактностью.

— А что такое?

— В одном из антрактов пришли за кулисы великие князья. Всех участвующих, как это полагалось в таких случаях, пригласили на сцену. Великие князья стали обходить группы актеров и, выражаясь стилем газетных отчетов нашего времени, милостиво беседовать с нами. Великий князь Владимир Александрович, увидев Варламова, с присущей ему специфической манерой говорить отрывисто, напоминающей подачу военной команды, своим низким хрипловатым баском обратился к Константину Александровичу: «А-а! И Варламов здесь?.. Как это вы? В такую жару?!»

Варламов, по своему обыкновению, густо покраснел, почему-то смутился и, как мне тогда показалось, подобострастно, каким-то сладостно-жалостным высоким тенорком ответил: «Что делать, ваше императорское высочество, — доброе дело!» — «А-а! Доброе дело, доброе дело!.. Скажите пожалуйста… Святой человек… Молитесь на него!» И, шутливо окрестясь на Варламова, великий князь Владимир Александрович с громким смехом отошел от него… И вот, Федя, эта сцена произвела на меня неприятное впечатление. Поведение Варламова и его тон не вязались в моем представлении с достоинством артиста. Я недоумевал, почему он так теряется перед сильными мира сего? Неужели не понимает, кто он сам? Неужели не осознает, что он — Варламов?

— Да и я уже много раз убеждался, что артисты мало блюдут свое достоинство, свое имя… Мне даже противно бывает ходить в театр из-за отношения начальства к артистам… Я был уверен до поступления в театр, что артист — свободный, независимый человек… А у нас, когда директор появляется за кулисами, артисты вытягиваются перед ним, как солдаты. А по праздникам ездят расписываться в книге визитов… Нет, я не согласен с этим. Пусть и не ждут от меня такого почтения. Мне кажется унизительным выражать свое почтение начальству через швейцара… А сколько еще таких мелочей, которые унижают артиста… Сколько еще мелких гадостей приходится терпеть от чиновников, сколько интриг плетется вокруг того или иного знаменитого артиста… Не хочется иным даже известным артистам делить славу с теми, кто начинает входить в моду… Вот Дальский, например. Ведь его терпеть не могут в театре… А почему? По-моему, гениальный артист… Как он умеет задушевно играть… Какие у него способности к перевоплощению, — мечтательно сказал Шаляпин, явно завидуя тому, что Дальский так незаметно может переходить от одной роли к другой.

Юрьев вскоре заторопился, сославшись на то, что ему предстоит еще кое-что сделать сегодня. Федор тоже засобирался, хотя ему спешить было совсем некуда: и сегодня, как и вчера, он был свободен от театра.

— Нельзя ли как-нибудь достать контрамарку в ваш театр? — неожиданно попросил Шаляпин. — Я и теперь люблю драму больше всего. Но к вам так трудно проникать!..

Юрьев пообещал достать контрамарку и пригласил прийти к нему за кулисы на ближайший спектакль «Гамлет»: он будет играть Лаэрта.

Глава пятнадцатая Русский Кин

Странное дело… Сколько уж, казалось, накопил Федор Шаляпин в себе умения и мастерства, а как только выходил на сцену, так все сразу и пропадало, вновь появлялись привычные жесты, красивые позы, в ходе действия спохватывался, делал жест странный, угловатый — и окончательно выбивался из привычного оперного ансамбля. Это не могло остаться не замеченным дирекцией и руководителями спектакля, а также всезнающей театральной критикой. Газета «Новое время» отметила, что «…слаб г. Шаляпин в роли лейтенанта, где он подражал отличному исполнению г. Стравинского», а «Петербургская газета» резко отозвалась на его исполнение роли Руслана: «…Более законченного, отделанного мы ожидали от г. Шаляпина, который еще далеко не освоился с трудной партией Руслана; у него попадаются не только погрешности сценические, но и вокальные; неуверенность чувствуется во всем, даже в ритме. Его исполнение есть еще только контур того, что следует сделать из этой роли; мы, однако, не хотим заключить на основании этого спектакля, что г. Шаляпин перестал работать, хотя повод к такому заключению уже имеется налицо: так выступать на образцовой сцене в образцовой партии национального героя — нельзя».

Тяжко было выслушивать горькие упреки чиновников, дирижера, помощников режиссера, ловить косые взгляды недовольных товарищей по сцене. Шаляпин шел в ресторан Лейнера, где собирались артисты, художники, музыканты, писатели, находил там кого-нибудь из знакомых и в веселом застолье получал утешение от своих бед и неприятностей. Расположенный на Невском проспекте, у Полицейского моста, ресторан Лейнера довольно часто посещал по вечерам Петр Ильич Чайковский, память о котором сохранилась у многих завсегдатаев. Здесь могли понять безденежье, могли понять угнетенное душевное состояние, здесь собирался свой, артистический мир, в котором было легко и просто. Случалось, что и засиживался за игорным столом, но надежда выиграть золотые горы никогда не сбывалась.

Часто в центре застольных разговоров бывал Мамонт Дальский, петербургский трагический актер, русский Кин, как его называли поклонники таланта, вспоминая при этом знаменитого английского трагика Эдмунда Кина, одного из лучших исполнителей главных героев шекспировских трагедий: Шейлока, Ричарда Третьего, Гамлета, Макбета, Отелло, Яго… Мамонт Дальский привлекал внимание не только своим огромным талантом, но и больше всего грубостью, дерзостью, заносчивостью, влюбленностью в самого себя. И за столиками в ресторане Лейнера можно было услышать о знаменитом актере столько всего разного.

— Вот оригинал, которого никто не любит в Александринке, — начинал один из приятелей Шаляпина. — Да он там со всеми перессорился…

— Ничего удивительного в этом и нет, все ему завидуют.

— Что? Варламов, Давыдов, Савина, Стрельская ему завидуют?! Что вы такое говорите! А впрочем, все может статься, я их понимаю, невозможный субъект, уж слишком самовлюблен, не разговаривает, а цедит сквозь зубы, можно и вправду подумать, что он гений… Он и на сцене не играет, а кричит: «Вот видите, каков я! Учитесь, пока я жив!..»