Тобша Лирнер - Сфинкс

• Название: Сфинкс
• Автор: Тобша Лирнер
• Издательство: АСТ
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40693-5

Таинственный древнеегипетский артефакт.

В эзотерических текстах его называют астрариумом. Считается, что он дарует своему хозяину бессмертие. Возможно, он побывал в руках самого Моисея, а впоследствии принадлежал таинственному «последнему фараону» Нектанебу II, судьба которого неизвестна…

Поначалу англичанин Оливер, которому этот артефакт достался от трагически погибшей жены, не верит в древние легенды. Но постепенно он убеждается: астрариум действительно обладает очень необычными свойствами.

Однако завладевший астрариумом Оливер оказывается втянут в головокружительную, опасную гонку, цель которой — охранить древнюю тайну от опасных и могущественных людей…

---

Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть.

— Слушаю.

— Привет, Оливер, это Гарет. Отмечаюсь, как обещал.

Судя по голосу, брат был совершенно выжат, но, услышав его, я испытал облегчение.

— Все в порядке? Уже дома? — Я не хотел, чтобы Гарет понял, что я беспокоюсь.

— Да, дома. А ты добрался в свой Западный Хампстед?

— Вроде как добрался. Слушай, ты не заметил ничего странного? За тобой не следили? Ничего такого не случалось? — Я старался говорить спокойно, хотя сам сомневался, что у меня не поехала крыша.

— Разве что поклонницы. А что, ты кого-то нанял за мной шпионить? — пошутил он.

Я не рассмеялся.

— Просто будь осторожен.

— Яволь, герр коммандант.

— И пожалей себя. — Он понял, что я имею в виду наркотики.

— Я же обещал. — Гарет помрачнел и ощетинился. Я понял, что мне придется снова завоевывать его доверие.

— Собираюсь съездить домой, повидать папу. Что-нибудь передать?

— Передай, что я пока не умираю. И еще — чтобы он от меня отстал. — Раздался щелчок и короткие гудки. Гарет положил трубку, но генетическая связь между нами не прервалась и вибрировала, как легонько тронутая гитарная струна.

Дом я покинул через черный ход и отправился задами к метро — решил, будет легче оторваться от «хвоста», затерявшись в безликой толпе на станции «Кинг-Кросс», и сесть в идущий на север поезд. Смешавшись с приехавшими из загорода, я занял место в вагоне и с бережно упакованным астрариумом отправился в отцовскую деревню.

Станция осталась точно такой, какой я ее помнил: рисованная надпись над платформой, с каждого конца деревянные бочки с розами. От этой знакомой картины мне сразу стало легче. Единственным нововведением были скромно поставленный рядом с билетной кассой торговый автомат, продающий шоколадки «Кэдбери», и установленная рядом с туалетами новенькая телефонная будка. Начальник станции Уилкот стоял на платформе. Я знал его всю жизнь: высокий сутулый человек, хромавший после ранения во время Второй мировой войны, он постоянно потчевал нас, школьников, рассказами о своих боевых подвигах. Подав свистком сигнал к отправлению, он заковылял по платформе ко мне.

— Это ты, Оливер?

— Он самый, мистер Уилкот.

— Прими мои соболезнования по поводу жены. Я видел ее всего один раз, но она была симпатичной девчушкой.

Дружеское обращение перенесло меня в более спокойные времена и неизменяющийся пейзаж моего детства. Слушая его северный выговор и болтовню ни о чем и обо всем, я внезапно осознал, насколько мне не хватало основательности и оседлости в месте, где ты безоговорочно свой.

— Отец вам сказал? — спросил я.

— Да. Он очень, очень расстроен. Будет рад тебя видеть. Ты к нам надолго?

— Боюсь, всего на один вечер.

— Постыдился бы. С тех пор как умерла твоя мать, твоему отцу совсем одиноко. Задержись подольше. Разве не приятно увидеть несколько старых знакомых лиц?

— С радостью, но нет времени.

— Ну, если так, буду завтра тебя провожать. В десять сорок пять, помнишь?

— Да.

С рюкзаком на плече я спустился по лестнице на улицу. Сначала план был такой: пройти к отцу через деревню — тем самым путем, каким я много лет назад ходил в школу и возвращался обратно, — но после разговора с начальником станции расхотелось встречаться со знакомыми и я решил пересечь небольшое поле, примыкавшее к ряду домов, в одном из которых жил отец. А раньше жил и я, пока в восемнадцать лет не отправился учиться в университете. Мать умерла пять лет назад, и сейчас до меня дошло, что в последний раз я приезжал в родную деревню на ее похороны. Мне трудно было представить, что она не встретит меня вместе с отцом в дверях маленького кирпичного домика.

Луг зарос лютиками и маргаритками, сгибающимися на тонких стеблях при каждом порыве ветра с болот. Воздух отдавал легким запахом коровьего навоза с примесью сырого торфа. Здесь я в детстве мечтал: смотрел в небо и представлял, что каждое облако — это ковер-самолет, на котором можно отсюда улететь в чужеземные страны, к новым лицам и пейзажам. Я стоял, вдыхая воздух, и еле сдерживался, чтобы не улечься в траву, надеясь, что время отмотается назад и я поднимусь десятилетним мальчишкой. Чистым. Невинным. Но вместо этого поправил на плече астрариум и продолжил путь.

Отец ждал меня в дверях маленького дома. Некогда широкий в плечах, высокий и представительный, он, как старое дерево, согнулся под действием силы притяжения. Я был потрясен, увидев, настолько он состарился, и невольно стал искать глазами миниатюрную, хрупкую фигурку матери.

Дом был частью построенного в 1920-х годах шахтерского района — оскорбляющей эстетические чувства сетки узких улочек с уныло однотипными жилищами из красного кирпича. За отцовской улицей проходила железнодорожная линия, а вдоль нее тянулись аккуратные лоскуты выделенных под огороды участков. На нашем росли кабачки, помидоры, клубника и неизвестно как оказавшийся там розовый куст. Этот кусочек земли радовал и служил предметом счастья и гордости. По воскресеньям после церкви отец пропадал там часами. Нас же, сыновей, туда не допускали. И даже теперь невозможно было смотреть на этот огородик без чувства обиды.

В домике было две спальни на втором этаже, на первом располагалась гостиная с камином и в глубине — кухня. Туалет находился в конце заасфальтированного двора, и никакой ванной. Единственное место, где можно было умыться, — раковина на кухне. Когда я был маленьким, мы по воскресным вечерам мылись в старой металлической ванне напротив камина. Сначала отец, затем мать, потом я и, наконец, Гарет. Я наблюдал за скрючившимся в короткой ванне отцом с другой стороны камина — разглядывал его всю в иссиня-черных крапинках угольной пыли жилистую спину и загадочную, колеблющуюся под водой тень его гениталий. Его возрождение, трансформация из чернолицего циклопа с шахтерской лампой на лбу в обычного смертного было моим первым воспоминанием. В ту пору мне было примерно годик, и эта картина завораживала и одновременно пугала меня. Я тоже хотел под землю, но опасался, что она меня отравит.

В начале шестидесятых, когда подошел к концу первый успешный год моей работы, я предложил отцу денег, чтобы пристроить к дому ванную. Он пришел в неистовство. «Я не приму милостыни от собственного сына!» — заявил он матери и целый год не разговаривал со мной. Таков уж мой отец: гордый и резкий, как край, в котором он вырос.

— Думал, приедешь на роскошной машине! — грубовато рявкнул он от двери. Я заметил, что отец опирается на палку и его огромные синеватые костяшки пальцев сомкнуты на деревянной ручке. На нем была женская шерстяная кофта — верхняя перламутровая пуговица тщательно застегнута, розовая шерсть растянута на нижней рубашке. Я не решился спросить, откуда он ее взял.

— Предпочел поезд, — ответил я. — Машина в гараже. Не было времени ее забрать.

Отец изучающе посмотрел на меня глубоко посаженными глазами. Его щеки ввалились, сетка морщин превратилась в карту разочарований и гнева. Но сегодня его глаза светились по-доброму.

— Чай больше часа на столе, — сказал он. — Но если хочешь, я снова поставлю чайник.

— Было бы неплохо.

Не пожимая рук, мы вошли в дом.

Вечером мы сидели в крохотной гостиной и по маленькому черно-белому телевизору смотрели очередную серию «Шоу Бенни Хилла» — эта программа была одним из немногих увлечений отца. Этот телевизор я купил пять лет назад на Рождество, чтобы мать, в то время уже превратившаяся в инвалида, могла хоть как-то развлечься. Молчание казалось оглушающим. Я всегда подозревал, что в этом крылась одна из причин, почему я женился на Изабелле: ее голос на фоне моего непроницаемого молчания воспринимался пронзительным криком. За четыре часа отец ни разу не заговорил о ее смерти. Мы обсудили здоровье Гарета, погоду, недавнюю стычку профсоюза горняков с администрацией, Гарольда Вильсона, Инока Пауэлла, упадок железных дорог и состояние тщательно ухоженного отцовского огородика. Но старательно обходили тему смерти жены, утопая в разговоре, как вороны на только что вспаханном поле.

«Шоу Бенни Хилла» кончилось погоней толстого комика за большегрудой блондинкой с косичкой, и отец, по-прежнему веривший, что телевизору вредно долго работать, выключил его из сети. На обратном пути к креслу он выдвинул ящик буфета, где обычно хранил лимонный шербет. С грохотом достал и предложил мне.

— Ну так как там Гарет?

— Жить будет.

— Это утешает. Что там у него за музыкальная группа?

— Я слушал их концерт. Очень приличная. Ты бы его не узнал, папа. Я попросил его пожить у меня. Он отказался, но обещал каждый день звонить. Думаю, он придет в себя. Сцена не даст ему утонуть.

Отец помолчал — наверное, пытался представить себе картину: младший сын на сцене. Затем неожиданно сказал: