Георгий Соколов - Нас ждет Севастополь

• Название: Нас ждет Севастополь
• Автор: Георгий Соколов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1981

В годы Великой Отечественной войны Георгий Соколов был военкомом, командиром отдельной разведывательной роты бригады морской пехоты, военным журналистом, принимал участие в десантных операциях на Малой земле, в Крыму.

Работая над книгой «Нас ждет Севастополь», автор разыскал множество ветеранов Малой земли. Их воспоминания, письма дополнили его личный опыт, помогли ему создать художественное произведение.

Роман повествует о людях морской пехоты, о черноморских катерниках, о последних днях героической обороны Севастополя, о боях за Новороссийск, о легендарной Малой земле, о возвращении моряков после тяжелых боев в Севастополь.

---

А через несколько дней вдали над морем появляется узкая черная туча — это летят скворцы. Они летят изогнутой лентой, которая дрожит, меняет очертания. Подлетев к берегу фронтальным строем, они взмывают над скалами и с шумом садятся, облепляя все деревья, кустарники. Их так много, что кругом становится черно. Можно подойти к кустарнику, стать рядом со скворцами. Они не обратят на тебя внимания. Их сердца так переполнены радостью, что забывают о всякой предосторожности. Каждый неистово трепещет крыльями и исступленно, захлебываясь поет, свистит, щебечет, подражает то перепелу, то петуху.

Так длится час, другой. Видно, есть у скворцов командир. Словно по сигналу они поднимаются и продолжают путь на север. Несколько дней летят стаи скворцов с турецкой стороны. Глушецкий возвращался домой, как с симфонического концерта. В ушах долго стоят птичьи песни, щебетанье, свисты, писки.

Потом из-за моря прилетали стрижи, трясогузки, мухоловки, кулики, перепела, вальдшнепы. Все птахи, достигнув земли, так же самозабвенно пели и кричали, празднуя победу.

Но если так радуются птицы возвращению на родину, то как же должны радоваться люди, ступив на порог родного дома!

— Здравия желаю, — раздался знакомый голос.

Громов и Глушецкий открыли глаза. Перед ними стоял майор Уральцев. Полковник, не удивляясь его появлению, приветливо протянул руку:

— Рад приветствовать ветерана бригады. По какому случаю пожаловал?

— Вместе с вами хочу вступить на крымскую землю, — ответил Уральцев. — На период наступления прикомандирован к вашей бригаде.

— Это хорошо, — одобрительно заметил Громов, — садись рядком, погрейся на солнышке. Время есть еще.

— Благодарю.

Полковник посмотрел на часы, покачал головой.

— Пожалуй, хватит прохлаждаться. — Повернувшись к Глушецкому, сказал: — Через час придешь ко мне с Крошкой.

Когда он ушел, Уральцев сел рядом с Глушецким, положил руку на его плечо и, заглядывая в глаза, сказал:

— Коля, не хотел говорить об этом накануне десанта, а не могу сдержаться. Но ты…

— Не тяни резину, Гриша, — нетерпеливо воскликнул Глушецкий.

— Галя ранена.

Глушецкий глухо спросил:

— Где, когда? — и торопливо стал набивать трубку.

Уральцев рассказал, что вчера он заезжал в полевой госпиталь и там ему сказали о самоотверженном поступке медсестры Галины Глушецкой. Произошло это два дня назад. Галя работала в эвакоотряде, принимала на берегу раненых и отвозила в госпиталь. Под вечер налетели вражеские самолеты. Галя помогала раненым слезать с подвод и укрывала их в кювете и воронках. Уже летели бомбы, а она в это время несла раненого сержанта. Видя, что не успеет спрятать его в укрытие, Галя прикрыла его своим телом. Осколками разорвавшейся поблизости бомбы ей перебило два ребра, оторвало ступню левой ноги. Но сержанта не зацепило.

— Я хотел увидеть ее, — заключил Уральцев. — Но раненых уже эвакуировали в Геленджик. Начальник госпиталя сказал, что представил Галю к награде орденом.

Немигающими глазами смотрел Глушецкий на веселых скворцов, бегающих по земле, но уже не видел их. Глаза застилала темная пелена, а губы невольно вздрагивали, не давая возможности произнести ни одного слова.

Только вчера он получил от нее письмо, полное любви и грусти. Галя вспоминала об их мимолетной встрече и досадовала, что она была так коротка. Мы, наверное, невезучие, писала она, ведь могли встретиться на Малой земле, в Анапе, но — не судьба. Галя писала также, что подала рапорт о переводе в его бригаду, и напоминала, чтобы он со своей стороны попросил полковника Громова походатайствовать перед начальником санитарной службы армии о ее переводе в часть, где служит муж.

Но Глушецкий знал, что бригада пойдет в десант, и решил, что надо повременить с переводом. Кто знает, как будет там, на крымской земле. В десанте всегда опасно. О переводе он думал поговорить с полковником после того, как закончатся бои в Крыму.

Кто мог знать, что так случится? Винить себя? Но ведь он хотел, чтобы Галя находилась пока в безопасности.

Несколько минут он сидел, понуря голову. И вдруг заговорил горячо и сбивчиво:

— Гриша, дорогой, узнай, в каком она госпитале, его полевой адрес. Тебе легче это сделать, ты бываешь везде, а я прикован к бригаде. Поможешь?

— Постараюсь, — не очень уверенно ответил Уральцев. — Только я ведь с сегодняшнего дня тоже прикован к вашей бригаде до полного освобождения Крыма.

— Да, конечно, — согласился Глушецкий. — Извини, не подумал. — Он поднялся. — Надо идти в роту за Крошкой.

Крошка оказался на месте. Глянув на часы, Глушецкий сказал ему, что через полчаса надо явиться к командиру бригады.

— Есть явиться к командиру бригады, — сказал Крошка. Он достал из полевой сумки сложенный треугольником листок бумаги. — Тебе от матери, — сказал он.

Глушецкий торопливо развернул его. Мама сообщала, что жива и здорова. Приезжал Тимофей Сергеевич, но пробыл дома всего день, опять уехал в Анапу. В письме была еще одна новость — о Розе.

— Послушай, Анатолий, что мама пишет о Розе, — сказал Глушецкий. — Ее арестовали за то, что обманным путем получала денежные аттестаты от нескольких офицеров. Каждый из них считал ее своей женой. Какова?! Ты случаем не выслал ей аттестат?

Крошка помрачнел:

— Я знаю об этом.

— А откуда знаешь?

— Сама написала.

— Сама? — удивился Глушецкий.

— Да, сама, — подтвердил Крошка. — Прислала письмо. Заверяет, что любит меня одного, а то, что совершила такое, так ее подговорила мать, Людмила Власьевна. И еще пишет, что будет просить на суде, чтобы ее отправили на фронт искупить свою вину. Жалко мне ее.

— Неужели ты все еще любишь ее?

Крошка пожал плечами.

— Не знаю. Но думаю о ней часто.

Глушецкий невесело усмехнулся и с укоризной покачал головой.

Ему вспомнилась встреча с Розой, когда он из госпиталя приехал в Сочи. Роза пригласила его к себе. Глушецкому не очень-то хотелось идти к ней, но она так была настойчива, что он пошел. Пробыл у нее недолго, и все это время она говорила и говорила, торопливо и сбивчиво. Почему-то начала разговор о своем отце, которого лишилась пять лет назад. По ее словам, это был сильный и добродушный человек, щедрый, мог отдать другу последнюю рубашку. А о матери Роза говорила с презрением, называла ее скупердяйкой и спекулянткой. Себя Роза назвала гибридом. «Люблю деньги, но беречь их не могу», — призналась она. Глушецкий в недоумении спросил, зачем она рассказывает ему об этом. Оказалось, что то была присказка, а сказка раскрылась потом. Роза заявила, что у нее много поклонников, но сердце ее у Крошки. «Наверное, я его люблю. Он такой наивный, так чист душой, что не полюбить его нельзя», — сказала она. У Глушецкого было плохое настроение. У него умер сын, жена ушла на фронт, мать болеет, а она ему про свою любовь. Какое ему дело до них? «Ну и любите друг друга, а мне-то что?» — довольно грубовато сказал он. Какое-то мгновение Роза молчала, искоса поглядывая на Глушецкого, потом сказала: «Мне два офицера прислали денежные аттестаты. Но я не давала им обещаний быть их женой. По своей инициативе прислали. Сначала хотела отослать аттестаты, но мать рассоветовала. Все равно, говорит, им на фронте деньги не нужны, а мы найдем им применение. Советовала купить на них золотые вещи на рынке. Я купила серьги, потом стала покупать фрукты и носить их в госпитали. Что тут было, когда мать узнала об этом! Сейчас я с ней на ножах. Посоветуйте, как мне быть — вернуть офицерам аттестаты или тратить их на раненых?»

Услышав такие откровения, Глушецкий поморщился. «Зачем она говорит мне об этом? Хочет доказать, что она невинная девица?»

Он не поверил в искренность Розы, и стало неприятно выслушивать дальше ее откровения. Он поднялся и распростился, сославшись на необходимость срочно явиться к коменданту, пообещав из вежливости зайти потом. Но не зашел.

Вспомнив сейчас о разговоре с Розой, Глушецкий подумал: «А может быть, она и в самом деле не такая уж испорченная девушка».

Но Крошке он не сказал о прошлом разговоре с Розой и о своем мнении. Не до того было. Другие мысли занимали его.

Крошка некоторое время молчал, потом смущенно произнес:

— Должен же я иметь какую-то мечту.

— Ладно уж, — махнул рукой Глушецкий, сел за стол и вынул из полевой сумки блокнот и карандаш.

Он написал: «Дорогая, милая Галя» — и задумался. Что же ей написать? Что же ей сейчас можно и нужно написать?

Он упрекал себя за то, что не попросил у полковника из разведотдела отпуск хотя бы на сутки. Его встреча с женой длилась не более получаса. Они сидели вдвоем в госпитальном автобусе, больше никого в нем не было. Галя всплакнула от радости. А он целовал заплаканные глаза. Она огорчилась, узнав, что ему надо сейчас отправляться на боевое задание. Николай успокоил ее, заявив, что утром он вернется и на обратном пути из штаба армии приедет к ней. Но получилось не так, как он думал. Утром, когда катер вернулся в Анапский порт, его уже поджидал полковник. Выслушав Глушецкого, полковник сказал: «Спасибо, возвращайтесь в свою бригаду». Вот тут бы и попросить у него разрешения на суточный отпуск. Но почему, почему не повернулся язык?! Через час Глушецкий докладывал командиру бригады о своем возвращении. Но и ему не заикнулся об отпуске. Неужели стал черстветь душой? А теперь об отпуске нечего и думать. Эх, Галя, Галя, когда же теперь встретимся?..