Игорь Оболенский - Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений

• Название: Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений
• Автор: Игорь Оболенский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-43415-0

Эта книга – впервые публикуемые мемуары баронессы Мейендорф, фрейлины императрицы Марии Александровны и родственницы Столыпина. Увлекательнейшая, но поистине трагическая история начинается в XIX и заканчивается в середине XX века. Кругом общения баронессы был весь высший свет Российской империи – она танцевала на балу с императором Александром Вторым; дружила с Александром Третьим; присутствовала на последнем выступлении в Думе Николая Второго. Но после 1917 года все стало по-другому…

Продолжаются воспоминания дневниками ее внуки и правнучки. Встречи с Николаем Вторым сменились вызовами на Лубянку…

---

В том году в конце августа, после того как Александр Второй уехал из Варшавы, царевич и его жена приехали погостить в Скерневицы. Барятинские, с их знаменитым тактом, пригласили в свой дворец все польское общество на встречу с его императорским высочеством. Поляки пребывали в восторге от этого.

Царевич и Мария Федоровна сумели уделить внимание всем приглашенным, они были с гостями милы и очаровательны.

30 августа было днем именин императора, царевича и фельдмаршала, а 5 сентября – именинами княгини Барятинской.

О том, как достойно отметить эти два события, велись серьезные споры. Устроить бал или организовать охоту?

Мария Федоровна конечно же хотела бал. Но так как царевич, как я уже говорила, не был большим любителем танцев, было решено устроить и бал и охоту.

Охота состоялась в местечке Томашов, где раньше был монастырь, и проходила с 30 августа до 5 сентября. А бал был дан в Скерневице 5-го числа, в день именин княгини Барятинской.

Утром 30 августа около 4 часов утра мы все отправились в «монастырь». Фельдмаршал решил отказаться от услуг полиции по охране высоких гостей и взять всю ответственность за безопасность на себя.

К счастью, ничего страшного не случилось. Притом что на балу, который был устроен на открытом воздухе, присутствовало огромное количество народа. Поляки были очень довольны этим вечером, особенно когда увидели, что в программе бала представлены национальные танцы. Царевич приобрел колоссальную популярность, когда приказал выставить танцорам водку.

Фельдмаршал в этот вечер наложил вето на военную форму, поэтому все явились в охотничьих костюмах, за исключением адъютанта царевича, который по одному ему известным причинам явился в военной фуражке и при шпорах. Мы вскоре заметили это и нашли способ подшутить над ним.

Моя невестка находилась в трауре и не присутствовала на охотничьей вечеринке. Поэтому моей компаньонкой стала княжна Шаховская.

Все было совсем по-простому. Нам предоставили бывшие кельи монахов, а в коридорах между кельями установили бочки с водой. Мы сами помогали себе одеваться, горничных и камердинеров у нас не было.

На первом вечере за обедом царевич сел между княгиней Куракиной, главной фрейлиной двора Марии Федоровны, и княгиней Барятинской. Царевич постоянно подшучивал над княгиней Куракиной, которую клонило в сон после трудного дня. Но царевич говорил, что та хочет спать из-за того, что выпила слишком много вина.

Когда гости в возрасте встали из-за столов, чтобы отправиться спать, царевич испугал гофмейстерину, что он со своими молодыми друзьями явится в ее спальню и разбудит ее.

В 11 часов вечера молодежь села за ужин. Я напомнила царевичу о его угрозе разбудить княгиню Куракину. Мы поднялись из-за столов и отправились на верхний этаж. Но, очевидно, наши движения сопровождались таким шумом, что разбудили спящих.

Неожиданно в дверях одной комнаты появилась княгиня Барятинская, а в других дверях стоял одетый в пижаму князь. Они вышли, чтобы разобраться, что случилось и почему так шумно.

Затем наше внимание переключилось на других гостей вечеринки. Мы натравили собак в келью, где остановился мой брат Георгий с друзьями. Их раздражение только добавило нам веселья.

Старый генерал в фуражке и шпорах стал нашей следующей жертвой. Его амуниция была брошена нами в бочки с водой.

Неожиданно царевич захотел зайти в келью, которую занимали мы с княжной Шаховской. Мы с ней первые помчались туда, чтобы успеть спрятать нашу одежду и примитивные приспособления для умывания. Но царевич, который находился в весьма веселом настроении, опередил нас и тщательно изучил нашу келью.

Находясь вдали от дома, Мария Федоровна каждый день получала письма от няни своих детей. Однажды она узнала, что император заходил навестить внуков и так растрогался их поведением, что заплакал.

После того как он ушел, маленький Ники (будущий император Николай Второй), как его называли, которому было всего семь лет, спросил: «Почему дедушка плачет, когда он доволен? Я плачу, только когда мне грустно».

Как-то я играла в бильярд с Марией Федоровной и неожиданно для самой себя вдруг стала напевать. Фельдмаршал тут же одернул меня, но царевна сказала: «Laissez la chanter»[20].

Ее императорское высочество хорошо знала русский язык, но предпочитала объясняться на людях по-французски.

Пока мужчины охотились, дамы катались либо верхом, либо в экипажах. Так как я еще не могла идеально сидеть в седле, Мария Федоровна взяла на себя мое обучение.

Как-то она ехала на лошади, а я позади нее правила экипажем, в который были запряжены великолепные лошади фельдмаршала. Я засмотрелась на Марию Федоровну и въехала в заросли кустов, ветки которых поранили лошадей.

Я так расстроилась из-за своей невнимательности, в том числе и потому, что со мной находилась фрейлина царевны графиня Апраксина, что начала нервно смеяться. Мария Федоровна пришла в ужас и воскликнула: «Бабо, у вас нет сердца!»

Кучер, который сидел на козлах позади нас, смог помочь нам и присмотрел за ранеными лошадьми. Княгиня Барятинская и княгиня Куракина, которые следовали за нами в своем ландо, взяли нас к себе и отвезли домой.

Двое участников охоты были довольно странными людьми. Особенно мне запомнился пан каноник (к нему обращались, как к мистеру Канон, или месье лё Кануану) – польский священник с неприятной улыбкой, которая обнажала зубы, словно покрытые зеленой плесенью.

Вторым чудаком был старый князь Радзивилл, с такой короткой шеей, что казалось, будто ее и не было вовсе. Его лицо было всегда таким красным, что мы, молодежь, все время думающие о том, как бы пошутить, устроили в один из дней разыгрыш. Мы притворились, что испугались, будто с ним сделался апоплексический удар, и облили его холодной водой.

Но князь был всепрощающ и отвечал добром на зло. Так, меня он учил словам революционного гимна Польши, что, надо заметить, весьма шокировало кое-кого в нашей компании.

Рассказывали, что этот принц Радзивилл вместе с императором Николаем Первым однажды присутствовал на учениях. Когда император обратился к нему с вопросом о том, какие взгляды тот имеет, князь из-за волнения неправильно понял значение вопроса. Решив, что император интересуется цветом его глаз, он ответил: «Голубые, ваше величество».

Польский акцент при произнесении слова «голубые» придал конечно же еще больший комический нюанс его ответу.

Мне грустно говорить об этом, но мой брат славился своей непунктуальностью. Когда он в очередной раз опаздывал в экипаж, который доставлял охотников на место встречи, собравшиеся обычно говорили: «Князь Шарвашидзе, видно, еще не закончил полировать свои ногти».

5 сентября мы все вернулись в Скерневицы, где должен был состояться бал.

В этом году, перед тем как императорская семья покинула Скерневицы, княжна Шаховская и я были назначены фрейлинами императрицы и были, согласно обычаю, одарены бриллиантовым «шифром».

В 1877 году была объявлена война Турции.

Перед тем как были официально начаты военные действия, князь Барятинский был вызван в Петербург, где ему предложили стать командующим армией. Но он отказался, так как считал, что количество войск недостаточно.

И тогда великий князь Николай, отец великого князя Николая Николаевича, который позже приобрел славу главнокомандующего на войне в 1914 году, был назначен командующим вместо него.

Мой брат Михаил со своим гусарским полком, расквартированным в Царском Селе, отправился на фронт, и я очень волновалась за него. Княжна Шаховская стала медсестрой в Красном Кресте. Ее поступок положил моду на работу в госпиталях среди дам высшего света.

Так как отец не позволил княжне отправиться на фронт, ей пришлось довольствоваться тем, что она читала книги и письма раненым, размещенным в варшавском дворце Брель, теперь превращенном в госпиталь.

Вместе с Барятинскими мы оставили Скерневицы и переехали в Варшаву во дворец Бельведер, где мы могли быстрее получать новости с фронта.

Император ежедневно телеграфировал фельдмаршалу и держал его в курсе событий. По случаю взятия Карса император писал: «Карс взят доблестной Кавказской армией. Вот как могут воевать наши солдаты!»

Я помню юного герцога Лейхтенбергского, племянника императора, очень симпатичного юношу, который проезжал на фронт через Варшаву. К сожалению, вскоре после этого он был убит.

Война закончилась в 1878 году. Фельдмаршал решил отвезти княгиню Барятинскую, которая на тот момент была нездорова, в Женеву. Мы с невесткой составили им компанию.

Оставляя Скерневицы, он пребывал в депрессии и говорил, что знает о том, что никогда уже сюда не вернется. Наводя порядок в своих книгах, он произнес – я слышала это – «Sic transit gloria mundi» («Так проходит слава мирская»). А на мою попытку переубедить его ответил: «Нет, я не вернусь». Вскоре наш добрый старинный друг фельдмаршал скончался.