Мигель де Унамуно - Агония христианства

• Название: Агония христианства
• Автор: Мигель де Унамуно
• Издательство: Символ
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1996
• ISBN: 5-7248-0043-8

Мигель де Унамуно (1864–1936) – знаменитый испанский писатель, философ и поэт. В настоящее издание вошли два больших философских эссе Унамуно, впервые переведенные на русский язык. В них наиболее полно представлено философское credo Унамуно, основная идейная проблематика его творчества, а также экзистенциальный стиль философствования, одним из зачинателей которого был испанский мыслитель. Обе книги явились значительным событием и интеллектуальной жизни Испании и Европы начала века.

Книга рассчитана на широкий круг читателей. Она будет интересна всем, кого волнует вечный вопрос о смысле человеческого существования.

---

Ну а как же насчет желтой и черной опасности? У опасности нет цвета. А как же быть с мусульманской опасностью? Поскольку магометанство бедуинов должно действовать в истории, поскольку оно вынуждено сделаться гражданским и политическим – а война, как очень верно заметил Трейчке,[104] это политика по преимуществу, – постольку оно христианизируется. А стало быть, становится агоническим и агонизирует в прозелитизме.

Прогресс представляет собой ценность для гражданской жизни, но он отнюдь не является ценностью религиозной.

Да и что значит прогресс? Значит ли он, что история имеет человеческую, или, лучше сказать, божественную, цель? Что она не заканчивается ежесекундно, в каждое следующее мгновение времени? Для Христа и для всех тех, кто вместе с ним верил в близкий конец мира, прогресс не имел никакого значения. Не существует прогресса в святости. Невозможно сегодня, в XX веке, быть более святым, чем во II, в IV или XI веке. Христианин не может верить в то, что прогресс способствует спасению души. Гражданский, исторический прогресс не есть путь души к Богу. Вот вам еще одна сторона агонии христианства.

Учение о прогрессе – это учение Ницше о сверхчеловеке. Но христианин верит не в то, что он должен будет стать сверхчеловеком, а в то, что он должен стать человеком бессмертным, иначе говоря, христианином.

Существует ли прогресс после смерти? Вот вопрос, к которому должен был иногда обращаться христианин, верующий одновременно и в воскресение плоти, и в бессмертие души. Но большинству из простодушных евангельских верующих жизнь после смерти представлялась как отдохновение от трудов, безмятежный покой, созерцательное бездействие; вернее, как «увековеченная мимолетность» настоящего, как слияние прошлого и будущего, воспоминания и надежды в вечном настоящем. Для большинства простодушных верующих иная жизнь, вечное блаженство это своего рода семейный монастырь, а точнее – фаланстер.[105]

Данте – вот кто, как никто другой, дерзнул изобразить картину загробных сообществ: Ада, Чистилища и Рая; но грешники и праведники у него отделены друг от друга и едва ли образуют единое общество. А если и образуют, то Данте рисует данное общество не как христианский поэт, а как политик-гибеллин.[106] Его Божественная Комедия – комедия библейская, а не евангельская. И комедия эта ужасающе агонична.

Данте, этот великий гордец, испытывал сострадание к Франческе да Римини и глубочайшее презрение к Папе, отрекшемуся от папства, к несчастному Челестино V, к канонизированному Римской Церковью Пьетро дель Мирроне, который по малодушию своему совершил великое отречение:

Che fece per viltate il gran rifiuto[107]

(Infierno, III, 60).

Данте помещает его у входа в Ад среди тех, у кого нет надежды на смерть, среди тех, кто прожил жизнь, не зная ни позора, ни славы, среди тех самых жалких средних душ, которые не боролись, не агонизировали и мимо которых следует просто молча пройти и все:

non raggioniam ai lor, та guarda e passas[108]

(Infierno, III, 49).

VIII. Вера Паскаля

Чтобы представить вам конкретный случай агонии христианства, я расскажу об агонии христианства в душе Блеза Паскаля. С небольшими дополнениями я воспроизведу здесь то, что я написал о вере Паскаля для внеочередного номера (апрель-июнь, 1923 г.) Revue de Mйtaphysigue et de la Morale 1, посвященного трехсотлетию со дня рождения Паскаля.

Вот что я писал.

«Читая сочинения, которые оставил нам Паскаль, особенно его Мысли, мы имеем возможность не просто изучить некую философскую систему, но и познакомиться с конкретным человеком, проникнуть в святая святых мировой скорби души, души совершенно обнаженной, а лучше сказать, души, облаченной в тело живого существа, души, одетой власяницей. И поскольку тот, кто предпринимает опыт такого познания, – Другой человек, постольку такое познание связано с известным риском. Сам Паскаль указывает на это в своей мысли: «Все, что я читаю у Монтеня, я открываю в самом себе, а не в Монтене». Риск? Нет, никакого риска тут нет. Именно в том, что существует столько же Паскалей, сколько и людей, которые, читая Паскаля, не только понимают, но и чувствуют его, и заключается вечная сила Паскаля. Он живет в тех, кто причащается его скорбной вере. И поэтому здесь я попытаюсь представить вам моего Паскаля.

«Я испанец, стало быть и мой Паскаль тоже испанец. Испытал ли он на себе какие-нибудь испанские влияния? В своих Мыслях Паскаль дважды ссылается на Святую Тересу (499, 868)[109] там, где он говорит о своем глубочайшем смирении, в котором и заключалась его вера. Кроме того он был знаком с двумя испанцами, причем с одним из них – через Монтеня. Два испанца, а точнее каталонца, о которых идет речь, это Рамон де Сабунде[110] и Мартини,[111] автор Pugio fidei christianae.[112] Но так как я баск – а значит и тем более испанец, – я должен особо подчеркнуть влияние, оказанное на него двумя великими басками: аббатом Сен-Сираном, истинным создателем Пор-Рояля, и Игнатием Лойолой, основателем Общества Иисуса. Любопытно, что именно баскам обязаны своим происхождением и французский янсенизм Пор-Рояля, и иезуитство, между которыми шла такая ожесточенная борьба. И, наверное, та борьба была даже не столько гражданской войной, сколько войной между двумя братьями, почти близнецами, подобная вражде между Иаковом и Исавом. И в душе Паскаля тоже шла эта братоубийственная война.

• Дух Лойолы Паскаль воспринял из трудов иезуитов, с которыми он яростно сражался. Но, наверное, он сумел разглядеть в их казуистике тупость, погубившую изначальный дух Лойолы.

• Среди писем Иньиго Лойолы (Святого Игнатия) есть одно, которым мы ни в коем случае не можем пренебречь, если действительно хотим проникнуть в душу Паскаля. Речь идет о письме, отправленном из Рима 26 марта 1553 г. и адресованном Отцам и Братьям Общества Иисуса в Португалии, о письме, в котором Лойола постулирует три ступени послушания. Первая ступень состоит в исполнении того, что было предписано, и она не заслуживает того, чтобы давать ей особое название, ибо эта добродетель останется совершенно бесполезной, если не будет усвоена вторая добродетель, а именно: принимать волю Всевышнего, как свою собственную волю, то есть послушание посредством не только деятельного исполнения высшей воли, но и деятельного смирения, желания и нежелания, совпадающих с волей Всевышнего… Но тому, кто стремится к абсолютному и высшему самопожертвованию, необходимо помимо послушания воли достигнуть еще и разумения (то есть следующей и наивысшей ступени послушания), чтобы не только желать того же самого, чего желает Всевышний, но и думать так же, как Он, сообразуя с Ним свои суждения, и только благочестивая воля может склонить нас к разумению». Ибо «всякое истинное послушание обязывает нас склониться перед суждением Всевышнего». Иначе говоря, истинное послушание состоит в том, чтобы считать истинным то, что Всевышний провозгласил истинным. И вот, чтобы облегчить такое послушание, чтобы с помощью скептического процесса сделать его рациональным (skepsis это процесс рационализации того, что не является очевидным),[113] иезуиты изобрели пробабилизм,[114] против которого так ополчился Паскаль. Но причина его протеста против пробабилизма как раз в том-то и кроется, что он почувствовал пробабилизм в себе самом. Ведь знаменитый аргумент пари[115] – не что иное, как пробабилистский аргумент, не так ли?

• Мятежный разум Паскаля сопротивлялся третьей ступени послушания, но чувство влекло его к ней. Интересно, если бы Паскаль был еще жив, когда в 1705 г. булла Клемента XI Vineam Domini Sabaoth[116] провозгласила, что относительно фактов, осужденных Церковью, мало просто благоговейного молчания, но следует всем сердцем верить в то, что приговор, вынесенный Церковью, основан на праве и факте. Интересно, будь Паскаль еще жив в это время, подчинился бы он этому требованию или нет?

• Паскаль, находивший в своей душе так мало смирения, Паскаль, не дававший уснуть своему разуму, Паскаль, который, если даже и старался уверовать, то так никогда и не уверовал в католические догмы, так вот, этот самый Паскаль уговаривал себя смириться. Он говорил себе, что кто не умеет повиноваться там, где это необходимо (où il fauf), тот неразумен (268). Но что означает это слово: falloir (быть необходимым)? Паскаль говорил себе, что смирение – это привычка разума, в которой и заключается истинное христианство (269), что разум никогда не станет повиноваться тем требованиям, которые он не сочтет истинными, но что бывают такие случаи, когда он должен смириться (270). Но он говорил также, что Папа ненавидит и боится мудрецов, которые не связаны обетом (873), он протестовал против будущего догмата о папской непогрешимости (876), против этого последнего пункта иезуитской доктрины о послушании разума, положенной в основу католической веры.