Ален Роб-Грийе - Соглядатай

• Название: Соглядатай
• Автор: Ален Роб-Грийе
• Издательство: СПб.
• Жанр: Философия
• Год: 2001
• ISBN: 5-98144-063-5

Раннее творчество Алена Роб-Грийе (род. в 1922 г.) перевернуло привычные представления о жанре романа и положило начало «новому роману» – одному из самых революционных явлений в мировой литературе XX века. В книгу вошли три произведения писателя: «Ластики» (1953), «Соглядатай» (1955) и «Ревность» (1957).

Роб-Грийе любит играть на читательских стереотипах, пародируя классические жанровые стандарты. Несмотря на обилие прямых и косвенных улик, которые как будто свидетельствуют о том, что герой романа, Матиас, действительно совершил убийство Жаклин Ледюк, преступник странным образом избегает изобличения. Более того, никто, кроме самого предполагаемого преступника, не ведет расследования…

---

Тем не менее это были самые обычные серые глаза – не красивые и не уродливые, не большие и не маленькие – два расположенных рядом идеальных и неподвижных круга, в центре каждого из которых была черная дырочка.

Чтобы скрыть свое смущение, коммивояжер снова стал говорить, говорить быстро и безостановочно – также не заботясь ни о связности, ни о содержательности; поскольку собеседник не слушал, это не представляло ни малейшего неудобства. Любая случайно подвернувшаяся тема казалась Матиасу подходящей: портовые лавки, длительность переправы, цены на часы, электричество, шум моря, погода, стоявшая в эти два дня, ветер и солнце, жабы и облака. Еще он рассказал, как опоздал на обратный рейс, в результате чего вынужден был остаться на острове; он использовал поневоле оставшееся у него до отъезда свободное время, навещая друзей и гуляя… Но когда, выбившись из сил, ему пришлось остановиться, отчаянно подыскивая, что еще сказать, чтобы не слишком повторяться, он услышал вопрос, который Жюльен задавал ему тем же бесстрастным и ровным голосом:

– А почему вы снова взяли кофту Жаки, а потом выбросили ее в море?

Матиас отер лицо рукой. Не «взяли», а «снова взяли» кофту… Свой ответ он начал в почти умоляющем тоне:

– Послушай, малыш, я не знал, что это ее. Я не знал, что это вообще чье-то. Мне только хотелось посмотреть, что будут делать чайки. Ты же видел: они подумали, будто я бросил им рыбу…

Молодой человек молчал. Он смотрел Матиасу прямо в глаза своим застывшим и странным – словно непонимающим или невидящим – взглядом, – взглядом идиота.

А Матиас все говорил, теперь уже без всякой убедительности, уносимый потоком собственных слов через безлюдные холмистые луга, над чередой совершенно оголенных дюн, через каменистые и песчаные долины, над которыми то тут, то там вдруг мелькала призрачная тень, заставлявшая его отступать. Он говорил. И с каждым словом почва все больше уходила из-под его ног.

Он забрел сюда во время прогулки, наугад выбирая дорогу, не имея никакой иной цели, кроме того, чтобы пройтись и размять ноги. Он заметил висевший на скале лоскут ткани. Когда он из чистого любопытства спустился туда, ему показалось, что это ненужная старая тряпка (но Жюльену, без сомнения, было известно, что серый жакет был в прекрасном состоянии…), и необдуманно бросил ее чайкам, чтобы посмотреть, что они будут делать. Откуда ему знать, что эта тряпка – грязный шерстяной лоскут (наоборот, очень чистый) – в общем, этот предмет – принадлежал маленькой Жаклин? Он даже не знал, что это именно то место, откуда девочка упала-упала… упала… Он остановился. Жюльен смотрел на него. Жюльен вот-вот скажет: «Она вовсе не упала». Но мальчик не произнес ни слова.

Коммивояжер продолжил свой монолог еще быстрее. Было не слишком удобно спускаться по таким скалам, особенно в тяжелых ботинках. У вершины обрыва камни часто срывались из-под ног. Тем не менее он и не подозревал, что это так опасно; иначе он не отважился бы на такое. Потому что он не знал, что это именно то место… Но никто ничего подобного и не говорил; то, что пальто принадлежало Жаклин, еще не значило, что несчастье произошло именно здесь. Только что, говоря о конфетной обертке, Матиас уже выдал себя, признавшись, что точно знает, где девочка пасла своих овец. Этих слов теперь уж не вернешь… Во всяком случае, учитывая то, где находился жакет, он не мог предполагать, что тот был сорван во время падения… и т. д.

– Это тоже не так, – сказал Жюльен.

Матиаса охватила паника, и он продолжал говорить, не обращая внимания, потому что слишком боялся объяснений. Он говорил в таком темпе, что возразить что-либо – или раскаяться в собственных словах – стало совершенно невозможно. Зачастую, чтобы заполнить пустоты, он повторял одну и ту же фразу по несколько раз. Он даже поймал себя на том, что рассказывал наизусть таблицу умножения. В каком-то воодушевлении он вдруг порылся в кармане и достал оттуда маленькие позолоченные часики:

– Послушай, поскольку у тебя день рождения, я сделаю тебе подарок: посмотри, какие красивые часы!

Но Жюльен, не отрывая от него глаз, все дальше отступал по заросшей ложбине, отходя от края обрыва в глубь лошадиной подковы. Боясь, как бы тот не стал убегать от него еще быстрее, коммивояжер не смел сделать ни малейшего движения в его сторону. Он стоял на месте, держа в протянутой руке браслет из сплетенных звеньев, как будто приманивал птиц.

Дойдя до подножия насыпи, которая отделяла ложбину от центральной части острова, молодой человек застыл на месте, по-прежнему неотрывно глядя на Матиаса, стоявшего так же неподвижно в двадцати метрах от него.

– Бабушка подарит мне часы еще лучше, – сказал он.

Потом он сунул руку в комбинезон и вытащил в пригоршне самые разнообразные предметы, среди которых коммивояжер узнал перепачканную смазкой плотную веревочку, полинявшую, как будто она побывала в морской воде. Остальное было трудно разглядеть издалека. Жюльен достал оттуда сигаретный окурок – уже на три четверти скуренный – и вставил между губ. Веревочка и другие мелочи вернулись в карман. Он снова застегнул ветровку.

Вместе с тем же окурком в правом углу губ – не зажженным, – стеклянными глазами все так же уставившись на коммивояжера, бледное лицо выжидающе смотрело из-под фуражки с козырьком, немного сдвинутым на ухо с левой стороны. В конце концов глаза опустил Матиас.

– Новый велосипед из табачной лавки, который вы взяли напрокат, – послышался голос – Я хорошо его знаю. У него нет сумки под седлом. Инструменты находятся в коробке позади багажника. – Разумеется. Накануне коммивояжер сразу же это заметил: прямоугольная коробка из никелированного металла, которая является частью несъемных деталей велосипеда; на ее задней стенке была красная фара, которая обычно крепится на крыло. Разумеется.

Матиас снова поднял голову. Он был теперь один на холме. Перед собой в траве, в середине небольшого углубления, он увидел короткий окурок сигареты – который Жюльен бросил, наверное, убегая, – а может быть, тот, который он сам с утра искал – а может, и тот, и другой. Он подошел. Это был всего лишь камешек цилиндрической формы, гладкий и белый, который он уже подбирал, когда пришел сюда.

По таможенной тропе, проходящей вдоль по самому краю обрыва, Матиас тихо побрел к большому маяку. Вспоминая, на какое почтительное расстояние пришлось удалиться его собеседнику, чтобы сообщить о своем открытии, он не мог удержаться от смеха: металлическая коробка, установленная позади багажника… Коммивояжер никогда не утверждал обратного! Неужели важность этой детали была столь велика, что когда Жюльен сказал о сумочке, то можно было ожидать, что Матиас станет его поправлять? Если у него не было более серьезных доказательств…

С равным успехом он мог бы сказать, что серый шерстяной жакет висел не «на скалах», а «на выступе скалы» – или что на отцовской ферме начинала цвести только одна из магоний. Он мог бы сказать: «Дорога между поворотом на втором километре и развилкой, ведущей на мельницу, не является абсолютно гладкой и не совсем лишена изгибов»; «Рекламная доска расположена не точно перед дверью табачной лавки, а немного справа и не мешает проходу»; «Небольшая площадь на самом деле не совсем треугольная: ее вершина срезана садиком перед административным зданием, так что она скорее представляет собой трапецию»; «Эмалированная шумовка, торчащая из ила на дне порта, не в точности такая же синяя, как та, что в скобяной лавке»; «Мол имеет не прямолинейную форму, а изогнут посередине на сто семьдесят пять градусов».

Точно так же и промежуток времени, пропавший на перекрестке Мареков, был меньше сорока минут. Коммивояжер приехал в этот пункт своего маршрута не раньше без четверти двенадцати или без десяти двенадцати, если принять в расчет длинный крюк, который он сделал, заехав на мельницу. С другой стороны, перед тем как повстречаться в двадцать минут первого с деревенской старухой, около четверти часа он провел, ремонтируя переключатель скоростей велосипеда – с помощью инструментов, которые находились в коробке… и т. д. Оставалось как раз достаточно времени, чтобы проделать путь до фермы и обратно – включая ожидание во дворе, рядом с единственным кустом магонии, и две первые попытки устранить ненормальное трение цепи: сначала на проселочной дороге, а потом перед домом.

Наконец, таможенная тропа не шла вдоль по самому краю обрыва – во всяком случае, не постоянно, зачастую удаляясь от него на три-четыре метра, а иногда даже и гораздо дальше. В общем, точно определить местоположение этого «края» было непросто, потому как помимо тех участков, где отвесная стена нависала над морем на всю высоту берега, встречались также и поросшие травой, и усеянные гвоздичником склоны, которые спускались почти к самой воде, и нагромождения каменных обломков, более или менее вторгающихся на территорию холмистых лугов, а также невысокие откосы из слоистой породы, с каменистыми и земляными округлыми вершинами.