Алексей Смирнов - Козьма Прутков

• Название: Козьма Прутков
• Автор: Алексей Смирнов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03412-9

Козьма Прутков — один из любимых и давно уже нарицательных авто-ров-персонажей, созданный мистификационным талантом Алексея Толстого и братьев Владимира, Алексея и Александра Жемчужниковых. Популярность Козьмы у поколений читателей огромна по сей день. Его помнят, его цитируют, о нем говорят. Новое жизнеописание отличает полнота и новизна материала. Книга о Пруткове построена на комментированном изложении «биографических заметок» о нем и его «предках»; на материалах жизни и творчества Жемчужниковых и Толстого, в той части, в которой они касаются Пруткова. Фоном жизнеописания послужила обстановка культурной и общественной жизни России середины XIX века, как она отражалась в тогдашней юмористике (в литературе и изобразительном искусстве).

---

Не скрываю (да и зачем скрывать?!) этой эпиграммы, порожденной явной завистью. Ты согласишься с этим, когда сам прочтешь „Амбицию“[154].

Представляю на твой суд оперетту: „Черепослов, сиречь Френолог“, которая написана отцом уже в старости. Шишков, Дмитриев, Хмельницкий достойно оценили ее; а ты обрати внимание на несвойственные старику: веселость, живость, остроту и соль этой оперетты. Убежден, что по слогу и даже форме она много опередила век!.. Умный Дмитриев написал к отцу следующую надпись:

Под снежной сединой в нем музы веселятся,
И старости — увы! — печальные года
Столь нежно, дружно в нем с веселостью роднятся,
Что — ах! — кабы так было завсегда!

Несмотря на такую оценку нашего поэта-критика, я не решался печатать „Френолога“. Но недавние лестные отзывы их превосходительств, моих начальников, ободрили меня. Читатель, если будешь доволен, благодари их! — До свиданья!

Твой доброжелатель Козьма Прутков

11 апреля 1856 г. (annus, i)».

Суть оперетты в том, что у старого френолога Шишкенгольма и его «седой, но дряхлой» жены Мины Христиановны есть дочь Лиза — «полная, с волнистыми светлыми волосами и с сдобным голосом». К Лизе сватаются два жениха: отставной гусар Касимов и гражданский чиновник Вихорин. Оба не первой молодости. Оба лысые. Но Вихорин в парике, а гусар — без. Тем не менее папаша Шишкенгольм отклоняет обоих, прощупав их затылки и убедившись, что любовных шишек там нет. Тогда хитроумный Вихорин подбивает парик ватными шишками, а гусар Касимов обращается за помощью к фельдшеру, и тот наставляет ему шишек «натуральных».

Однако френолога не провести. Он начеку. Обман раскрыт, а женихи изгнаны. В этот момент со своим купальным шкафом на сцене появляется гидропат Курцгалоп — специалист по обливанию. Он располагает к себе и Лизу, и родителей. А с шишками у него тоже все в порядке. Родственники воздымают бокалы с водой.

За здравье френологии,
Мудрейшей из наук!..
Хоть ей не верят многие,
Но, знать, их разум туг.
Она руководителем
Должна служить, ей-ей,
При выборе родителям
Мужьев для дочерей!
Ура черепословию;
Ура науке сей;
До капли нашей кровию
Пожертвуем мы ей!

Лиза сымает свой шейный платок.

Шишкенгольм (к ней, тревожно). Что это ты, Лиза?

Лиза (хладнокровно). В шкап, папаша; купаться.

Все (к ней, торопливо). Подожди, Лиза, бесстыдница!.. Дай спустить занавес!

Занавес опускается. Из-за него раздаются крики сдобным голосом:

«А! А-ах! Ах!» — происходящие, вероятно, от слишком холодной воды.

Публикуя в сатирическом журнале «Свисток» оперетту Пруткова, Н. А. Добролюбов снабдил ее коротеньким представлением:

«Еще произведение Пруткова

Поклонники искусства для искусства! Рекомендуем вам драму г. Пруткова. Вы увидите, что чистая художественность еще не умерла»[155].

Конечно, такие поборники общественных идей в искусстве, как Добролюбов и Чернышевский, не могли не заметить очередную пародию Пруткова — на сей раз на безумие псевдонаучных увлечений и «чистую художественность» (шишек, наставленных гусару?..). Отсюда радостно-ироническая добролюбовская «вводная». Но теперь, в XXI веке, когда все гражданские страсти середины века XIX давно улеглись, мы и в самом деле относимся к «Черепослову» всего лишь как к потешной истории, полной грубоватого, клоунского юмора. Все «подтексты» благополучно выветрились, и нам осталась чистая забава чистого искусства. К «Черепослову» да сочинить бы музыку, да поставить его в Театре оперетты в лучших традициях классики — вот это был бы «хит»: «Череп ослов»!

Опрометчивый турка, или: Приятно ли быть внуком?

Нам еще предстоит говорить о мыслях и афоризмах Козьмы Пруткова. Пока же напомним любимый афоризм самого автора — тот, который он, напрашиваясь на похвалы, ставил эпиграфом всюду, где только появлялось свободное для эпиграфа место: «Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза». При этом под «гениальным писателем» Козьма Прутков, понятно, разумел себя, а вакансия «виртуоза» долгое время оставалась незанятой. Прутков не мог с этим смириться и сочинил неоконченную пьесу «Опрометчивый турка, или: Приятно ли быть внуком?». Там возникает не только виртуоз со скрипкой, но и его канифоль, роль которой отводится самая роковая. Кроме того, Козьма Петрович выводит в прологе на сцену себя самого под видом Известного писателя. Он обещает сказать «новое слово в нашей литературе» и этим словом станет «Опрометчивый турка…».

Распустив над собою зонтик, драматург удаляется, уступая место под солнцем некоему чиновнику Ивану Семенычу со скрипкой в руках. Тот играет, однако ничего не слышно…

На сцене — компания, хорошо знакомая нам по комедии «Фантазия». Тут и прямой человек Фирс Евгеньевич Миловидов, и торгующий мылом князь Батог-Батыев, и молодой, не без резвости немец Адам Либенталь… Правда, нет Фемистокла Мильтиадовича Разорваки. Он почил в бозе. Зато принимает гостей его оживленная вдова госпожа Разорваки. Общество обсуждает кончину Ивана Семеныча, соглашаясь с тем, что «все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним…». А причиной тому послужило пренебрежение канифолью.

Миловидов (совершенно тем же голосом и тоном, как вначале). Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!.. Был у него, смело могу сказать, один только недостаток: он был твердо убежден, что при природном даровании можно играть на скрипке без канифоли. Я вам расскажу постигнувший его случай. Вдень своих именин, — как теперь помню: 21 октября, — он приглашает власти… Был какой-то час. Шум. Входят. Собираются. Садятся на диваны… Чай выпит… Все ожидают… «Подай мне ящик!» — говорит Иван Семеныч. Ящик принесен. Иван Семеныч вынимает скрипку, засучивает рукава и отворачивает правый борт своего вицмундира. Вице-губернатор одобрительно ожидает. Преданный Ивану Семенычу камердинер подносит на блюдечке канифоль. «Не надо! — говорит он. — Я всегда без канифоли». Развертывает всем известные какие-то ноты; взмахивает смычком… Все притаили взволнованное дыхание. Самонадеянный покойник ударяет по струнам — ничего!.. Ударяет другой раз — ничего!.. В третий раз — решительно ничего!.. Четвертый удар — увы! — был нанесен его карьере, несмотря на то, что он был женат на дочери купца первой гильдии, Громова!.. Обиженный губернатор встает и, подняв руку к плафону, говорит: «Мне вас не нужно, — говорит, — я не люблю упрямых подчиненных; вы вообразили теперь, что можете играть без канифоли; весьма возможно, что захотите писать бумаги без чернил! Я этаких бумаг читать не умею и тем более подписывать не стану; видит Бог, не стану!»

Молчание.

Внезапная новость о том, что он сокращен, и стала ударом для Ивана Семеныча.

Между тем разговор в гостиной госпожи Разорваки принимает несколько иной оборот. (И здесь рождается классика прутковского абсурда.)

Кутило-Завалдайский. Говорят, что цены на хлеб в Тамбовской губернии значительно возвысились?

Молчание.

Г-жа Разорваки. Насчет Тамбова!.. Сколько верст от Москвы до Рязани и обратно?

Либенталь (скороговоркою). В один конец могу сказать, даже не справившись с календарем, но обратно не знаю.

Все отворачиваются в одну сторону и фыркают, издавая носом насмешливый звук.

Либенталь (обиженный). Могу вас уверить!.. Ведь от Рождества до Пасхи столько-то дней, а от Пасхи до Рождества столько-то, но не столько, сколько от Рождества до Пасхи. Следовательно…

Все отворачиваются в другую сторону, насмешливо фыркая носом.

Молчание.

И снова Миловидов проводит свою коронную «партию».

Миловидов (тем же тоном). Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует! Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!..

После чего начинается несравненный монолог торгующего мылом князя. Он вспоминает время в горах, проведенное с Иваном Семенычем. Причем два первых предложения — цитата из стихотворения Лермонтова «Памяти А. И. Одоевского»[156].

Кн. Батог-Батыев. (шепелявя с присвистом). Я знал его!.. Мы странствовали с ним в горах Востока, и тоску изгнанья делили дружно. Что за страна Восток!.. Вообразите: направо — гора, налево — гора, впереди — гора; а сзади, как вы сами можете себе представить, синеет гнилой Запад!.. Наконец, вы с отвращеньем въезжаете на самую высокую гору… на какую-нибудь остроконечную Сумбеку; так, что вашей кобыле и стоять на этом мшистом шпице невозможно, разве только, подпертая горою под самую подпругу, она может вертеться на этой горе как на своей оси, болтая в то же время четырьмя своими ногами! И тогда, вертяся вместе с нею, вы замечаете, что приехали в самую восточную страну: ибо впереди восток и с боков восток, а запад?.. Вы, может, думаете, что он все-таки виден, как точка какая-нибудь, едва движущаяся вдали?