Мэтью Андерсон - Петр Великий

• Название: Петр Великий
• Автор: Мэтью Андерсон
• Издательство: Феникс : Зевс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-85880-463-2

Петр Великий — одна из ярчайших личностей в Европе начала современной истории, всегда привлекала внимание историков. Профессор лондонского университета М. С. Андерсон в своей книге представляет хорошо знакомый образ несколько неожиданно: жестокость в общественных делах, недостаток привязанности в личных отношениях, грубость поведения — с одной стороны, и величие славных свершений, сделавших Россию серьезной самостоятельной политической и военной силой — с другой.

Но решительно отбросив раздутый исторический миф, автор детально анализирует огромную жизнь Петра и дает ей неоднозначную оценку.

Книга, бесспорно, будет интересна широкому кругу читателей.

---

Петр также обещал не вмешиваться во внутреннюю борьбу относительно формы правления в Швеции или в престолонаследие шведского трона. Все же победа Гессенской партии в династическом конфликте, который последовал за смертью Карла XII, уже заставила соперника-кандидата, Карла-Фридриха Гольштейн-Готторпского искать убежище в России. Подразумевалось, что любые сделанные на бумаге обещания не лишали царя доступа, всякий раз, когда он решал использовать изгнанника, как мощный инструмент для вмешательства в шведскую внутреннюю политику. В последние годы своего правления он показал, что этим можно хорошо пользоваться. После 1721 года российское влияние в Стокгольме было направлено в пользу Гольштейнской партии, и когда в ноябре 1724 года царь согласился на брак своей старшей дочери Анны с Карлом-Фридрихом, брачный контракт включал обещание Петра поддерживать, «если необходимо», требование герцога шведского трона. Новый статус Швеции символизировался ее новой конституцией 1720 года. Этот финал абсолютизма подрезал под корень монархическую власть и делал правительством разновидность парламентской олигархии. Шведам никогда не суждено было осознать глубины оскорбления, нанесенного им «коронованной республикой» Польши. Но новый режим положил конец всяким претензиям Швеции на титул великой державы. Колесо фортуны, в самом деле, вращалось, как не замедлили указать на это морализирующие современники. В то время как конкурент, явно непобедимый на первых стадиях долгой борьбы, выдохся и пал, Россия взошла на потрясающий новый уровень силы и мощи. И это казалось современникам почти единоличным достижением своего правителя, плодом личной прозорливости, решительности и настойчивости Петра. Триумфальная процессия в Москве, которой царь праздновал наступление мира, была для него церемониальной печатью, отметившей труд, часто сложный и со срывами, иногда даже отчаянный, который доминировал над всеми его свершениями и занял почти половину его жизни.

Россия — великая держава

Широко распространенным беспокойству и враждебности, которые были вызваны российскими достижениями, пришло время исчезнуть. «Мы знаем очень хорошо, — сказал Шафиров французскому дипломату в ноябре 1721 года, — что большая часть наших соседей весьма неблагоприятно смотрят на хорошее положение, в которое Богу было угодно поместить нас; что они были бы восхищены, представься непосредственный случай заключить нас еще раз в темницу нашего прежнего невежества и что, если они и ищут нашего союза, то более из страха и ненависти, чем из чувства дружбы»[74]. Однако статус России как важной части европейской политической системы был теперь фактом, который никак нельзя было отрицать.

Одним из наиболее поразительных и провокационных символов нового положения было звание императора, которое Петр принял в 1721 году в конце войны со Швецией. Многие из государств Северной Европы — Пруссия, Швеция, Дания, Голландская Республика — с незначительным сопротивлением, как и вообще без него, приняли это формально. Англия и Австрия, однако, не признавали этого до 1742 года; и Франция и Испания — не менее трех лет после этого. В течение двух десятилетий после 1721 года Габсбурги, в частности, жестко противились этому титулу, умаляющему, по их мнению, титул императора Священной Римской империи, которым непрерывно владели члены их семьи начиная с 1450-х годов. Если намерение Петра относительно этого не будет отвергнуто, обсуждалось в Вене, другие правители тоже могут соблазниться последовать его примеру. Это угрожало бы не просто любви к семейству Габсбургов, но и единству христианского мира, который символизировали император Священной Римской империи и его до настоящего времени уникальный императорский титул.

Последствием было долгое и иногда резкое противостояние, которое затянулось на десятилетия. Колебание или отказ принимать новый титул Петра было, однако, само по себе косвенным, но безошибочным признанием нового международного положения России. В шестнадцатом и семнадцатом столетиях, когда Россия не расценивалась как часть Европы в любом значимом смысле, несколько европейских монархов серьезно возразили против предоставления царям любых сложных и иностранных званий, которые они пытались себе приписать. «Император» или «Императорское Величество», обращенные к правителю экзотической страны явно вне Европы, не были титулами, которые влекли за собой серьезные последствия. Если Романовы в Москве и были более или менее в разном положении с Сефевидами в Исфахане или Моголами в Дели, то, как они называли себя или были названы другими, было второстепенно. Первые два десятилетия восемнадцатого столетия, однако, навсегда покончили с этим положением. Петр был теперь европейским правителем; его титулы должны были теперь быть весомы в европейском масштабе. Когда в течение своего второго посещения Западной Европы в 1717 году он вел переговоры с британскими полномочными представителями в Амстердаме и требовал, чтобы в своих верительных грамотах они обращались к нему как к «императору», ему ответствовали, что такие «письма с цветистыми выражениями» посылают только в Турцию, Марокко, Китай «и другим нациям, закрытым для пределов христианства и общего курса переписки»: если он желал, чтобы с ним обращались как с другими принцами Европы, «он должен соответствовать европейским стандартам»[75].

Другим безошибочным признаком нового положения России было присутствие в каждой значительной европейской столице постоянных российских дипломатических миссий. К 1721 году Петр имел двадцать одну таковую, если включать консулов: этому числу не суждено было увеличиться в течение остальной части восемнадцатого столетия[76]. Россия впервые стала неотъемлемой частью сети европейской дипломатии. «Прежде, — сказал Шафиров в 1720 году, — русские не содержали посланников или эмиссаров при иностранных дворах; теперь они имеют их так много, что не остаются неосведомленными обо всем, что случается там»[77]. Одинаково убедительным признаком перемен на довольно значительном уровне было начало браков с иностранцами, позже ставших частыми и важными, между российской правящей династией и иностранными домами. Петр никогда не имел возможности заключить такие браки с членами какой-нибудь из наиболее престижных европейских династий. Фридрих-Вильгельм, герцог Курляндский, в 1710 году стал мужем племянницы Петра, Анны Ивановны; принцесса Шарлотта Брауншвейг-Вольфенбюттельская вышла замуж за царевича Алексея в следующем году; Карл-Леопольд, герцог Мекленбург-Шверинский, за которого в 1716 году была отдана замуж Екатерина Ивановна, — это были в лучшем случае браки второстепенной важности. Все, кроме того, были протестантами — отражение страха и ненависти к католицизму, которые как наследство борьбы с Польшей в течение поколений все еще были так сильны в России. Курляндский и мекленбургский браки значительно усилили российское влияние в Прибалтике и на севере Германии; но только в последние годы Петра ситуация стала такой, что он мог серьезно надеяться соединять Романовых с европейской правящей семьей бесспорно первостепенной важности.

Брачный союз с Бурбонами во Франции тогда казался в течение нескольких лет реальной возможностью. Когда в 1717 году он совершал свое второе путешествие в Западную Европу, он поехал во Францию и Голландскую Республику. Примечательно, что центром его интереса и внимания теперь была Франция, а не Англия, как двумя десятилетиями ранее. Как и в Великом посольстве 1697–1698 годов, одной из его задач было нанять иностранных специалистов и квалифицированных техников для работы в России. Более шестидесяти из них были завербованы в Париже; теперь сюда включали художников и архитекторов, а также мастеров, практикующих более утилитарные ремесла. Но этот аспект поездки был намного менее существен, чем во время прежнего паломничества на Запад. Франция, несмотря на неудачи в войне за испанский престол, казалась Петру (и по праву) самой великой европейской державой. Теперь она имела для него престиж и привлекательность, которые, кажется, были курьезными недостатками двумя десятилетиями ранее. Людовик XIV, со всеми своими ошибками и недостатками, был в глазах Петра самым великим монархом века, образцом, на который больше, чем на любой другой, он желал походить. Союз с Францией отлучил бы герцога Орлеанского, регента младенца Людовика XV, от сотрудничества с Георгом I, так как сделал бы Россию равной любому государству в Европе и способствовал бы достижению ею статуса великой державы. Вот такой союз он пытался заключить в типично опрометчивой и порывистой манере, когда посетил Париж в мае — июне 1717 года. «Франция, — говорил он маршалу де Тессе, представителю французского правительства, — потеряла своих союзников в Германии; Швеция, почти разрушенная, не может оказать ей никакой помощи; власть императора (Карла VI) выросла бесконечно; и я, царь, прибыл предложить себя Франции, чтобы заменить Швецию… я желаю обеспечивать наши соглашения; я предлагаю вам свой союз, то есть и с Польшей…, я вижу, что в будущем огромная мощь Австрии должна встревожить Вас; поместите меня на место Швеции»[78]. Это откровенное обращение не имело никакого эффекта. Французские министры хорошо знали, что эта новая держава в Восточной Европе может стать сильным препятствием возрастающей силе Габсбургов. Но Петр, когда дело дошло до сути, не желал соглашаться на любое эффективное действие против Карла VI; в то же время правительство в Париже, из уважения к Англии и Голландии (своим союзникам по Тройственному союзу 1717 года), отказалось заключить торговое соглашение с Россией, которое предложил царь. Единственным политическим плодом визита Петра было соглашение о дружбе, подписанное с Францией и Пруссией в Амстердаме в августе. Оно, хотя и искусно составленное, чтобы создать у каждого из подписавших иллюзию получения некоторой подлинной выгоды, имело слишком малое практическое значение.