Надежда Мандельштам - Об Ахматовой

• Название: Об Ахматовой
• Автор: Надежда Мандельштам
• Жанр: Прочая документальная литература

Книга Н. Я. Мандельштам «Об Ахматовой» – размышления близкого друга о творческом и жизненном пути поэта, преисполненное любви и омраченное горечью утраты. Это первое научное издание, подготовленное по единственной дошедшей до нас машинописи. Дополнением и своеобразным контекстом к книге служит большой эпистолярный блок – переписка Н. Я. Мандельштам с Анной Ахматовой, Е. К. Лившиц, Н. И. Харджиевым и Н. Е. Штемпель.

---

Харджиев еле смотрит на меня – оскорблен. Он облагодетельствовал Мандельштама, а я посмела отобрать у него рукописи… Мерзость. Слава Богу, основные рукописи у меня, хотя многого он не вернул. Саша Морозов устраивает мне сцены – неизвестно, на каком основании. Это наследники при моей жизни начинают скандалить. Что же будет после моей смерти? В моем случае речь идет не о деньгах, а о праве распоряжаться. Я нашла ответ. Я готовлю собрание и зову себе на помощь, кого хочу. Если не нравится – пошли вон. Так?..113

5

Почти всё лето и сентябрь 1967 года Н.Я. провела в Верее, понемногу разбирая архив и определенным образом – ну примерно как кислота, пролитая на известняк, – реагируя на то, с чем она при этом столкнулась. Сначала она написала очерк истории архива. Закончив его в начале августа114, она принялась и за комментарии к стихам 1930-х годов. Семнадцатого августа 1967 года она писала Шаламову: «Понемногу работаю (текстология). Трудно и невыносимо грустно. Грустно от разного»115. И в тот же день – более развернуто и с безнадежной горечью – Наталье Евгеньевне Штемпель:

...

Сейчас я в бешенстве на Харджиева. Еще больше, чем раньше, потому что вникаю глубже в то, что он наделал. Скотина, каких мало. Борьба произойдет, когда я вернусь, худо дело. <… > Он обрезал листок с «Нищенкой» (отрезал первую строфу). Зачем? Наверное, мне на пакость – чтобы напечатать без нее на формальных основаниях: нет рукописи116. Доказать, что он отрезал, очень просто. Есть другие листки такого же вида, но больше… на строфу. Гад. Он не стихи любит, он свое редакторство любит.

Еще в Верее, разбирая архив и всё более и более ужасаясь, она обнаружила еще и то, что многого, как ей тогда показалось, просто не хватает. Первой на это она пожаловалась той же Наташе – в сентябре:

...

Мои дела с Харджиевым такие: он врет так, что попадается на каждом шагу. <… > Конечно, он психопат, маниак и вор. Мне стыдно, что я доверила ему рукописи. <… > У меня к вам такой конкретный вопрос: были ли у вас маленькие листочки со стихами (писавшимися в ту зиму) моей рукой с датой Осиной рукой? Он мне не вернул ни одного 117. Сам он притворяется невинным… Сам он и все мы скоро умрем; всё равно всё будет в архивах. Но это воровство для меня страшное предательство… На что он посягнул…

Вернувшись в Москву, Н.Я. в два присеста составила опись «недостач»118 и потребовала всё назад. Свое всё еще вежливое письмо от 11 октября она начала с обращения, не до конца казенного – «Дорогой Николай Иванович», а заключила его так:

...

Я прошу вас найти и вернуть [всё] вместе с автографами из редакции. Я уверена, что где-то лежит конверт с этой кучкой бумаг. Вы собирали всё так быстро, что вполне могли не вложить несколько листков.

Но Н.И. не ответил и на это письмо. И уж тем более – не прислал ни с кем никаких рукописей. В ноябре 1967 года Н.Я. жаловалась своей верной воронежской подруге:

...

У меня ничего нового. Книга в Ленинграде постепенно движется. Возможно, в будущем году выйдет. Зато с Харджиевым полный разрыв. Я потребовала, чтобы он мне вернул то, что он оставил у себя, но он врал честнейшим голосом и ничего больше не вернул. Какие там конверты? Никаких конвертов не видел…119 И многое другое. Например: найденное мной стихотворение «Нет, не мигрень» он будто бы уничтожил – ведь это не автограф…120 Он не вернул мне ни одного листочка из второй и третьей воронежской тетради О.М., где была дата рукой О.М. (кроме двух – вашим почерком)121. Оказался сволочью полной. <…> Я проклинаю себя за то, что отдала ему архив, но, вспоминая прошлое, понимаю, что ничего другого сделать не могла. Ведь я жила чорт знает где, бумаги хранились в доме, где Харджиева не переносили, он сел за работу и т. п…

Но в этом же письме Н.Я. как бы поправляет саму себя – кое-что Н.Х. все-таки ей вернул и после майской операции:

...

Сейчас произошли некоторые изменения: Харджиев прислал мне два черновика: оба 37-го года. Он сказал, что Лина дала ему просмотреть письмо Сергея Бор [исовича] из Воронежа; и это там он нашел стихи 37 года… Ложь всегда выявляется в связях времени и пространства, как говорила Анна Андреевна. Рудакова в 37 году уже давно в Воронеже не было, следовательно, он не мог стащить черновик и послать его Лине. Столь же мало шансов, что он положил один черновик, полученный у меня, в конверт. Следовательно, Харджиев получил этот черновик либо от меня, либо другим способом, и лжет напропалую. А может, верит своей лжи? Кто его знает. Хорошо, что почти всё у меня, но какое-то «почти» осталось у него…

Шестнадцатого ноября 1967 года Н.Я. пишет два письма. Одно – в Воронеж, Наташе Штемпель:

...

Харджиев врет напропалую, и Саша верит ему и плачет («Он уничтожил этот листок, потому что нашел лучший автограф… Неужели вас не удовлетворяет это объяснение? Он скажет, где автограф, когда выйдет книга», – сказал мне Саша… Этого достаточно для профессионального суда. Такое обращение с доверенными ему текстами преступно). <…> Я этого дела так не оставлю. Публичного скандала я поднимать не буду – не стоит. Но оставлю в Осином архиве всю эту историю, а кроме того, составлю новую комиссию по наследству (под предлогом, что двое – Ахматова и Эренбург – ушли) и не введу в нее Харджиева. Я не хочу, чтобы он был «авторитетом» по Мандельштаму, запятнав себя такой подлостью.

Другое письмо – самому Николаю Ивановичу. Отбросив на сей раз всякую дипломатию и сентиментальность, она написала ему то, что, в ее глазах, он полностью заслужил. Написала твердо и спокойно – называя маниакальность маниакальностью, шизофрению шизофренией, манипулирование архивом манипулированием архивом, а ложь ложью.

Она обещала Н.Х. разрушить его доброе профессиональное имя и репутацию в случае, если он не вернет ей недостающее. Но Н.Х. не внял ей, на письмо не ответил, а только огрызнулся, оставив на нем невидимую миру ремарку: «Омерзительная шантажистка».

Известно, что Н.Я. и Н.Х. после этого говорили по телефону, и Н.Х. категорически отрицал, что у него еще что-либо осталось. Если бы в этот момент он вернул хоть какие-нибудь автографы, то трудно предположить, что об этом нигде не упомянула бы сама Н.Я.122

Однако практически всё из «недостающего» впоследствии в архиве обнаружились. Некоторых позиций из «пунктов обвинения» Н.Я., возможно, и вовсе никогда не было в архиве, иначе трудно было бы понять, почему сведения о них не отразились хотя бы в комментариях Н.Х. к тому стихов О.М. в «Библиотеке поэта», а относительно двух ранних стихотворений, например, Н.Х. в пометах на полях письма Н.Я. указал на свои источники в периодике. Знакомство с архивом самого Н.Х. – по крайней мере, амстердамской его части (московская часть остается пока недоступной) – также не дает оснований для подтверждения обвинений Н.Я.

Впрочем, всё это говорит о чудовищном состоянии, в которое пришел архив, на протяжении около тридцати лет кочевавший от одного хранителя к другому. Ясно, что переход от фазы хранения к фазе подготовки издания, подразумевающей многократное раскладывание и перекладывание листков, сохранности архива не способствовал. Так что внезапное обнаружение самой Н.Я. того или иного листочка из списка «без вести пропавших» – объяснение наиболее вероятное.

Скорее всего «подозрения» Н.Я. рассеялись сами собой – в результате «всплытия» «украденного» в находившемся уже у нее архиве О.М. Иначе было бы все-таки трудно понять, почему же скандал о харджиевском воровстве и самоуправстве так быстро затих123. Во «Второй книге» Н.Я. обвиняет Н.Х. во многом и разном, но все-таки не в воровстве. Не приводит она и перечня недостач, а саму недостачу квалифицирует как фальсификацию текстов и как простительный (по крайней мере, общепонятный) вирус собирательства: «Всё же большую часть рукописей он вернул, кое-что придержал для „коллекции“ и уничтожил то, где хотел изменить дату или навсегда утвердить не тот текст..»124

Текстологический спор двух ревнивцев – Н.Я. и Н.Х. – прежде всего касался двух стихотворений – «Нет, не мигрень..» и «Вехи дальние обоза..»,и прав оказался Н.Х.125

Но означает ли это, что Н.Я. в своих подозрениях и даже обвинениях решительно не могла быть правой и что Н.Х. – это человек, который никогда и ни при каких обстоятельствах не пошел бы на манипулирование архивом и на фальсификацию источника?

Нет, увы, не означает. Случаи его поведения именно такого рода, к сожалению, известны.

Так, Хенрик Баран зафиксировал практику идеологического «выпрямления» Харджиевым тех текстов Хлебникова, где проявляется его национализм и антисемитизм. Публикуя в «Неизданных произведениях» (1940) программную статью Хлебникова «Курган Святогора» (1908), Н.Х. выпустил из нее фрагмент, исполненный верноподданнических чувств. Так же поступил он и с пьесой «Снежимочка» (1908), из которой изъял положительные реплики в адрес черносотенного движения126.