Юрий Молок - Пушкин в 1937 году

• Название: Пушкин в 1937 году
• Автор: Юрий Молок
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2000
• ISBN: 5-86793-117

Книга посвящена пушкинскому юбилею 1937 года, устроенному к 100-летию со дня гибели поэта. Привлекая обширный историко-документальный материал, автор предлагает современному читателю опыт реконструкции художественной жизни того времени, отмеченной острыми дискуссиями и разного рода проектами, по большей части неосуществленными. Ряд глав книг отведен истории «Пиковой дамы» в русской графике, полемике футуристов и пушкинианцев вокруг памятника Пушкину и др. Книга иллюстрирована редкими материалами изобразительной пушкинианы и документальными фото.

---

Опрос, часть результатов которого мы перепечатываем, был проведен еще задолго до юбилея и до начала дискуссий, материалы которых помещены выше. Именно журнал «Литературный современник» еще осенью 1935 г. начал анкетирование, обратившись к читателям со словами: «Советский читатель высоко ценит гениальное творчество Пушкина: рабочие, колхозники, академики, инженеры, школьники — независимо от возраста и профессии — читают и перечитывают Пушкина. Голоса этих читателей — голоса людей труда, науки и искусства — и стремится показать редакция журнала, помещая здесь ряд ответов на анкету о Пушкине.

Какие стороны творчества Пушкина, какие его произведения особенно действенны для читателя великой эпохи строительства социализма, какие вопросы пушкиноведения особенно актуальны, какой тип издания хотелось бы иметь нашему читателю — вот тот круг вопросов, с которыми обратилась редакция к участникам анкеты.

В ближайших номерах анкета будет продолжена — будет напечатан ряд ответов рабочих, красноармейцев, представителей научной и художественной интеллигенции» (Литературный современник. 1935. № 9. С. 168).

Публикация ответов на анкету растянулась на три года и печаталась в четырех номерах журнала (1935. № 9, 12; 1936. № 3; 1937. № 1).

Мы перепечатываем ответы художников Д. И. Митрохина, К. С. Петрова-Водкина и Н. Э. Радлова, чьи размышления, можно сказать, подготовили беседу в юбилейном номере журнала об иллюстрировании произведений Пушкина. Художник-график Д. И. Митрохин не принимал прямого участия в беседе «Литературного современника», но так или иначе затронул здесь проблемы, которые будут обсуждаться в редакции через некоторое время. Другое дополнение — «пушкинские» заметки К. Петрова-Водкина в журнале «Резец», также, как и в случае Митрохина, оказавшиеся не учтенными в литературе об этом художнике.

Ответы К. Петрова-Водкина на вопросы анкеты «Литературного современника» перепечатаны в сокращенном виде в кн.: Петров-Водкин К. С. Письма. Статьи. Выступления. Документы. М., 1991. Мы печатаем этот текст полностью по первой публикации.

Д. И. МИТРОХИН

Началось со сказок. «Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет». В детстве попался разрозненный том Пушкина. Затем «Евгений Онегин»; запоминался целыми главами наизусть. На полях книги я делал рисунки, робкие попытки иллюстрации.

Первое выступление на выставке: рисунки к «Сказке о попе и о работнике его Балде».

Любовь к Пушкину все возрастает. Всегда обращаюсь к нему как к источнику жизнерадостности, ума и безукоризненного ритма.

Нахожу эти свойства особенно яркими в его лирике и письмах.

Очень люблю рисунки Пушкина. Какая в них сила образа и какой уверенный почерк!

Хотелось бы иметь однотомник Пушкина, очень хорошо изданный. Он должен быть напечатан на превосходной бумаге, отлично оттиснутым шрифтом глубоко черного цвета (а не серого). И тип шрифта должен быть выбран из самых простых и четких. Однотомник — без иллюстраций.

И одновременно с ним — бесконечное множество отдельных книжек иллюстрированных. Большинство произведений Пушкина должно быть издано с иллюстрациями. Ведь наша книга никогда не имела столько превосходных иллюстраторов, как в наши дни (имена их известны каждому любящему книгу).

Литературный современник. 1935. № 9.
К. С. ПЕТРОВ-ВОДКИН

В раннем детстве первое произведение Пушкина, с которым я встретился, было:

Прибежали в избу дети…

Мне трудно разобраться сейчас, как и откуда оно забрело в безграмотный наш мирок, но я помню, как эта баллада была для меня близка даже по месту действия и по действующим лицам. Она слилась для меня с Волгой. В квартале от нас, у обрыва была та самая изба, в которую «прибежали дети». Прибежали они к рыбаку-отцу. Это были два сорванца мальчика, ото льда до льда шнырявшие Волгой.

Встречавшиеся мне стихи Пушкина я долгое время не связывал с именем их автора: они врывались в мою жизнь и становились как бы моими. В начальной школе, благодаря хорошему учителю, я уже знал наизусть некоторые поэмы, пейзажи из «Евгения Онегина», отдельные сцены из «Бориса Годунова». Часто я пел стихи Пушкина, и это мне доставляло большое наслаждение и углубляло переживание мною через Пушкина окружающей действительности.

Гораздо позднее открылся мне и Александр Сергеевич.

Его одиночество, одиночество человека, переросшего свое время, для меня составляло центр трагизма жизни поэта. И семейная жизнь, на которую он положил столько надежд, не дала ему необходимого уюта. В семейной жизни Пушкина, как в фокусе, собрана в одну точку вся современная мелочность с царем-меценатом во главе, путавшая казарменную шагистику с ритмом поэзии и всюду совавшая свое собственническое попечение.

Страшным моментом для меня была интрига перед дуэлью. Это когда великое сердце и зоркий ум Александра Сергеевича были побеждены сворой дрянных, безысходных обстоятельств. Гений, принадлежавший массам, дышавший легкими всей страны, делается собственностью кучки пошляков, бессмысленной системой их жизни загнан в самую щель этой системы, и эта щель остается для Пушкина единственным фактическим, натуралистическим миром. Отсюда и финал трагедии приобретал глубокий для меня смысл.

Пушкин смертельно ранен. Передним подставной самец-противник. Пушкин напрягает свои последние силы, чтобы пристрелить навсегда — конечно, не манекена, торчавшего перед ним, но пристрелить вместе с ним всю мерзость сдавившей страну пошлости.

Тогда я полюбил Пушкина и как человека на всю мою жизнь.

С ростом во мне живописца Пушкин становится мерилом художественного такта, вытравляющим из меня упрощенную самодельщину и провинциальное захлебывание Западом.

Во все гиблые моменты русского искусства — будь то ложноклассика, «ропетовские петушки», натурализм, декадентство — Пушкин оставался маяком, на который правили передовые работники искусства.

Пушкин первый за нашу творческую историю поборол до конца монашеско-византийское влияние на мысль и ритмику русского художника. Он первый подошел к зарисовке образа непосредственно и вплотную, оголив образ от стилизаторства и сюсюканья над ним.

Помню волнение, с которым я впервые подходил к «Девушке с урной». Меня волновала мысль: а вдруг Пушкин ошибся, увековечил стихом одно из обыденных, подражательных произведений начала XIX века (фонтан «Девушка с урной», работы Соколова 1810 года)? Моя юношеская радость была неописуема: среди пустотелых гамбургских копий, среди академического вздора я увидел действительную жемчужину Детскосельских парков, передо мной была она, пушкинская:

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печальна сидит, праздный держа черепок…

С величайшей стройкой жизни, объединившей в Союз советских социалистических республик миллионы людей многих национальностей, когда сбылись слова поэта:

И назовет меня всяк сущий в ней язык, —

при такой огромной аудитории Пушкин приобретает еще большее значение для советского искусства: его гений, окрыляющий тягу к творчеству, вызовет в массе трудящихся появление новых, невиданных до сей поры талантов.

Сверхмощное мастерство, широта замыслов, четкость художественных образов и глубочайший солнечный оптимизм Пушкина дают нам, работникам искусства, пример к созданию таких произведений, которые станут ценностями мирового масштаба, достойными стать вровень с могучим строительством нашей великой родины.

Пушкиноведам, мне казалось, следовало бы изучить и проанализировать по способу, принятому в живописи: пушкинский натюрморт, пейзаж и жанр в его бытовых вариациях.

Хотелось бы, чтобы пушкиноведы уделили больше внимания исследованию звуковых и ритмических особенностей пушкинской речи, ведь эти особенности и вскрывают органический смысл и доходчивость его до читателя.

Пора окончательно разобраться во многих ошибочно приписываемых поэту произведениях, а также — вычеркнутое по художественным соображениям Пушкиным в его черновиках не вводить в собрание сочинений неакадемического порядка.

Мне представляется очень удобным для читателя издание трехтомника: лирика, проза и письма поэта.

Мы не богаты портретами Пушкина. Описания современниками его внешности — самые разноречивые: поискать и запечатлеть в живописи образ Пушкина в нашем представлении о нем мне бы и хотелось попытаться.

Работу над этим я уже начал.

Литературный современник. 1935. № 9.

Последние три года я работаю над Пушкиным. О том, насколько сложна и ответственна эта тема, говорить не приходится. Я хочу изобразить Пушкина в Болдине (осень 1833 года) в простой комнатной обстановке захолустного поместья. Вторая болдинская осень в творческом отношении была плодотворной для поэта: Пушкин закончил «Историю Пугачевского бунта», написал «Медного всадника» и ряд других произведений. Но вместе с тем вокруг него все сильнее и сильнее свивалась паутина интриг. Гениальный художник находился в состоянии общественной изоляции. Напряженность творческой мысли и социальное одиночество — вот то, что мне хочется запечатлеть в образе Пушкина.