Иоанна Хмелевская - Автобиография. Старая перечница

• Название: Автобиография. Старая перечница
• Автор: Иоанна Хмелевская
• Издательство: М.: «Фантом Пресс»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86471-425-6

В девяностые годы пани Иоанна написала несколько книг своей «Автобиографии», после чего снова переключилась на детективы. Но вот прошло время, и знаменитая писательница решила вернуться к описанию своей жизни, благо за эти годы с Иоанной Хмелевской произошло немало интересных событий. Первые книги назывались «Первая молодость», «Вторая молодость», «И опять молодость». И вот очередной автобиографический том — под названием «Старая перечница». Пани Иоанна все так же молода, бодра, наблюдательна и остроумна. В ее жизни за последние годы случилось немало перемен, она переехала в новый дом и завела новую машину, благодаря которой окунулась в новые приключения, — обо всем этом пани Иоанна рассказывает, как всегда, весело и с большим оптимизмом.

---

Словом, образ, который сотворил пан Тадеуш в своей книге-интервью, ужас как далек от оригинала.

Прекрасно помню, что уже во время наших бесед… О, какое высокое слово! Беседы! Какие там беседы… Вскрики, скандалы, взрывы эмоций, насмешки, претензии. И не столько к пану Тадеушу, сколько претензии вообще… Может, к Ленину? Без Ленина не было бы кошмарной революции со всеми из нее вытекающими последствиями… А значит, не было бы и критики с моей стороны, воспоминаний, то мрачных, то комичных, запоздалых сожалений, бесконечных вставок и лирических отступлений, ужаса и облегчения… Если такую кашу можно назвать беседой…

Ладно, давайте так и назовем, что нам стоит.

Так вот, во время наших бесед у меня постепенно возникала и росла убежденность, что пан Тадеуш пытается заключить меня в какие-то схемы и рамки. Странно это, ведь он знает меня не один год и давно должен был понять специфику моей натуры. О специфике чуть позже, а сейчас хочу сказать — уже тогда у меня возникало подозрение, что куда-то пропадает нормальный, хорошо мне знакомый и приятный человек, дружески относящийся ко мне, а вместо него вылезает журналист, упорно докапывающийся до чего-то, что ему нужно.

Возьмем, например, шестидесятые годы, когда я начала писать и только-только стала печататься. На этот период приходится детство и ранняя юность пана Тадеуша. На собственном опыте познать то время он, разумеется, не мог: никто не пустил бы четырнадцатилетнего сопляка на кухню творческих союзов — артистов театра и кино, писателей и прочей богемы. Как не мог он бывать и в творческих рассадниках того времени — в популярных богемных кафе и литературных забегаловках. И что делает пан Тадеуш? Наслушавшись всякого, насмотревшись, он сотворил в своем воображении богемный писательский и окололитературный мир тех лет и попытался меня в него запихнуть.

Не получилось. И не могло получиться, я горячо протестую против таких попыток вот здесь, на этих страницах, в письменной форме.

Во-первых, на официальном литературном мероприятии я была только один раз в жизни. Из присутствующих запомнила Марию Зентарову, вроде бы с мужем, Путрамента и, кажется, Ежи Помяновского[5]. На этом собрании мне большого труда стоило держать глаза открытыми, они закрывались сами собой от хронического недосыпа. Путрамент тогда сказал мне, что не любит агрессивных женщин и поэтому ему не нравятся мои «Клин клином» и фильм по книге «Лекарство от любви». Его слова настолько поразили меня, что я враз проснулась. Но все остальное словно затерялось в тумане дремы. Пан Тадеуш, видимо, действительно не понимает, что такое годами спать не более трех часов в сутки.

Предложу ему попробовать. Хоть немного, недели две, а не два года, в конце концов, я тогда была моложе, чем он сейчас.

А еще я была чрезвычайно загружена. Ни минуты свободной. А пан Тадеуш все пытал меня о каких-то «Шляхах», «Стоках», других злачных местах, о ночной жизни людей пера… Спятил он, что ли? Моя ночная жизнь заключалась в разложенной чертежной доске (разложить ее можно было лишь тогда, когда все в семье лягут спать и в комнате освободится клочок пространства) и пишущей машинке, а до знаменитостей мне не было никакого дела.

А не снобизм ли вообще стремление завести приятельство со всякими знаменитостями? Напишет какой-нибудь придурок пару стишков, издаст книжонку и уже раздувается от гордости — как же, он вращается в обществе великих мира сего. Потому что вместе со знаменитостями шляется по шляхам и валяется по стокам?

И пану Тадеушу непременно хотелось запихать меня в один мешок с такими?

Нет, я ни за что не признаюсь, что одержима манией величия, в которой меня тоже старались обвинить. Ну не вижу я себя этакой раздутой от спеси знаменитостью, отгоняющей от своего высокого порога всякую мелкую шваль. Тоже мне нашлась царица Савская или другая какая кретинка, разбрасывающая перчатки тиграм и леопардам. Ну уж нет, если что где когда-нибудь и проскользнуло, так это недоразумение. И я из последних сил стараюсь надеяться, что уж такой невообразимой дурищей я все же никогда не была.

Подводя итоги, могу лишь сказать: только Господу Богу ведомо, почему пан Тадеуш пытается сделать из меня совсем другого человека. Объяснение напрашивается одно. Такая, как есть, я ему ужасно не нравлюсь…

И вообще мне уже надоело его бесконечно тянущееся интервью и та дура баба, которой оно посвящено. Меня много раз спрашивали, что я думаю о книге пана Левандовского. Я не отвечала толком, со злостью ограничиваясь обещанием ответить в письменном виде. Что и делаю.

В произведении пана Левандовского я вижу самый существенный недостаток, а именно — главную героиню.

Есть у меня к пану Тадеушу еще одна претензия. К себе тоже, и неизвестно, которая из них сильнее. К себе, наверное, посильнее будет, но не люблю я этого слишком афишировать…

Во время одной из загранпоездок, в Париже, перед нами появился фургончик, на заду которого в качестве рекламы пива фигурировал… розовый слон. Ну в точности, абсолютно и бесспорно такой, каким я придумала его еще в «Лесе».

Минутку, спокойно. «Леся» я написала в 60-х годах, почти сорок лет назад. Так долго реклама не могла продержаться, она явно появилась позже, а значит — ее стибрили у меня. Плагиат! Что они себе думают, немедленно вызываем их в суд!

Я не сомневаюсь, что рекламщик пива моего «Леся» не читал и розового слона, плод белой горячки, придумал самостоятельно, но кто знает? А вдруг этот изобретатель рекламы по происхождению поляк, да если даже это просто случайность, грешно ею не воспользоваться. Пусть фирма с ходу опровергнет мои претензии и я не получу никакого возмещения, но ведь дело не в деньгах. Зато реклама какая!

Следовало что-то сделать, что-то предпринять, ну хотя бы связаться с рекламным отделом фирмы, привлечь французского адвоката или нашего, словом, хоть кого-нибудь. Пан Тадеуш французский знает лучше меня. А если и не лучше, то говорит на нем бойко, пусть грамматика и хромает, но зато запас слов у него больше. В любом случае какой-то резонанс бы получился, а учитывая хваткую и агрессивную прессу, у нас и шансы были.

В свое время мы с паном Тадеушем с общего согласия отказались привлечь к ответственности обанкротившееся издательство, выпустившее по-пиратски одну из моих книг. Ни гроша мне за нее они не заплатили. Однако мы оба решили, что сумма в тысячу двести злотых не стоит времени и наших сил; раз уж нам повезло жить в стране бесправия, все равно ничего не получим. И еще был случай, когда мы с ним, тоже действуя в согласии, не вцепились в плагиат, сотворенный некой кретинкой, и не привлекли ее к ответственности. Тем более следовало нам теперь хоть за слона ухватиться. Мы сохраняем честь и достоинство, разве этого мало? Честь для нас, деньги для них, но зато реклама для всех!

Но пан Тадеуш и сам ничего не предпринял, и меня отговорил. Боюсь, не от меня ли он заразился бездействием? Во всяком случае, за это дело не взялся. А я все не решу, правильно ли мы поступили, но розовый слон мне до сих пор снится по ночам. И признаюсь как на духу, от известности во Франции я бы не отказалась.

Чтобы не перегибать палку с тотальной критикой, недовольством и угрюмостью, сменю-ка я пластинку. Пусть атмосфера немного разрядится.

Есть одно такое учреждение… как бы мне поделикатнее о нем сообщить? Ведь разруганный мною на все корки гнет средств массовой информации является все же следствием известной популярности. Оно и понятно. Каждый человек, работающий для людей, хочет быть замеченным этими людьми, хочет стать популярным. Популярность для публичного человека означает, что его заметили, узнали, может, даже и полюбили. Значит, труд его не пропал даром! Это приятно, нечего кривить душой. Да я и не кривила, меня смущали лишь проявления популярности.

Так вот, единственным учреждением, признавшим мою популярность и одновременно оградившим меня от ее тяжких журналистских последствий, является так называемое Общество «Всё Хмелевское». Именно они в полной мере воплотили мою мечту: достигнув многолетним трудом известности и популярности, я лишь пользуюсь этой популярностью. Они ничего не требуют взамен, ничего от меня не хотят, только мечтают о том, чтобы сделать мне приятное, за что Господь Бог да ниспошлет им здоровье. Честное слово, ничего от меня не хотят! Не заставляют давать интервью и выступать, а предложения, которые от них поступают, по-человечески понятные и, как правило, доставляют мне лишь удовольствие. К тому же они разыскивают для меня книги, потерянные лет тридцать назад, и я уже преисполнилась надежды, что найдут и Ливингстона, утерянного во время оккупации. Господи, ну что за чудесные люди!

Ладно, расскажу поконкретнее.

Первая наша встреча произошла в очаровательной «Шпульке». Если меня поначалу и удивил выбор места встречи, то я вскоре успокоилась. В конце концов, мне не велели лаять из-под столика, не требовали от меня публичного выступления, так что я о них и слова плохого не скажу. А закончился чудесный вечер роскошным подарком — мне преподнесли огромнейшее блюдо устриц. Не вскрытых.