Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

• Название: Испанские поэты XX века
• Автор: Хуан Хименес
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1977

Испанские поэты XX века:

• Хуан Рамон Хименес,

• Антонио Мачадо,

• Федерико Гарсиа Лорка,

• Рафаэль Альберти,

• Мигель Эрнандес.

Перевод с испанского.

Составление, вступительная статья и примечания И. Тертерян и Л. Осповата.

Примечания к иллюстрациям К. Панас.

* * *

Настоящий том вместе с томами «Западноевропейская поэзия XХ века»; «Поэзия социалистических стран Европы»; «И. Бехер»; «Б. Брехт»; «Э. Верхарн. М. Метерлинк» образует в «Библиотеке всемирной литературы» единую антологию зарубежной европейской поэзии XX века.

---

III. ПРИСУТСТВУЮЩЕЕ ТЕЛО

        Камень — это лоб, где стонут сонмы сновидений
без змеистых вод, без льдистых мрачных кипарисов.
Камень — как спина, что носит вечным грузом время,
и деревья слез, и ленты млечные созвездий.

        Серые дожди сбегают торопливо к рекам,
изрешеченные руки нежно поднимая,
чтоб дорогой не поймал их камень распростертый,
не сломал их членов хрупких, не впитал их крови!

        Камень жадно собирает семена и капли,
ласточек костяк летучий и скелеты волчьи;
он не даст певучих звуков, пламени, кристаллов,
он дает одни арены, серые арены.

        Благородный наш Игнасьо распростерт на камне.
Он скончался. Что с ним стало? На лицо взгляните:
словно смерть его натерла бледно-желтой серой,
голова его темнеет, как у минотавра{150}.

        Он скончался. Дождь проникнул в рот его открытый.
Вылетел из сжатых легких воздух, как безумный,
а любовь его, питаясь снежными слезами,
греется в лазури горной отдаленных пастбищ.

        Что там шепчут? Здесь почило тленье и безмолвье,
перед нами только тело в тяжком испаренье.
Прежде в этой четкой форме соловьи звучали,
а теперь она покрыта синью дыр бездонных.

        Кто наморщил саван? Лживы все слова и речи,
здесь, в углу, никто не плачет, не заводит песни,
шпорами коня не колет и змеи не гонит.
Я хочу увидеть взглядом широко открытым
пред собою это тело, только не в покое.

        Я хочу людей увидеть с голосом, как трубы,
укрощающих уздою лошадей и реки;
я хочу людей увидеть с костяком звенящим
и с певучим ртом, где солнце искрится кремнями.

        Здесь хочу я их увидеть. Перед этим камнем.
Перед этим торсом бледным с торсом перебитым.
Я хочу, чтоб эти люди указали выход
для Игнасьо-паладина, связанного смертью.

        Пусть укажут эти люди плач такой широкий,
чтоб он тек в туманах нежных светлою рекою,
чтоб без бычьего пыхтенья яростно-двойного
по реке той плыл Игнасьо охладелым телом.

        Чтоб река та затерялась на арене круглой,
на луне, что притворилась светлым, кротким агнцем;
чтоб река исчезла в ночи рыбьего безмолвья,
затерялась в белой чаще дымов отвердевших.

        Нет, лица его платками вы не закрывайте,
чтобы не привык он к смерти, в нем самом сокрытой.
Спи, Игнасьо, и не чувствуй жаркого мычанья.
Мчись, лети, покойся с миром. Так умрет и море.

IV. ОТСУТСТВУЮЩАЯ ДУША

        Ты чужд быку, смоковнице, и коням,
и муравьям у твоего порога.
Тебя не знает вечер и ребенок, —
ушел ты навсегда, навеки умер.

        Ты чужд хребту иссеченному камня,
атласу черному, в котором тлеешь.
Ты чужд своим немым воспоминаньям, —
ушел ты навсегда, навеки умер.

        Придет к нам осень с гроздьями тумана,
улитками и снежными горами.
Никто в твой взор не взглянет светлым взором, —
ушел ты навсегда, навеки умер.

        Да, потому что ты навеки умер,
как мертвые, оставившие землю,
как мертвые, которых забывают
средь кучи мусора и псов издохших.

        Пусть чужд ты всем. Тебя я воспеваю.
Я сохраню твой мужественный облик,
и зрелость опыта, и жадность к смерти,
вкус терпкий губ твоих и привкус грусти
в веселой смелости твоих порывов.

        Родится ли когда иль не родится
о судьбой такою бурной андалузец?
О красоте твоей пою со стоном,
и грустно шелестит в оливах ветер.

ШЕСТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ ПО-ГАЛИСИЙСКИ (1935){151} Перевод Ф. Кельина

МАДРИГАЛ ГОРОДУ САНТЬЯГО

        Дождик идет в Сантьяго,
сердце любовью полно́.
Белой камелией в небе
светится солнца пятно.

        Дождик идет в Сантьяго:
ночи такие темны.
Трав серебро и грезы
дик закрывают луны.

        Видишь, на камни улиц
падает тонкий хрусталь.
Видишь, как шлет тебе море
с ветром и мглу и печаль.

        Шлет их тебе твое море,
солнцем Сантьяго забыт;
только с утра в моем сердце
капля дождя звенит.

РОМАНС ПРЕЧИСТОЙ ДЕВЫ И ЕЕ ЛАДЬИ

        Это праздник, праздник ночью,
праздник маленькой Пречистой
и ее ладьи!

        Дева росту небольшого,
серебром блестит корона.
Племенных быков четверка
впряжена в ее повозку.

        А стеклянные голубки
дождь несли с собою в горы.
Сквозь туманы сонм усопших
устремился в тесный город.

        О Пречистая! Ты лаской
кроткий взор согрей коровий,
убери цветами плащ свой,
сняв их с савана усопшей.

        Над Галисией высоко
в небесах восходят зори,
и Пречистая дорогу направляет
в дом свой, к морю.

        Это праздник, праздник ночью,
праздник маленькой Пречистой
и ее ладьи!

ПЕСНЯ О МАЛЕНЬКОМ РАССЫЛЬНОМ{152}

В Буэнос-Айресе есть волынка,
та волынка над рекой Ла-Платой.
Норд на ней играет, влажным
серым ртом к ней прикасаясь.
Бедный парень Рамон де Сисмунди!
Там, на улице Эсмеральды,
грязь, и весь он испачкан грязью,
пылью ящиков и прилавков.
Вдоль по улицам бесконечным,
по зеленому берегу пампы
той порой галисийцы гуляли,
о долинах нездешних вздыхая.
Бедный парень Рамон де Сисмунди!
Он в волнах услыхал муиньейру{153},
между тем как пасла его память
семь быков луны туманной.
Шел по берегу он речному,
шел по берегу он Ла-Платы,
там, где ивы и кони немые
вод стекло в этот час ломали.
Но не слышал он стона волынки,
великана волынщика в небе
не заметил со ртом крылатым.
Бедный парень Рамон де Сисмунди!
Хоть по берегу шел он Ла-Платы,
лишь увидел он дня угасанье
да багровую стену заката.

НОКТЮРН МАЛЕНЬКОГО УТОПЛЕННИКА

        По берегу к броду пойдем мы безмолвно
взглянуть на подростка, что бросился в волны.

        Воздушной тропою, безмолвно, пока
его в океан не умчала река.

       Душа в нем рыдала от раны несносной,
баюкали бедную травы и сосны.

       Луна над горою дожди разметала,
и лилий повсюду она набросала.

       У бледного рта, что улыбкою светел,
камелией черной качается ветер.

       Покиньте луга вы и горы! Безмолвно
глядите: вот тот, кого приняли волны.

       Вы, темные люди, — в дорогу, пока
его в океан не умчала река.

       Белеют там в небе туманы сплошные,
там исстари бродят быки водяные.

        Ах, как под зеленой луной, средь долин,
над Силем{154} деревьев звенит тамбурин!

        Скорее же, парни, скорей! Глубока,
его в океан увлекает река!

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ РОЗАЛИИ КАСТРО{155}, УСОПШЕЙ

        Встань, подруга моя дорогая!
Петухи новый день возвещают.
Встань, любимая, снова!
Слышишь? Ветер мычит коровой.

        Ходят плуги между тем
из Сантьяго в Вифлеем.

        В тонкой серебряной лодке
ангел в Сантьяго плывет,
из Вифлеема в той лодке
скорбь Галисии везет.

        Галисии тихой, чьи мертвенны дали,
поросшие густо травою печали.
И той же травой поросло твое ложе,
и черные волны волос твоих тоже, —
волос, что к далеким морям бегут,
где тучи-голубки гнездо свое вьют.

        Встань, подруга моя дорогая!
Петухи новый день возвещают.
Встань, любимая, снова!
Слышишь? Ветер мычит коровой.

ПЛЯШЕТ ЛУНА В САНТЬЯГО