Кокрэлл Карина - Легенды мировой истории

• Название: Легенды мировой истории
• Автор: Кокрэлл Карина
• Издательство: М.: ACT; СПб.: Астрель-СПб, 2010.- 573, [1] с.
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-066149-7 (ООО «Издательство АСТ»), 978-5-9725-1716-9 (ООО «Астрель-СПб»)

Хотите отправиться в путешествие во времени? Следуйте за автором этой книги, и вас ждет масса эмоций: вы переживете незабываемые приключения, примите участие в опаснейших путешествиях и испытаете роковые страсти.

Самые значимые исторические события описаны таким увлекательным языком, что возникает полный эффект присутствия. Серьезная фактическая информация перемешивается с элементами исторического романа, и этот взрывоопасный микс приправлен сбалансированным соусом из куража и иронии.

Эта книга о глупцах и мудрецах, о взлетах и сокрушительных падениях, о катастрофах и роковых совпадениях, о любви, предательстве, зависти и злобе, о силе и слабости человеческой, и, конечно, о нас, сегодняшних.

---

Ходорик взялся за фигуру…

Викинги обступили игроков, но опасались подавать какие-либо советы — Убба уже нескольких отправил за это в Валхаллу. Чего не знал Убба, так это того, что Ходорик с детства умел заработать себе в Хедеби на приличный обед, играя по медхусам. Иногда проигравшие шельмовали его, говоря, что он, как фокусник, незаметно переставлял фигуры в свою пользу, но никто никогда не поймал его за руку и не мог ничего доказать, так что приходилось им выкладывать денежки. Теперь ставка была поболее приличного обеда с выпивкой.

Карл Лысый самым страшным унижением своей жизни считал то, что когда-то усомнились в его законнорожденности. Теперь он понял, что значит быть совершенно втоптанным в грязь, когда твоя королевская голова — на кону игроков, словно пьяная девка из трактира. Он и его свита уже более трех часов стояли на холоде и с ног валились от усталости. И тогда король осмелился и сел на залитый кровью помост, неподалеку от того, что осталось от мудрейшего Нитарда. Остальные пленники тоже стали садиться. Викинги начали поднимать их плетками. Карл схватил занесенную над ним плеть, вырвал ее и бросил на землю. Рагнар сделал знак, чтобы короля оставили в покое, и продолжал наблюдать за игрой. Карл не видел, что происходило там, на доске, скрытой от него мощными спинами, но там сейчас решалась его жизнь. И всякий раз, когда он слышал счастливый «детский» смех Уббы, берущего очередную фигуру, у него холодело сердце.

Викинги продолжали грабить Париж.

Как раз тогда и въехала в ворота еще одна груженная серебром повозка. Рагнар отвлекся от игры и пристально наблюдал, как его старшие сыновья взвешивают серебро. Парижане собрали для викингов 7200 фунтов.

А Убба уже не смеялся своим кошачьим смехом. Игра неожиданно закончилась. В гневе, словно капризный ребенок, он перевернул доску. Он — проиграл ободриту Ходорику! Голова короля была спасена каким-то безродным и безденежным наемником, дебоширом и любителем выпить. Но и так иногда бывает…

Посланники Людвига Германского намекали Рагнару, что во время нападения на Париж от короля Карла следует избавиться. И Рагнар собирался это сделать.

Но Убба проиграл, а игра есть игра, и конунг счел, что нарушать слово — бесчестно.

Рагнар приказал уходить.

Опять затрубили рога-вардруны. Один за одним, словно сытые волки с окровавленными мордами, драккары отчаливали от Иль де ла Сите. Закончилась страшная парижская Пасха 862-го. На подворье Нотр Дам валялся не-дописанный Константином пергамент, его впечатала в грязь чья-то нога. Последнее, что было нечетко выведено на нем: «Deus est vires of pallens»[99]. И на помосте осталось лежать серебряное распятие, выхваченное из чаши весов Константином — Рагнар или не заметил его, или просто почему-то решил оставить…

А Ходорик, выигравший в тафл жизнь короля, так и не получил от этого никаких выгод. Он так и не добрался до Рустрингена. Вскоре его труп рыбаки выловили из Сены, и в тавернах говорили, что он утонул спьяну. Вообще все уцелевшие очевидцы королевского позора как-то незаметно исчезли — кто погиб в битве, кто — на охоте, кто — не проснулся утром после доброго ужина. Ну что ж, мир полон неожиданных совпадений.

Со страшного дня нападения Рагнара прошла неделя. Карл приказал войску вернуться в Париж и до поры отказался от планов присоединения Прованса.

Парижане медленно приходили в себя от пережитого, хоронили и оплакивали своих близких. В королевских покоях аббатства Сен-Жермен де Пре опозоренный Карл II старался утопить память о своем унижении в вине и вновь и вновь яростно утверждал себя в постели с тоненькой сарацинкой. Она была совершенно раздавлена его королевским величием. Кстати, в Аахене его обманули: она и впрямь оказалась не девственницей.

Дьяволы Рустрингена

Рюрик знал о Хедеби только по рассказам брата Харальда. Дорога в этот город им обоим была заказана. Их клану Скьольдунгов пришлось бежать оттуда, когда город захватил еще старший Убба с сыном Рагнаром. Это для Харальда там оставалась родина, а все, что помнил с детства Рюрик, был безлесый Рустринген с его низкими зелеными островами, часто затопляемыми белесой, как бельмо, морской водой. Не столько земля, сколько вода.

Если бы не брат, Рюрика не было бы в живых. И еще: из-за него умерла их мать. Однажды, в детстве, он совершенно неожиданно узнал об этом.

Вот как это случилось.

Их клан пришел когда-то сюда на своих драккарах и поселился здесь, на рустрингенском берегу, не спрашивая, кому принадлежала эта земля. Их деревня — новое пристанище беженцев-Скьольдунгов — быстро росла.

Харальд построил дом у самой воды, и они жили здесь вчетвером — Харальд, его подруга славянка Радмила, Рюрик и сын Радмилы Игорь, или Ингвар, как его называли по-северному. С Радмилой мальчишки говорили по-славянски, между собой — мешали славянский и норе, а с Харальдом — только на языке норе. Рюрик и Ингвар часто дрались. Однажды Ингвар — дело было в конце лета — в шутку потащил его во время купания под воду. Рюрик впервые испытал страх смерти и возненавидел тогда за это Ингвара. Он вытащил его на берег и стал избивать. Он озверел как берсерк и не обращал внимания на кровь. Радмила в тот момент месила тесто. Она долго не могла разнять их перепачканными в тесте руками. Потом оттащила сына и прокричала Рюрику на славянском своем, ободритском: «Ты — хуже волчонка!» — и заплакала горько, испуганно. И не хотела больше ни видеть его, ни говорить с ним.

А когда драккары Харальда пришли обратно с добычей, все ему рассказала.

Брат позвал Рюрика и взглядом приказал ему сесть. Рюрик беспрекословно повиновался. Радмила увела куда-то Ингвара с ужасно распухшими носом и ухом. Рюрик сидел с опущенной головой. Он приготовился быть битым. Может, даже убитым. Он знал, как страшен брат в гневе, как боится его дружина. А Харальд смотрел не на Рюрика, а на пламя очага — ночи в Рустрингене уже холодные в конце лета — и говорил словно не с братом, а с самим собой.

— Если человек хочет убивать, значит, он уже вырос. Слушай. Ты должен знать.

Я был уже взрослым, когда наша мать поняла, что носит тебя. Осенью я собирался жениться и строил свой дом рядом с отцовским, на том же холме. Мы совсем не ждали нападения Уббы и Рагнара. Их давно уже не было видно у наших берегов, они все время проводили в набегах на англов. Драккары старого Уббы пришли осенью, ночью. Дозорных на двух сторожевых башнях убили сразу, так что те не успели протрубить в рога. Люди Уббы быстро высадились, начали врываться на подворья и резать в домах. И стали поджигать огненными стрелами крыши в Хедеби. Мать с вечера мучилась родами в бане, ей помогала соседка-повитуха.

Отец выскочил на порог, и горящая стрела попала ему прямо в глаз. Он упал, а я схватил меч и бросился в баню. Весь пол был залит кровью, и повитуха сказала: «Я не могу ей помочь. Она умрет». И побежала к своей семье, спасаться.

И тогда мать закричала мне, чтобы я разрезал ее, спас тебя и бежал. Она кричала, что уже достаточно пожила. Что должен жить ты.

В первый раз я превратил человека в «кровавого орла», когда мне было всего четырнадцать зим. Моя рука не дрожала даже в самый первый раз. Но то — был враг. И я никогда не забуду, как это было страшно — резать ее. Она была сильной, и я привык ее слушаться. Я был глуп, я послушался и резал ей живот, и ее кровь смешивалась с моими слезами и потом. Я терзал родную мать, терзал страшно. Наверное, нужно было сначала убить ее, но я не мог. Я старался не смотреть ей в лицо. А мать только молила: «Не задень ребенка… не задень ребенка… не задень ребенка…» — пока не уронила голову и не умерла. Я вынул тебя, отсек от ее тела, даже не обтерев, завернул в то, что подвернулось под руку, и положил за пазуху, как щенка. Ты был синий и мертвый на вид, как выпавший из гнезда птенец, и весь залит кровью матери. И, прижав тебя одной рукой к груди, а другой — держа наготове меч, я выскочил на улицу.

Наш дом пылал, уже обвалилась крыша, только до бани огонь еще не добрался. И мой недостроенный дом тоже пожирал огонь. Все это останется со мной навсегда…

У ворот нашего дома я увидел мертвое тело. Это была моя невеста, Хельга. Из ее груди торчала стрела, ее глаза были открыты и полны боли. Я даже не мог остановиться, чтобы закрыть своей невесте глаза. И я не остановился. Это тоже останется со мной навсегда. А ведь она, наверное, бежала ко мне за защитой. Я должен был схватить меч и бежать к пристани, принять бой и погибнуть. Но я этого не сделал: мне показалось, что ты шевельнулся. И ты был теплый. Я не знал точно, было ли это твое тепло или еще сохранялось тепло нашей матери. Но ты был теперь всем, что осталось у меня от нашей семьи, и больше всего я хотел, чтобы ты жил. Чтобы мать погибла не напрасно…

Я бросился прочь из Хедеби, в деревню Эрика Скьольдунга, брата отца. Я знал одно: нужно предупредить его, потому что Убба и Рагнар наверняка решили извести нас всех в одну ночь.