Сабин Бэринг-Гулд - Книга оборотней

• Название: Книга оборотней
• Автор: Сабин Бэринг-Гулд
• Издательство: Азбука
• Жанр: Эзотерика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-389-01025-3

Волк-оборотень, вервольф — один из наиболее ярких персонажей народной фантазии, излюбленный герой фольклорных и художественных произведений от античности до наших дней. О нем писал Петроний в «Сатириконе», он действующее лицо исландских саг, герой романов Александра Дюма-отца «Предводитель волков» и современного испанского писателя Альфредо Конде «Человек-волк». Не забывает о вервольфе и Джоан Роулинг в своем знаменитом «Гарри Поттере»…

«Книга оборотней», опубликованная впервые в 1865 году Сабином Бэринг-Гулдом, англиканским священником и проповедником, писателем, агиографом, исследователем и собирателем фольклора, давно уже стала классикой. Автор рассказывает об удивительных превращениях, якобы происходивших с людьми в разные эпохи, описывает исторические процессы над серийными убийцами (в том числе Франсуа Бертраном и знаменитым маршалом Жилем де Рецем, сподвижником Жанны д’Арк), исследует психофизическую природу оборотничества. Написанный живым и ярким языком, этот труд безусловно привлечет внимание тех, кого интересуют аномальные явления нашей действительности и вопросы, связанные с особенностями человеческой психики. Книга переведена на русский язык впервые.

---

Про берсерков рассказывают, что, пока они буйствовали, они были такими сильными, что их никто не мог одолеть, но, как только буйство проходило, они становились слабее, чем бывали обычно. То же самое случилось с Квельдульвом. Когда его боевое бешенство прошло, он почувствовал большую усталость от битвы и так обессилел, что слег» (глава 27).

Подобно отцу, Скаллагрим тоже оказался подвержен припадкам ярости:

«Эгиль с Тордом играли против Скаллагрима, и Скаллагрим устал, потому что им было легче играть, чем ему.

Вечером же, после захода солнца, дело пошло у Эгиля с Тордом хуже. Скаллагрим сделался таким сильным, что поднял Торда и так швырнул его оземь, что переломал у него все члены, и тот сразу же умер. После этого Скаллагрим схватил Эгиля.

Одну из служанок Скаллагрима звали Торгерд Брак. Она ходила за Эгилем, когда тот был ребенком. Она была рослая и сильная, как мужчина, и умела колдовать. Торгерд сказала:

— Озверел ты, Скаллагрим, на собственного сына бросаешься!

Тогда Скаллагрим отпустил Эгиля и бросился на нее. Она увернулась и убежала, а Скаллагрим — за ней. Так они выбежали на мыс Дигранес, и она прыгнула со скалы в пролив. Скаллагрим бросил ей вслед большой камень и попал ей между лопаток. После этого она больше не выплыла. Этот пролив теперь называют Бракарсунд, Пролив Брак» (глава 40).

Как мне кажется, в приведенных фрагментах «Саги об Эгиле» слова að hamaz, hamrammr и др. употребляются не в смысле оборотничества как внешнего превращения, хотя их буквальное значение именно таково. Эти слова происходят от корня hamr, «шкура, обличье», и имеют соответствия в других индоевропейских языках, что свидетельствует об общеиндоевропейском происхождении этого слова, в древности, по-видимому, использовавшегося для называния шкуры животного. Приведем некоторые примеры родственных слов в других языках: в санскрите — carmma, в хиндустани cam — «покров, шкура» и camra — «кожа»; в фарси game — «покров, одежда»; в готском ham или hams — «шкура, кожа»; в итальянском camicia и во французском chemise — «рубашка, сорочка»[21].

В этой связи кажется вполне возможным, что первоначально слово að hamaz употреблялось для обозначения людей, которые облачались в шкуры диких животных и занимались грабежом и разбоем. Страх перед этими головорезами ускорил распространение веры в их сверхъестественную силу, а также в то, что они могут превращаться в зверей, шкуры которых носят. Постепенно глагол að hamaz приобрел значение «превращаться, оборачиваться зверем». В результате дальнейшего развития семантики слово стало использоваться применительно к людям, подверженным припадкам одержимости, бешенства и дикой ярости.

Еще одно слово, повсеместно способствовавшее формированию веры в оборотней, — это слово vargr. В древнескандинавском языке оно имело два значения: прямое — «волк» и переносное — «безбожник». Именно неоднозначность семантики этого слова во многом обусловила появление большей части фольклорных текстов об оборотнях. Vargr (от u-argr) буквально означает «беспокойный, неугомонный»; корень argr соответствует прилагательному earg в англо-саксонском — «спокойный, тихий, трусливый». Исходное слово vargr в английском языке трансформировалось в were как часть слова werewolf — «оборотень» и в garou или varou во французском. В датском языке есть аналогичное слово var-ulf, в готском — vaira-ulf. В «Романе о Гарене Лотарингском» — это Leu warou, sanglante beste (букв. «Оборотень, окровавленный зверь»), в «Житии Святого Хильдефонса» Готье де Куанси{27}:

Cil lon desve, cil lou garol,
Ce sunt deable, que saul
Ne puent estre de nos mordre.

Тот обезумевший волк, тот оборотень, —
Это диавол, который душу
Не оставит до самой нашей смерти.

Здесь оборотень (loup-garou) является воплощением дьявола. Англосаксы использовали слово wearg в значении «злой, дурной человек», в готском языке слово vargs означало «злодей, одержимый». Таким образом, в большинстве контекстов слова с данным корнем относились к обычным преступникам. Фредерик Плюке{28} в своем собрании народных сказок повествует о том, что у древних норманнов был закон, в соответствии с которым за определенные виды преступлений виновных отправляли в изгнание, и слово wargus относилось как раз к таким людям, объявленным вне закона.

Аналогична по содержанию и статья 87 Рипуарской правды{29} (Lex Ripuaria): «Wargus sit, hoc est expulsus» (букв. «Варг есть тот, кто изгнан»). В законах Кнута{30} такого преступника называют вервольфом (verevulf) (см.: Leges Canuti, Schmid, I, 148). Статья 57 Салической правды{31} гласит: «Si quis corpus jam sepultum effoderit, aut expoliaverit, wargus sit» («Если кто выроет мертвеца или разграбит могилу, быть ему варгом»).

Сидоний Аполлинарий пишет: «Unam feminam quam forte vargorum, hoc enim nomine indigenas latrunculos nuncupant» («Одна женщина была похищена варгами, как называют разбойников-туземцев»), (См.: Аполлинарий Сидоний «Сочинения: Письма», книга VI, 4.) Из этого предложения становится ясно, что слово «варг» могло использоваться в значении «разбойник, грабитель».

Подобным же образом сэр Фрэнсис Палгрейв{32} в своем труде «Возникновение и развитие английской государственности» (Rise and Progress of the English Commonwealth) пишет, что у англов и саксов человек, объявленный вне закона, назывался utlagh (ср. out-law в современном английском языке) и часто изображался с головой волка. Если же представить, что слово «варг» (vargr) использовалось применительно не только к волкам, но и к людям, изгнанным из общества, уподобившимся диким зверям и всеми травимым, подобно волкам, становится понятно, почему народная молва окружила этих изгоев ореолом загадочности и наделила их способностью превращаться в волков.

Сама лексика скандинавских языков в немалой степени содействовала формированию этого суеверия. Например, в исландском языке довольно много таких выражений, которые могут быть истолкованы двояко.

В повествовании Снорри{33} Один не только сам постоянно меняет свой облик, но и своими чарами может, например, превратить врагов в диких свиней. В «Саге о людях из Озерной Долины» ведьма Льот заявляет, что легко обратила бы Торстейна и Ёкуля в вепрей и обрекла бы их навеки жить среди зверей (глава XXVI). Выражение verða at gjalti (или at gjöltum) — «стать вепрем» — вообще довольно распространено в сагах.

«В этот миг подоспели люди Торарина. Нагли оказался из них самым проворным, но, едва он увидел, как враги хватают оружие, его объял ужас; он поворотился и побежал в гору, и обернулся вепрем…{34} Тут Торарин и его люди прибавили ходу, потому что они хотели спасти Нагли, дабы он не бросился в море или не забрался высоко в горы» («Сага о людях с Песчаного Берега», глава XVIII). Аналогичное выражение встречается в тексте «Саги о Гисли, сыне Кислого» (Gisla Saga Surssonar). В «Саге о Хрольве Жердинке» один из героев — тролль, перекинувшийся кабаном, которому все поклоняются и воздают почести. В «Саге о людях с Килевого Мыса» (Kjalnessinga Saga) воины сравниваются с дикими свиньями: «и стали они подобны диким свиньям, ибо те точно так же ведут себя, когда дерутся друг с другом, все в пене» (глава XV). На основе этих примеров можно сделать вывод, что на самом деле выражение verða at gjalti («стать вепрем») означало «быть вне себя от возбуждения или страха», однако буквальное значение этого фразеологического оборота наверняка послужило основой для множества невероятных историй об оборотнях.

Мы с вами достаточно подробно рассмотрели скандинавские мифы о различных превращениях, и в частности об оборотничестве, потому что именно эти мифы, как мне кажется, помогают выявить истоки средневековых суеверий, ведь в скандинавском эпосе эта тема развита наиболее полно. На основе приведенных цитат и ссылок можно сделать определенные выводы, которые сводятся, в частности, к следующим положениям.

На самом деле фабула всех этих волшебных историй о превращениях основывается на одном реальном факте: среди населения Скандинавии была распространена особая форма сумасшествия или одержимости, при которой люди начинали вести себя так, будто превращались в диких зверей, — они теряли рассудок, с диким воем нападали на других, ими овладевала жажда крови, и в своей ярости безумцы действительно становились подобны волкам или медведям, в шкуры которых они часто облачались.

Постепенно людям, страдающим этим заболеванием, стали приписывать различные сверхъестественные способности. В связи с этим я уже рассмотрел семантику слов, использовавшихся для описания сумасшествия, в скандинавских языках с диахронической точки зрения. Кроме того, я упоминал и о двойном значении слова vargr, а также приводил фрагменты саг, описывающие симптомы этого вида бешенства. В Средние века и позднее, вплоть до настоящего времени, отдельные случаи одержимости, подобной ярости берсерка, были отмечены не только в Скандинавских странах, но и во Франции, Германии и Англии. Так стоит ли обвинять сказителей и хроникеров во лжи? Не лучше ли постараться отыскать в их чудесных историях зерно истины?