Виктор Петелин - Восхождение, или Жизнь Шаляпина

• Название: Восхождение, или Жизнь Шаляпина
• Автор: Виктор Петелин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-227-00532-Х

Первая книга дилогии известного писателя Виктора Петелина представляет нам великого певца в пору становления его творческого гения от его дебюта на сцене до гениально воплощенных образов Ивана Грозного и Бориса Годунова. Автор прекрасно воссоздает социально-политическую атмосферу России конца девятнадцатого и начала двадцатого веков и жизнь ее творческой интеллигенции. Федор Шаляпин предстает в окружении близких и друзей, среди которых замечательные деятели культуры того времени: Савва Мамонтов, Василий Ключевский, Михаил Врубель, Владимир Стасов, Леонид Андреев, Владимир Гиляровский. Пожалуй, только в этой плодотворной среде могло вызреть зерно русского гения. Книга В. Петелина — это не только документальное повествование, но и увлекательный биографический роман.

---

Федор и не заметил, как последние слова стихотворения он произнес вслух… Очнулся от очарования, навеянного правдой этих стихов, точно передающих и его собственное душевное состояние, и снова повторил: «…И, с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строк печальных не смываю…»

За тонкой стенкой кто-то завозился, а потом громко стукнул ему в перегородку, дескать, кончай свои ночные безобразия… Ну вот, так всегда, только он что-нибудь начнет говорить, как тут же раздается стук, а то орать начнут… Нет, пора начинать нормальную жизнь, а то ведь нет и пианино, и в полный голос не споешь… А мурлыканьем себе под нос ничего не добьешься. Через несколько дней все решится…

С этими мыслями, в которых больше было горьких опасений, чем радужных надежд, и заснул Федор Шаляпин накануне больших перемен в своей жизни.

Глава десятая Артист императорских театров

Пришла весна. Но холодно и ветрено было в тот вечер. Среди спешившей по Невскому толпы людей резко выделялся молодой высокий человек, одетый в простую, развевающуюся на быстром ходу поддевку. Плотно закутанная толстым вязаным шарфом шея, низко нахлобученная до самых глаз живописная шапка да порыжевшие от времени сапоги — все это обращало на себя внимание нарядной толпы, обычно прогуливавшейся по Невскому в этот вечерний час.

В ресторане Лейнера ласково встретил его швейцар:

— Проходи, Феденька. Что-то тебя давно не было…

— Болел, Архип Иваныч. Привязалась инфлюэнца. Неделю провалялся в постели.

Федор снял поддевку и оказался в простой русской рубашке, плотно облегавшей его мощное тело. На шее был повязан широкий бант-галстук. Он внимательно оглядел столики и, заметив дирижера Труффи с друзьями из Панаевского театра, двинулся к ним.

Иосиф Антонович тоже увидел Шаляпина и знаком подозвал его.

— Ну что, — сказал Труффи, когда Федор подошел и поздоровался со всеми, — как тебя приняли в Мариинском театре? Когда твои дебюты?

— Мы все придем тебя послушать, — вставил реплику Николай Павлович Миллер, возглавлявший оперное товарищество в Панаевском театре. — Хоть и подвел ты нас, бросив в середине сезона, но мы на тебя, Феденька, не сердимся. Большому кораблю, как говорится, и большое плаванье…

Федор сел за стол рядом со своими старыми друзьями, с которыми он сжился, сдружился, но от которых уже что-то незримое отделяло его. И все это понимали, а прежде всего он сам.

— Я уж два месяца как подписал контракт с Мариинским театром, а еще не выступал ни разу. Подождите, говорят, подождите, это вам не частная антреприза, не «Аркадия» и не Панаевский театр… Так бы и пускай, подождать можно, но денег ни черта нет… Иду сейчас по Невскому, а все от меня шарахаются, как от пугала огородного…

Шаляпин горько вздохнул, жадно поглядывая на уставленный закусками стол.

Труффи немедленно положил ему на тарелку холодных закусок, налил большой стакан пива.

— Пей и ешь, Федор. Потом и расскажешь нам, как ты проходил через Направника.

— А чего рассказывать-то, — с полным ртом заговорил Шаляпин. — Пришел я, сказал, что — Шаляпин, дескать, мне говорили, вы хотели бы меня послушать. Он молча кивнул. Да, мол, хотел бы. Василий Васильевич Андреев посоветовал мне спеть «Заклинание цветов». Я и спел. Направник — очень сухой, необщительный, сдержанный человек. Прослушав меня, он не сказал ни слова. Так всегда, говорят. Никогда нельзя понять, что нравится ему, что — нет. Но вскоре я узнал, что мне хотят устроить пробу на сцене Мариинского театра в присутствии директора.

— Ну как, волновался? — с интересом спросил Труффи.

— Конечно. Но я знал, что театру нужен бас, так как знаменитый Мельников кончил свою карьеру.

— А ты что, уже готов заменить его в Мариинском? — поддел кто-то Шаляпина.

— Разумеется, я и не мечтаю занять его место. Но мне предложили подготовить именно его любимую партию — Руслана. Я не слышал этой партии в его исполнении, да и вообще никогда не пел ее. А тут предложили в недельный срок… Конечно, я подготовил ее, исполнил как мог, но чувствую, что мое исполнение не удовлетворило моих экзаменаторов и испытателей. Я пел по-своему…

— Ну и что?

— Что — «что»? Мне предложили спеть еще что-нибудь. Я спел чётвертый акт «Жизни за царя», арию и речитатив. Арию я пел, как поют все артисты, а речитатив по-своему, вот это, наверное, и понравилось моим испытателям. Растроганный Фигнер, подошел ко мне, крепко пожал руку, и на глазах у него были слезы.

— Фигнер — известный себялюбец. Это он не тебя хвалил, а себя показывал. — Труффи давно не любил знаменитого тенора Мнриинского театра. — Ну и что же было дальше?

— Дальше? На следующий день меня пригласили снова в дирекцию, где я и подписал) контракт на три года: в первый год — двести рублей, во второй — двести пятьдесят, а третий — триста. Неустойку я должен уплатить по три тысячи шестьсот за год. Вот так… Я за всю свою жизнь столько не заработаю.

— Заработаешь, Федя, заработаешь. Как Фигнер, будешь получать двадцать пять тысяч в год…

В это время к столику Труффи подошел жгучий брюнет среднего роста и запросто подсел к ним.

— Parlate italiano?[1] — обратился к нему Шаляпин.

— Тебя все принимают за итальянца, Костя, — сказал Труффи. — Да ты и похож. Знакомьтесь, господа. Это художник Коровин, прошу любить и жаловать. А это мои друзья: Шаляпин, Миллер…

— Пошлю-ка я вас всех ко всем чертям и уеду в Тифлис, — неожиданно заявил Федор. — Что здесь, в Петербурге-то? Ну и приняли в Мариинский театр… Подумаешь, я за комнату второй месяц не могу заплатить. А там тепло, майдан, шашлыки. Бани такие!.. И Усатов. Хоть и побьет иной раз, а все же добрый, у него всегда можно пятерку перехватить. А здесь я словно чужой, никто меня не знает…

Коровин внимательно посмотрел на Шаляпина: тот был так худ, истощен и явно навеселе.

Шаляпин поднялся и тихонько отозвал Труффи в сторону. Тот сразу догадался, о чем пойдет речь, и молча сунул ему три рубля.

— Может, поговорить о тебе с Мамонтовым? Он набирает в Частную оперу. Ты ему можешь подойти.

— Не знаю!.. Как сложится моя судьба в Мариинском. Я уж заказал визитные карточки: Федор Шаляпин — артист императорских театров. Какой уж там Мамонтов…

— Ну смотри. Тебе видней.

Шаляпин ушел, и вскоре его высокая фигура замелькала на Невском.

А Константин Коровин, заинтересовавшийся новым знакомым, спросил Труффи, когда тот вернулся за свой столик, кто этот молодой человек.

— Это хороший голос, — ответил Труффи, — но несерьезный человек. Приходи в Панаевский театр, он там поет. Голос настоящий!

— Ты говорил о Мамонтове. Сейчас я пойду на Морскую, к Кюба, здесь рядом, там, наверное, обедает Кривошеин, у него и узнаю, когда приедет Савва Иванович. Ты ведь хочешь узнать, возьмет он тебя в свою Частную оперу или нет?

— Хорошо, заходи к нам в Панаевский театр, прямо за кулисы, расскажешь…

Глава одиннадцатая «Неклассный» художник

Тридцатитрехлетний преуспевающий «неклассный» (в 1886 году Коровин получил диплом на звание неклассного художника, то есть в медалях ему было отказано) художник Константин Коровин долго не мог забыть тяжкого впечатления, которое произвел на него молодой артист, с жадностью поглощавший закуски в ресторане Лейнера. Всякое ему приходилось видеть за свою скитальческую жизнь свободного художника, но таким безысходным показалось ему положение Шаляпина, что он твердо решил при первой же возможности рассказать о нем Савве Ивановичу Мамонтову, опекавшему всех мало-мальски проявивших себя в искусстве. Художники, артисты, композиторы постоянно бывали у него дома, в Москве и Абрамцеве, несколько лет он содержал Частную оперу, потом разочаровался и вот сейчас снова задумал собрать оперную труппу для постановки преимущественно русских опер, которые не очень-то пользовались популярностью на императорской сцене… Нужны молодые таланты, и он просил всех своих многочисленных друзей рекомендовать ему таких артистов. Может, и этот подойдет…

Константин Коровин учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, учился у Перова, Саврасова. С уходом Саврасова поступил в Академию художеств в Петербурге, но, не выдержав сухого академизма, возвратился в Москву, в училище, где вскоре познакомился с Василием Дмитриевичем Поленовым, прекрасным живописцем и педагогом, только что привезшим из Палестины солнечные, яркие, щедрые в своей красочности этюды. Вместе с Коровиным учились у Поленова Левитан, Головин, Архипов, Переплетчиков… Десять лет тому назад, в 1886 году, Коровину было отказано в звании классного художника, как и Левитану. Пришлось им довольствоваться званием неклассных художников. Но Коровину посчастливилось. Поленов познакомил его с Мамонтовым, и это надолго определило его творческую судьбу — он стал оформлять вместе с Виктором Васнецовым и Поленовым сначала любительские спектакли в доме Мамонтова, а потом и в Частной опере. Работа театрального художника настолько захватила Константина Коровина, что теперь он и не мыслил свою жизнь без театра, где проявились его живописный талант, склонность к декоративной красочности, сказочной условности, зрелищности. Коровин оформил новые для Москвы оперы «Кармен» Визе, «Лакме» Делиба, постановки были красочными, праздничными, романтически-приподнятыми. И немалую роль сыграли декорации и костюмы Коровина.