Александр Рекемчук - Дочкина свадьба

• Название: Дочкина свадьба
• Автор: Александр Рекемчук
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1971
• ISBN: X-XXXX-XXXX-X

А. Рекемчук дебютировал в прозе как новеллист: в 1956–1958 гг. вышли сборники его рассказов «Стужа» и «Берега».

В дальнейшем Рекемчук надолго расстается с жанром рассказа, появляются его повести «Все впереди», «Время летних отпусков», «Молодо-зелено», «Товарищ Ганс», роман «Скудный материк».

И вот спустя десять лет новая встреча с жанром. В предлагаемый читателю сборник автор отобрал лишь немногое из сделанного в ту пору («Ожидания», «Арбузный рейс», «Без боли», «Останутся кедры», «Века, века…», «Короткие волны»). Книга открывается своеобразным рассказом-прологом «Исток и устье», повествующим о том, как рождались сюжеты и образы многих новелл. В 1968–1970 гг. написан и цикл рассказов, составляющий основу этого сборника.

---

— Ничего, симпатичный… — неуверенно сказала Катя.

И повернула лицо к Андрею. На Андрея посмотрела. На его смуглый, первой глубокой морщиной прочерченный лоб, на обветренные, еще мальчишеские губы.

Сравнивала, что ли?

Андрей тоже смотрел. Внимательно так и серьезно смотрел он на совсем близкое девичье лицо, позлащенное светом костра. На упругие кольца волос, выбившиеся из-под шапки, на темные, с исчезнувшими зрачками глаза, на пухлые доверчивые губы…

— Кхм-кгм… Извиняйте.

В пещере снова был Феодосий Феодосиевич Бурмантов. Помялся с ноги на ногу, посопел пустой трубкой.

— Андрей Николаевич, там спутник летит.

Катю и Андрея будто ветром сдуло с места. Будто ветром пахнуло на костер — заметалось пламя.

Держась за руки, спотыкаясь о камни, они выбежали из грота.

Уже не светло было на дворе. Однако и не совсем стемнело. Только щетинистая гряда деревьев была сплошь черна. Река же отливала чистым холодом, и небо — уже без солнца и еще без звезд — было холодным и чистым, как речная вода в канун ледостава. С одного края небо посветлее, с другого — потемнее. Просторное небо.

А по небу летел спутник.

Яркая звезда пересекала небосвод уверенно, неторопливо, зная наизусть и заданную ей орбиту, и время, положенное ей, чтобы обернуться вокруг Земли. Спокойно плыла звезда…

Андрей и Катя видели спутник впервые, хотя и знали, что он часто пролетает именно над этими северными широтами. По радио слышали. А видели над головой лишь густые осенние тучи.

Но вот небо ясно. Летит звезда. Она почему-то кажется привычной и знакомой, как знакомы и привычны огоньки самолета, совершающего ночной рейс. Как привычна и знакома вереница освещенных окон пассажирского поезда, который в урочное время проносится мимо глухого разъезда.

Гидрогеологи, выбежавшие из своих палаток, шумно приветствовали пролетающий спутник. Некоторые даже шапки подкидывали. Всем было очень приятно и лестно, что спутник не забыл пролететь и над устьем Югора, где два десятка людей живут в палатках, на дне будущего моря.

Спутник, еще не достигнув горизонта, растаял в сумеречной мгле.

А Катя и Андрей стояли, по-прежнему держась за руки, задрав подбородки.

— Мне пора… — сказала вдруг Катя и отняла руку.

Будто спросонья сказала — тихо, удивленно. Но тотчас оживилась:

— У нас сегодня комсомольское собрание. А я секретарь… Если хотите, можете присутствовать. Вы комсомолец?

— Нет, — развел руками Андрей. — То есть был. А теперь я — этот… перестарок.

— Переросток, — поправила Катя.

Она, кажется, очень огорчилась, узнав, что Андрей Чугуев не может пойти на комсомольское собрание. Даже глаза опечалились. Но, уж видно, ничего не поделаешь.

— До завтра?

— До завтра.

Всполошилась, зашелестела густая еловая хвоя, пропуская девушку. И сомкнулась. Чуть подальше дрогнули белые березовые ветки, извиваясь, как молнии, заплясали в темноте. И застыли. Где-то у самого берега прошлепали легкие шаги…

Андрей стоял у пещеры, прислонясь к ветхим каменным плитам. Скрестив на груди мускулистые руки, долго смотрел в темноту и молчал.

Потом откашлялся, тихонечко запел ему одному известную, ни на что не похожую мелодию: «Тари-ра-ра-рам, трам-да-да…»

— Андрей Николаевич, чай пить будете? — высунулась из грота голова Феодосия Феодосиевича.

— Что? — рассеянно отозвался Андрей Чугуев.

Этой осенью река Печора еще текла на север.

Останутся кедры

— Как-то с ним невесело, — пожаловалась Любка. — По-моему, если человек полюбил, ему должно быть очень весело. Чтобы пел, смеялся, ходил Ваней-дурачком. А он брови супит, пальцами хрустит, слова откуда-то из живота достает…

«Хрустеть пальцами неприлично», — мысленно согласилась Надежда Борисовна.

Она стояла вблизи Любки с тетрадью и карандашом в руках. А Любка ползала на коленях между ежастыми ростками, замеряла длину побегов и сообщала цифры Надежде Борисовне. Любка — лаборантка.

Два года назад здесь уже высевали семена, присланные из Баргузинского заповедника. Птицы-кедровки начисто склевали семена. Новая попытка, кажется, удалась. Теперь в хозяйстве Надежды Борисовны появился еще один питомник — кедрового стланика. Если удастся акклиматизировать стланик здесь, на Верхней Печоре, зоологи займутся созданием соболиных резерватов. По-змеиному гибкие и длинные зверьки заскользят в зарослях. Их лучистый мех будет густ, как густа кедровая хвоя.

Пора, пора восстанавливать царственного соболя! Когда-то его здесь было видимо-невидимо. Когда-то — сто лет назад…

— А вообще он парень серьезный, — продолжала Любка, вычерчивая коленями борозды в сухом сыпучем песке, — не шалопут. Нынче много шалопутных парней развелось.

«Шалопут? Странное словцо в лексиконе вчерашней десятиклассницы», — отметила Надежда Борисовна.

Да, соболя нужно возобновлять. Так же решительно и быстро, как возобновлен здесь лось. Теперь на огромной территории заповедника уже не хватает пастбищ для прокорма расплодившихся таежных гигантов. Объездчики радируют с кордонов: «Лоси уходят на юг, в Пермскую область, за неделю около трехсот голов…»

Пусть уходят. Заповедник не кунсткамера. Восстанавливать природу в старых правах — это тоже обновление земли.

Нужно воскрешать и сибирский кедр. Его тоже здесь было видимо-невидимо. Когда-то — сто лет назад… Деревья валили наземь только затем, чтобы обирать шишки с орехами. Даже драгоценной древесиной гнушались, оставляли с пренебрежением — гнить. В то время как…

— А нос у него — пятачком, ноздри круглые. Знаете вроде чего… вроде электрической розетки — штепсель втыкать!

Был полдень. Солнечные лучи отвесно обрушивались на лес. Воздух клубился от жары. Шмели ревели над головками соцветий. Текучей слезой исходили сосновые стволы — нагие, загорелые, с шелушинкой.

— Пора обедать, — сказала Надежда Борисовна. И когда Любка поднялась, отряхивая с розовых полных колен припекшийся песок, она с некоторой торжественностью добавила:

— Вот что, Люба. Приходите сегодня вечером ко мне. Вдвоем… Ну, с ним. Буду рада познакомиться. Кроме того, из твоих суждений очень трудно составить впечатление о человеке, — следовательно, что-либо посоветовать…

Любка насторожилась, взглянула на Надежду Борисовну с интересом: «А что, собственно, вы можете посоветовать, Надежда Борисовна? Ведь вы, извиняюсь… старая дева. К тому же как понять: это разрешение прийти или просьба?»

Надежда Борисовна, будто догадавшись о Любкиных раздумьях, смутилась и уже явно просящим тоном повторила:

— Приходите, пожалуйста.

Надежда Борисовна Савина была кандидатом наук и действительно старой девой.

Хотя дирекция заповедника и предоставила ей отдельный домик, своего хозяйства Савина не вела: некогда, да и стоит ли для одной? В Ягше — крохотном поселке научных работников — не было столовой, и Надежда Борисовна столовалась у Криницких — в многолюдном, шумном и хлебосольном семействе своего коллеги. Ради того, чтобы не чувствовать себя нахлебницей, она делала регулярный взнос в семейную казну.

Еще на тропинке, ведущей к дому Криницких, навстречу Надежде Борисовне бросилась молодая белая лайка Альма. Она отчаянно виляла хвостом, стелилась по земле, растопырив запыленные лапы, улыбалась черными слюнявыми губами, умильно заглядывала в глаза.

— Здравствуй, собака ты этакая! — Надежда Борисовна растроганно теребила Альму за уши, гладила жесткий загривок, совала руку в горячий ребристый зев. — Как живешь, моя красавица, дуреха?

Эти нежности повторялись ежедневно.

Но лайка была не вправе называться «красавицей», «дурехой» и даже носить свое имя, поскольку являлась кобелем и была окрещена Альмой вследствие опрометчивости Надежды Борисовны.

Когда-то собака принадлежала ей. Больше того, юридически она и теперь оставалась собственностью Надежды Борисовны. Щенком ее подарил Савиной охотник с Илыча.

Забавный пес устраивал беспорядки в квартире, пронзительно визжал, лаял и очень скрашивал одиночество своей хозяйки. С появлением Альмы в жизни Надежды Борисовны наступила особо светлая необычайная пора. Она покупала молоко от лучшей в поселке коровы. И на этом молоке щенок очень быстро сделался взрослой собакой.

Отправляясь обедать к Криницким, Надежда Борисовна стала брать с собой и Альму. Она даже повысила сумму ежемесячного взноса, и собаку кормили отлично.

Альма скоро уяснила новые обстоятельства. Дом, в котором жила ее хозяйка, был точно таким же, как и этот дом, где живут хозяйкины знакомые. С той лишь разницей, что кормят вкусным обедом не там, а здесь. Зачем же каждый день отправляться к заветной миске в такую даль, а потом путешествовать обратно, если можно лечь и вздремнуть сразу же после обеда?