Густаво Беккер - Зеленые глаза (пер. А. Акопян)

• Название: Зеленые глаза (пер. А. Акопян)
• Автор: Густаво Беккер
• Жанр: Классическая проза

Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.

Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно. Друзья выпустили сборник его «Стихов» (1871) по неполному черновому варианту, единственно сохранившемуся после того, как во время сентябрьской революции 1868 года оригинал подготовленной поэтом книги погиб. Тогда же были собраны воедино его прозаические «Легенды».

Продолжая традиции романтического искусства, Беккер, однако, уже лишен революционной активности, свойственной ранним испанским романтикам. Мироощущение писателя глубоко трагично, а его романтическое бунтарство находит выражение преимущественно в самоизоляции от неприемлемой действительности и в погружении в мир интимных чувств, прежде всего любви.

Любовь, в сущности говоря, — центральный персонаж и стихотворений Беккера, и его прозаических «Легенд». Если в стихах поэт отгораживается от реальности, погружаясь в субъективные переживания, то в «Легендах» это осуществляется перенесением действия в далекое, главным образом средневековое, прошлое. В испанском романтизме жанр легенды получил распространение до Беккера. Но, как писал испанский исследователь Анхель дель Рио, в прежних романтических преданиях «господствовал, наряду с описательным элементом, дух приключений, интриги; это искусство новеллистическое. В легенде Беккера, напротив, царит таинственное, сверхъестественное и магическое; это искусство лирическое». Содержание этих легенд разно-образно, оно нередко заимствовано писателем из народных сказок, но почти всегда в основе трагического конфликта, определяющего развитие их сюжета, лежит тяга к недостижимому, невозможному, ускользающему. Легенда «Зеленые глаза» впервые переведена Ек. Бекетовой и опубликована в 1895 году; в заново отредактированном виде она вошла в сборник: Г. А. Беккер. Избранное. М., 1986. Там же впервые напечатан перевод легенды «Лунный луч».

З. Плавскин

---

Зеленые глаза Легенда

Еще давно я хотел написать что-нибудь с таким названием.

Теперь, когда мне представился случай, я вывел его большими буквами на верхней четверти листа и позволил перу следовать полету фантазии.

Мне кажется, я видел такие же глаза, как те, что описал в этой легенде. Несомненно, я не смогу описать их такими, какими они были на самом деле — светлыми, прозрачными, как капли воды, которые скользят по листьям деревьев после летнего проливного дождя. Поэтому я полагаюсь на воображение моих читателей в понимании того, что можно было бы назвать наброском картины, которую я когда-нибудь напишу.

I

— Олень ранен, ранен, в этом нет сомнений. На кустах горной ежевики заметны следы крови, а когда он прыгнул через одно из этих мастиковых деревьев, его ноги ослабли… Наш молодой господин начинает там, где другие заканчивают… Сорок лет я охочусь, а не видел, чтобы кто-то лучше мчался галопом… Но во имя святого Сатурия, покровителя Сории, перекройте путь оленю у тех падубов, натравите собак, дуйте в рожки, пока не надорветесь, и пришпорьте коней. Разве вы не видите, что он направляется к Тополиному источнику? Если он до него доберется прежде, чем умрет, считайте, что мы его потеряли.

По расщелинам горы Монкайо прокатилось эхо рева рожков, с новой силой зазвучали лай своры собак, спущенных с цепи, и голоса пажей, и беспорядочный ворох людей, лошадей и собак направился к тому месту, на которое старший егерь маркиза Альменарского Иньиго указал как на самое подходящее, чтобы сразу пресечь оленю путь.

Но все было бесполезно. К тому времени, когда самая проворная из борзых запыхавшись и со вспененной пастью достигла падубов, олень быстрый, как стрела, уже перескочил через них одним прыжком, теряясь в зарослях кустарника на пути к источнику.

— Стой!.. Стойте все! — крикнул тогда Иньиго. — Если он убежал, значит, такова воля Божья!

И кавалькада остановилась, замолчали рожки, борзые по приказу охотников бросили след, ворча сквозь зубы.

В этот момент к ним присоединился главный герой происходящих событий наследник маркиза Альменарского Фернандо де Архенсола.

— Ты что? — обратился он к своему егерю. В этот момент на его лице проявилось удивление, а глаза были полны гнева. — Ты что делаешь, глупец? Ты же видишь, что животное ранено, ты знаешь, что это моя первая добыча, и ты перестаешь за ним гнаться и позволяешь уйти, чтобы оно издохло в чаще леса! Может, ты думаешь, что я пришел убивать оленей на пир волкам?

— Господин, — процедил сквозь зубы Иньиго, — дальше идти нельзя.

— Нельзя?! Почему?

— Потому что эта тропа, — продолжил егерь, — ведет к Тополиному источнику, источнику, в водах которого живет злой дух. Тот, кто осмелится его побеспокоить, дорого заплатит за свою дерзость. Олень, должно быть, уже вторгся в его границы. Как вы собираетесь его настигнуть, не наведя на себя какое-нибудь страшное горе? Мы, охотники, — короли Монкайо, но короли, которые уважают обычай. Животное, что укрылось у этого загадочного источника, — потерянная добыча.

— Потерянная добыча?! Я скорее потеряю родовое поместье, отдам душу в руки сатаны, чем позволю скрыться этому оленю, единственному, которого ранило мое копье, первому плоду моих охотничьих вылазок… Ты видишь?.. Видишь его?.. Его еще можно различить отсюда в какие-то моменты… его ноги слабы, бег замедляется… Пусти меня, пусти… Отпусти поводья, или я сотру тебя в порошок… Кто знает, может я настигну его до того, как он добежит до источника? А даже если добежит, к черту этот источник, к черту его чистоту и обитателей. К черту их, мой Ураган! Если догонишь его, я прикажу украсить бриллиантами твою золотую уздечку.

И лошадь и всадник умчались, как ураган.

Иньиго проводил их взглядом, пока они не затерялись в зарослях, потом оглянулся вокруг: все, как и он, были неподвижны и огорчены.

В конце концов он воскликнул:

— Сеньоры, вы все были свидетелями: я был готов умереть под копытами его коня, лишь бы остановить его. Я исполнил свой долг. С дьяволом не стоит храбриться. До сего места идет егерь со своим арбалетом, отсюда и далее — пусть пытается священник со своим кропилом.

II

— В последнее время вы бледны, грустны и мрачны, что с вами происходит? С того рокового дня, когда вы достигли Тополиного источника в погоне за раненым животным, кажется, что какая-то злая колдунья подрывает ваше здоровье своими чарами.

Вы больше не отправляетесь в горы с шумной сворой собак, не слышно больше эха звуков ваших рожков. Один, погруженный в размышления, каждое утро вы направляетесь в чащу, вооружившись арбалетом, и возвращаетесь, лишь когда садится солнце. А когда наступает ночь и вы приезжаете в замок бледным и утомленным, тщетно ищу я добычу в ваших сумах. Что занимает вас долгими часами вдалеке от тех, кто больше всех вас любит?

Пока Иньиго говорил, Фернандо, погруженный в свои мысли, выковыривал машинально охотничьим ножом щепки из скамьи из черного дерева.

После долгого молчания, прерываемого лишь скрежетом клинка, скользящего по отшлифованному дереву, молодой человек сказал, обращаясь к своему егерю, как будто не слышал ни единого его слова:

— Иньиго, ты уже в летах, ты знаешь каждый камень на Монкайо, ты жил на ее склонах, преследуя зверей, ты много раз взбирался на ее вершину в своих бесчисленных охотничьих вылазках, скажи мне, встречал ли ты женщину, что живет там?

— Женщину?! — с удивлением воскликнул егерь, не сводя с него глаз.

— Да, — сказал юноша, — со мной происходит что-то странное, очень странное… Я думал, что смогу сохранить эту тайну навечно, но больше не могу ее скрывать: она переполняет мое сердце и выражается у меня на лице. Я открою ее тебе… Ты поможешь мне развеять тайну, что окружает это создание, которое, кажется, существует лишь для меня, потому что никто ее не знает, не видел, ничего не может мне о ней сказать.

Егерь молча придвинулся к своему господину, от которого ни на секунду не отводил изумленных глаз. Юноша, собравшись с мыслями, продолжил:

— С того самого дня, когда, несмотря на твои роковые предсказания, я добрался до Тополиного источника и, перейдя его воды, заполучил оленя, которому ваше суеверие позволило убежать, в моей душе поселилось желание одиночества.

Тебе неведомо то место. Представь: вода пробивается сквозь скалу и стекает, скользя капля за каплей по зеленым колышущимся листьям, растущим от начала источника. Эти капельки, что, разлетаясь, блестят, как золотые песчинки, и звучат, как музыка, воссоединяются на траве и журча, журча, словно пчелы, жужжащие вокруг цветов, стекают по песку, пробивают себе русло, борются с препятствиями на своем пути, налетают друг на друга, подскакивают, бегут то со смехом, то со вздохом, пока не впадут в озеро с неописуемым шумом. Плач, слова, имена, песни — чего я только не слышал в этом шуме, пока сидел один в лихорадочном состоянии на скале, к подножию которой падают воды этого загадочного источника, чтобы найти покой в глубоком озере, чью неподвижную поверхность едва колышет вечерний бриз.

Там все проникнуто величием. В тех местах живет и втягивает душу в свою неизъяснимую тоску одиночество с тысячью непонятных голосов. Кажется, что в серебристых тополиных листьях, в пустотах скал, в волнах озера с нами говорят невидимые духи Природы, которые в бессмертной душе человека признают брата.

Когда на заре ты наблюдал, как я, взяв с собой арбалет, направлялся к горе, я не собирался теряться в зарослях в погоне за добычей, я шел к берегам реки, чтобы найти в ее водах… не знаю что… какое-то безумие! В день, когда я перепрыгнул через нее на своем Урагане, мне показалось, что на дне реки я увидел, как что-то блеснуло, что-то странное… глаза женщины.

Должно быть, это был луч солнца, прокравшийся, как змея, сквозь пену, а возможно, один из тех цветов, которые плывут среди водорослей, растущих в глубине озера, и чьи чашечки кажутся изумрудом… не знаю. Мне показалось, что я поймал чей-то взгляд, взгляд, который зажег во мне какое-то абсурдное, невыполнимое желание: найти человека с такими же глазами.

В своих поисках я шел к тому месту день ото дня.

Наконец, одним вечером… казалось, что все происходило во сне… но нет, это было на яву… я говорил с ней уже много раз, как говорю сейчас с тобой… Однажды вечером я встретил несомненно красивую женщину — она сидела на моем месте в длинной одежде, полы которой достигали воды и колыхались на ее поверхности. Золотистые волосы, ресницы, сияющие, как лучики света, и окруженные этими ресницами беспокойные глаза, которые я уже видел… да, видел, потому что это были глаза, что запечатлелись в моей памяти, — глаза той женщины: такие, невозможного цвета, такие…

— Зеленые! — воскликнул Иньиго с чрезвычайным ужасом в голосе, приподнявшись в то же мгновение в кресле. Фернандо взглянул на него удивленный тем, что Иньиго верно продолжил его мысль, и спросил с чувством тревоги и радости одновременно: